Театральное искусство ХХ века: поиски путей к диалогу

бы витает слишком много не относящихся к искусству мыслей, слишком много посторонних эмоций и настроений»17.

К театральному искусству в полной мере относится высказывание М. Бахтина о первичности, изначальности диалога по отношению к произведению искусства. Диалог выступает как условие и «механизм» порождения самого произведения, как «пространство его жизни» - в наибольшей мере это относится к театральному искусству.

Разумеется, диалог – это не только языковой феномен. В театральном действии, пожалуй, не менее важным является «энергетический обмен» - некая динамика, которой подвержены все присутствующие на событии спектакля – актеры, режиссер, зрители… Движение этих «потоков» не всегда возможно описать и выразить в общепринятых словах, а тем более – измерить, но от этого оно не становится менее реальным и ощутимым.

2. Театральное искусство ХХ века: поиски путей к диалогу

Конец XIX – начало ХХ вв. – эпоха, к которой еще долго будет возвращаться интерес. Не затрагивая многих интереснейших черт этого периода, отметим две основные особенности. Во-первых, все деятели театра (каждый на свой лад) ощущают острую необходимость поиска новых форм, новых путей, какими бы могло пойти театральное искусство дальше. Исчерпанность и устаревание прежних выразительных средств, приемов и методов актерского и режиссерского мастерства становятся все более очевидными.

Во-вторых, стремительно меняется вся культурная ситуация времени. Неописуемыми темпами развиваются наука и техника, появляются кинематограф, радио, позже – телевидение. Все эти технические достижения предлагают и навязывают людям иные «зрелища» и способы развлечения и составляют мощную «конкуренцию» театру в привлечении внимания и времени зрителя.

XX век принес с собой целый ряд понятий, в которых яркой характеризующей составляющей оказалось одно слово – «массовое производство», «товары массового потребления», «системы массового обслуживания», «средства массовой информации», «массовое сознание», «массовый гипноз», «массовая мобилизация», «оружие массового поражения». Оправданным выглядит и современное разделение искусства на массовое и элитарное. Каждое из них живет и развивается по своим законам. Одна из наиболее заметных черт искусства массового – легкость его восприятия зрителем. Да, массовое искусство во многом предназначено для простого «потребления». Оно дешево, прекрасно технически обеспечено. Но легкость его восприятия – обманчива. «Массовая» кинокартина радует самые простые чувства, приносит человеку отдых и расслабление, но не оставляет глубокого следа в душе, в духовной сфере личности человека. Такое искусство не требует от человека усилий и труда его духа, его души. Поэтому злоупотребление такими «зрелищами» приводит к еще большему отчуждению человека от общества, от его времени, от самого себя.

Итак – меняется само место искусства в жизни18. Театр просто вынужден прилагать титанические усилия к тому, чтобы «выжить» и сохранить свою самобытность как вид искусства. Отсюда – величайшее многообразие направлений художественных поисков актеров и режиссеров, даже критиков. Все, кто так или иначе имел отношение к театру, осознавали, что театр должен стать иным, новым. Но к чему должна привести его качественная новизна и обновление – на эти вопросы каждый видный деятель театра отвечал по-своему. Однако все эти поиски, объединяет то, что осознается необходимость развертывания и углубления диалога со зрителем. Вероятно, это становится неизбежной реакцией на все более явственно проступающую особенность наступающей эры техники и господства массовой культуры.

«Отчуждающие» достижения цивилизации, неукротимый, часто навязываемый воспринимающему поток информации и, наконец, первые признаки массового распространения обезличенного и обезличивающего «массового искусства» стали толчком и стимулом для усиленных поисков путей возвращения человека к самому себе к своим истокам, к своей природе, самости. А значит и к подлинному диалогу, как необходимому состоянию разума в процессе саморазвития и души в процессе воспитания. И появление множества новых течений (символизм, кубизм, футуризм) и целого ряда громких имен в искусстве начала ХХ века свидетельствует об этом процессе. В театральном же мире это выразилось в появлении неслыханного количества режиссерских теорий, актерских школ и концепций нового театра. К. С. Станиславский (1863 — 1938), Вс. Э.Мейерхольд (1874 — 1940) – «условный театр», Е. Б.Вахтангов (1883 – 1922), Н. Н.Евреинов (1879 – 1953), А. Я.Таиров – «синтетический театр» (1885 – 1950), М. А.Чехов – «теория имитации» (1891 – 1955), А. Арто – «театр жестокости» (1896 — 1948), Б. Брехт – «эпический театр» (1898 — 1956) – все они по-своему разрабатывали тему подлинного театра и рассматривали задачи донесения (и необходимые для этого условия и «приспособления») до зрителя идей драматургов и режиссеров. Целью всех театральных теорий, техник и систем было одно – достижение наиболее устойчивого, живого контакта со зрителем, диалог с ним.

Диалогичность театрального искусства, в силу самих особенностей театра как вида искусства – синтетичности и ансамблевости, можно рассматривать с различных сторон. Во-первых, авторы спектакля (режиссер, художник, композитор, актеры) находятся в постоянном диалоге с драматургом (или автором литературной основы), во-вторых, процесс создания спектакля – это постоянный диалог авторов спектакля друг с другом и, наконец, в третьих, целью этого постоянного взаимодействия является спектакль, как главный19 диалог. Интересно проследить как характер и особенности этого последнего, «главного» диалога меняются в зависимости от режиссерской позиции. И даже вернее – какие средства художественной выразительности и особые способы воздействия на зрителя, использовались различными режиссерами.

В этой работе рассмотрен опыт трех из перечисленных деятелей театра: К. С. Станиславского, Вс. Э. Мейерхольда, Б. Брехта; каждый из них шел к диалогу со зрителем своим путем, и каждый по-своему успешно достигал его.

1. Психологизм в системе К.С. Станиславского

Система Константина Сергеевича Станиславского (1863 — 1938) возникла как обобщение его творческого и педагогического опыта, его театральных предшественников и современников, выдающихся деятелей мирового сценического искусства. Он опирался на традиции А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, А.Н. Островского, М.С. Щепкина. Особое влияние на формирование эстетических взглядов Станиславского оказала драматургия А.П. Чехова и М. Горького. Развитие системы Станиславского неотделимо от деятельности Московского Художественного театра и его студий, где она прошла длительный путь экспериментальной разработки и проверки практикой.

Система Станиславского является теоретическим выражением того реалистического направления в сценическом искусстве, которое сам он назвал искусством переживания, требующим не имитации, а подлинного переживания в момент творчества на сцене, создания заново на каждом спектакле живого процесса по заранее продуманной логике жизни образа. «На нашем языке это называется: переживать роль». Этот процесс и слово, его определяющее, получают в нашем искусстве совершенно исключительное, первенствующее значение.

Переживание помогает артисту выполнять основную цель сценического искусства, которая заключается в создании «жизни человеческого духа» роли и в передаче этой жизни на сцене в художественной форме»20.

Раскрыв самостоятельно или при помощи режиссера основной мотив («зерно») произведения, исполнитель ставит перед собой идейно-творческую цель, названную Станиславским сверхзадачей. Это учение выдвигает на первый план роль мировоззрения художника, устанавливает неразрывную связь эстетического и этического начал в искусстве.

Основные элементы, из которых и состоит знаменитая система Станиславского, или искусство сценического (творческого) переживания, – это эмоциональная память, творческое воображение, сценическое внимание и сценическое общение актеров, сценическое действие. А также понятие сверхзадачи, то есть идеи произведения писателя – то, ради чего оно создавалось. Задача режиссера и актеров – понять эту идею, а затем подчинить ей сквозное действие спектакля, его каждый эпизод, каждую сцену и картину, каждую мизансцену и актерские решения ролей всех персонажей. Для овладения искусством сценического переживания актеру необходимо освоить все составляющие этой системы.

Творческое воображение необходимо актеру для того, чтобы художественный вымысел пьесы превращать в сценическую правду, убедительную для зрителя. Оно требует от актера интеллектуального развития, чтобы он мог наделить своего героя манерами, привычками, особенностями, присущими его социальной, семейной, профессиональной и пр. принадлежности. «Важно актеру обладать сильным и ярким воображением: оно необходимо ему в каждый момент его художественной работы и жизни на сцене, как при изучении, так и при воспроизведении роли»21.

Эмоциональная память и творческое воображение – обязательные условия сценического действия. А сценическое действие – это воплощение актером на сцене образа персонажа пьесы. «Действие, активность – вот на чем зарождается драматическое искусство, искусство актера <…> на сцене нужно действовать – внутренне и внешне. <…> На подмостках не надо действовать «вообще», ради самого действия. <…> Сценическое действие должно быть внутренне обосновано, логично, последовательно и возможно в действительности»22.

Сценическое внимание и общение актеров – это умение четко и активно взаимодействовать с партнерами на сцене во время спектакля, даже если роль совсем небольшая. То есть каждый актер, занятый в спектакле, вне зависимости от степени участия в нем должен адекватно своему образу реагировать на происходящие на сцене события и реплики других персонажей.

Критерий успешности перевоплощения, в сущности, прост. Он сводится к ответам на вопросы: открывает ли актер, перевоплощаясь, нечто новое в жизни и в человеке? Убедительно ли это открытие? Достаточна ли и какова его значительность?

Когда актер подгоняет себя к заранее сочиненному образу, — образ не получается… Когда он не думает об образе, — он перевоплощается. Стремится к переживаниям — они не придут; забудет о них — может быть, придут. К. С. Станиславский утверждал, что в достигнутом перевоплощении актер сам не знает, «где Я и где образ». Налицо и тот, и другой. А границу если и можно провести, то, пожалуй, только в «двух этажности» эмоций: практически там, где радость, наслаждение актера, отмечают успех воспроизведении подлинности чувств, переживаемых сценическим персонажем. Один («Я») строит поведение, а другой («образ») его осуществляет. Но в актерском искусстве осуществление никогда полностью не совпадает с планом поведения. План меняется в процессе его осуществления, хотя он все же остается исполнением роли. Потому и неизвестно, где «Я» и где «образ».

В этом и заключается чуть ли не главный секрет актерского творчества: перевоплощение — это, в сущности, путь, направленный к нему, а не само перевоплощение.

 Динамичность законов актерского творчества коренится в том, что все они относятся к действию, т. е. к процессу, каждое мгновение которого не тождественно предыдущему и последующему. В этом причина некоторой неизбежной неопределенности в фиксации и даже понимании конкретного действия. Это относится и к понятию «задача». Достигнув решения одной или убедившись в ее недостижимости в данных условиях, актер сейчас же переходит к следующей; их перспектива и ведет его – к сверхзадаче.

К. С. Станиславский положил в основу «сознательной психотехники артиста» метод физических действий, в основе которого лежит представление о действии как явлении одновременно психическом и физическом, выражающемся в мышечном движении. «Подлинный артист должен не передразнивать внешние проявления страсти, не копировать внешние образы, не наигрывать механически, согласно актерскому ритуалу, а подлинно, — по-человечески действовать. Нельзя играть страсти и образы, а надо действовать под влиянием страстей и в образе»23. Действиями «под влиянием страстей и в образе» Станиславский называл действия актера, мотивированные потребностями изображаемого им лица.

Ради чего актер выходит на сцену, и почему он воспроизводит поведение другого лица? Во имя своей сверх-сверхзадачи. Сверх-сверхзадача — это страстное личное стремление художника познать нечто чрезвычайно важное о людях, об окружающем мире, о правде и справедливости, о добре и зле, а затем поделиться этим знанием с другими, чтобы получить у них подтверждение истинности результатов своего познания.

Чем ближе сообщаемая артистом правда о мире к потребности и надеждам зрителя постичь эту правду, тем сильнее отклик зрительного зала, тем очевиднее эффект сопереживания. Сверх-сверхзадача художника — подлинный, главный и основной источник энергии, побуждающий актера искать сверхзадачу сценического персонажа, а далее — осуществлять ее в сквозном действии, пронизывающем все его поведение. Профессиональное умение артиста трансформировать свою художническую потребность познания в потребности изображаемого лица и составляет основу перевоплощения.

Станиславский был в первую очередь актером и его система, все ее «приспособления» были выработаны и сформулированы им, прежде всего для себя, а также в помощь и любому другому актеру, испытывающему сложности в процессе работы над ролью. Система Станиславского оказывается прежде всего всесторонне продуманной, исторически обоснованной, экспериментально проверенной апологией актерской профессии. Станиславский создавал систему не в безвоздушном пространстве, у него было множество настойчивых и глубоких оппонентов.