Метафора

В словосочетании memory hog (букв.: память + свинья) метафоризации подвергается существительное hog, где модулем  сравнения становятся повадки свиньи (животное, роющее землю, перерабатывающее все на своем пути, сравнивается с компьютерной программой, занимающей большой объем памяти).

В других случаях в сложных  словах и словосочетаниях переосмыслению подвергаются оба корня или оба  слова словосочетания. Например, словосочетание sleeping policeman 'искусственно созданное  препятствие на асфальтовом покрытии дороги для ограничения скорости автомобилей' (букв.: спящий полицейский) формирует новое значение на базе переосмысления как субстантива policeman ('человек' 'артефакт' - на базе единства функций), так и атрибутиваsleeping ('пребывающий  в состоянии сна, покоя (о человеке, животном)' —► 'лежащий неподвижно'). Однако таких полных (с точки зрения соотношения формы и содержания) метафор в системе сложных слов и устойчивых словосочетаний в английском языке значительно меньше, чем частичных.

В ряде случаев частичная  метафора может совмещаться с  конверсией, то есть с переходом  в другую часть речи: существительное  —► глагол, и наоборот. Например, trash-talk (букв.: хлам + разговор) развивает глагольное значение 'критиковать кого-либо' (от него образуется существительное trash-talking с соответствующим значением). Метафориза-ция строится на основании ассоциаций: хлам (выбрасывать хлам) —> выбрасывать ненужное, грязное, вызывающее неприятные эмоции —* высказывать нечто неприятное для адресата, критиковать. В дальнейшем значение может конденсироваться в одной лексеме, а именно в той, что составляет базу метафоризации (ср.: trash 'критиковать кого-либо'). Конверсия (существительное —> глагол) может наблюдаться не только в сложных словах и словосочетаниях. Например, от существительного trousers 'брюки' образуется глагол trouser со значением 'прикарманить деньги'.

Как отмечалось, глаголы составляют лишь 15,9 % от общего числа английских метафор-неологизмов. В основном это  лексика, характеризующая взаимодействие человека с компьютером, психическое  состояние человека и его отношения  с другими людьми (ср.: burn 'жечь, прожигать' —> 'записывать что-либо на CD'; crack 'производить  треск; ломать' —* 'нелегально копировать программное обеспечение'; crush 'давить, мять' —* 'влюбляться'). Реже глагольные метафоры характеризуют общественно-политические и экономические явления (ср.: leverage 'использовать рычаг' —* 'использовать заемные средства для приобретения компании или осуществления инвестиций').

С точки зрения источника  метафоризации наиболее регулярно  глагольные неологизмы формируются  на базе глаголов физического воздействия  на предмет (ср.: cut, compress, burn, crash, kick, launch).

Глагольная метафора, как  и субстантивная (хотя не столь регулярно), может быть представлена устойчивыми  словосочетаниями и сложными словами. Словосочетания представляют собой  полную метафору, связанную с формированием  единого, фразеологического значения (ср.: boil the ocean (букв.: вскипятить океан) 'сделать что-то сверхамбициозное'); come out of the closet (букв.: выйти из туалета) 'признать что-то открыто; признаться в  гомосексуальной ориентации').

В то же время в составе  глагольной лексики можно обнаружить частичную метафору, причем здесь  возможна и обратная конверсия (глагол —> существительное), ср.: bombload (букв.: грузить бомбу) 'большое количество данных'.

Атрибутивная и адвербиальная  метафора, как отмечалось, представлена в английском языке не столь широко. Она преимущественно участвует  в формировании общеоценочных характеристик  человека или событий по шкале  «+» (massive, mad, ill) / «-» (colourless, not sharp, bog-standard, pear-shaped, dirty). Негативная оценка, естественно, преобладает, поскольку, как отмечают исследователи, в обиходно-разговорной  речи, в жаргонах, в публицистике этот тип оценки является ведущим (ср.: [Косанович 2000: 255-260; Маклейн 2001: 34; Балаян 2006: 61]).

Таким образом, грамматический состав, структура и типология  метафор-неологизмов в английском языке отражает, с одной стороны, специфику неологизмов в целом (именование новых реалий - преобладание субстантивной лексики), с другой стороны, специфику общей структуры  английского языка как аналитического (частотность формирования сложных  слов и словосочетаний, фразеологических единиц). При этом можно выявить  следующую закономерность: словосочетания чаще формируются на базе полной метафоризации (переосмысление сочетания в целом), сложные слова - на базе частичной  метафоризации (переосмысление одного из корней).

2.2.2. Структурно-типологические  особенности русских метафор 

С точки зрения формы русские  метафоры-неологизмы, как и английские, представлены как новыми J1CB отдельных  лексем (ср.: терка, руль), так и устойчивыми, фразеологизованными словосочетаниями с метафорическим переосмыслением  отдельных компонентов или сочетания  в целом (ср.: деревянный рубль, ядерный чемоданчик, заморозить цены, информационная война, налоговые каникулы).

Морфологический состав русских  неологизмов в основном соответствует  английскому: метафоры-существительные  преобладают и составляют 66,6 % от общего числа единиц; глаголы насчитывают 24,9 %; прилагательные и наречия - около 8,5 %.

Субстантивная метафора достаточно равномерно именует явления из всех основных сфер: «Предметный мир» (преимущественно  наименования артефактов), «Непредметный  мир» (преимущественно наименования политических, экономических процессов  и правовых отношений), «Человек как  психическое и социальное существо» (преимущественно наименования человека по роду деятельности, интеллектуальным, эмоциональным, морально-нравственным признакам).

В целом субстантивная  метафора характеризуется большей  прозрачностью мотивации значения неологизма и однозначностью оценки по сравнению, например, с глагольной метафорой. Кроме того, существительное  обычно развивает одно новое значение, хотя возможны и исключения, например: монстр - 1) 'выдающийся в какой-либо области человек' (монстр кинобизнеса)', 2) 'человек, способный выполнять  большой объем работы' (Если ты сможешь  запомнить имена хотя бы четверти этих функций, ты -монстр. Муж., 30 лет, зап. 2005).

Имена прилагательные, как  правило, функционируют в составе  единых в семантическом и структурном  отношении субстантивных словосочетаний. Это относится как к полной, так и к частичной метафоре, хотя частичная метафора преобладает (ср.: жареные факты, красная сборка, спящий режим). В этой связи нам  представляется возможным рассматривать  такие единицы в составе субстантивных  метафор.

Русская глагольная метафора занимает больший удельный вес в  системе неологизмов по сравнению  с английским языком (в русском  языке - 24,9%, в английском - 11,6 %). Огромный метафорический потенциал русской  глагольной лексики обусловлен сложностью его семантической структуры  и разнообразием синтаксических связей [Арутюнова 1978, 1999; Ваулина 1993]. Наиболее активно в процесс метафоризации  вовлекаются конкретные глаголы  с дескриптивным значением, как  правило, включающие в семантическую  структуру указание на объект и субъект  действия или способ, характер действия.

Регулярно глагольные метафоры пополняют экономическую, общеполитическую сферы и сферу высоких технологий. Однако наиболее распространены такие  метафоры при характеристике человека (физический, психологический и социальный аспекты).

По сравнению с субстантивной, глагольная метафора характеризуется  большей диффузностью значения и  многозначностью. Весьма частотным  оказывается возможность формирования на базе одного глагола нескольких новых метафорических JICB (ср.: торчать - 1) 'находиться где либо'; 2) 'находиться в состоянии наркотической зависимости'; 3) 'получать удовольствие'; 4) 'отбывать уголовное наказание').

С точки зрения грамматической составляющей процесса метафоризации, то, как и в традиционной составляющей лексико-семантической системы языка, при формировании нового J1CB у глагола  регулярно наблюдается изменение  его синтаксического управления или семантического наполнения обязательных аргументов.

Например, глагол раскрутить в значении 'сделать популярным, известным' способен сохранить синтаксическое управление винительным падежом  неодушевленного объекта исходного  значения (раскрутить леску) - со сменой семантического наполнения аргумента (раскрутить песню, книгу), а также  получает возможность сочетаться в  одушевленными существительными: Говорят, этот человек [продюсер Ю. Айзеншпис] может  «раскрутить» даже медведя, сделав его  эстрадной звездой (www.utro.ru, 2005). Значение 'выманивать доходы' у этого глагола  реализуется при управлении - кого-либо на что-либо: В ночь на 30 октября он легко «раскрутил» на деньги «однорукого  бандита», установленного на крытом рынке "Ямал" города Тарко-Сале Пу-ровскогорайона (Интернет-газета "Вслух.ру", 2006).

В целом русской глагольной метафоре свойственна большая регулярность в формировании однотипных переносов  по сравнению, например, с субстантивной  метафорой, как это присуще и  традиционной метафорической системе [Бахмутова 1977: 26-35; Балашова 1998: 76-77]. Это  проявляется, в частности, в том, что члены одного словообразовательного  гнезда формируют однотипные JICB. Так, глагол висеть развивает значение 'о  состоянии компьютера, при котором  он не отвечает на действия пользователя'; аналогичные метафоры фиксируется  также у таких однокоренных единиц: виснуть, зависнуть, зависать, подвиснуть, висяк. Примечательно, что одна модель метафоризации охватывает не только глагольную, но и субстантивную лексику.

Формирование единого  по принципам метафоризации словообразовательного  блока - характерная черта именно русского языка. Английскому языку (с его аналитической структурой) это несвойственно.

Как отмечалось (см. § 2.1), одной  из характерных особенностей современной  русской лексико-семантической системы  является большое число метафорических калек (ср.: иконка, корзина, зараженный, лечение, червь, горячая линия, зачистка, отмывание денег, денежная инъекция, черные деньги, обвал цен). Как показал  анализ, подобное явление встречается  в разных функционально-стилистических сферах русского языка и носит  принципиально системный характер.

В частности, наиболее регулярно  кальки используются в компьютерной терминологии и компьютерном сленге. Это связано, с одной стороны, с тем, что компьютерная английская терминология стала интернациональной  для этой сферы действительности (а калькирование - один из продуктивных способов ее представления), с другой,- с тем, что английский язык часто  становится языком общения в Интернете: русские пользователи в неофициальной  речи на русском языке предпочитают использовать не заимствованный термин, а метафорическую кальку как более  образную и экспрессивную (ср.: червь, компьютер заразился).

Кроме того, очень регулярно  калька-метафора используется при характеристике экономико-финансовой сферы, особенно в публицистической речи. Поскольку  процесс глобализации захватывает  прежде всего именно экономику и  средства коммуникации, то именно здесь  русские экономисты, журналисты и  политики ориентируются на английский язык как на эталон. Использование  метафоры-кальки, а не простого лексического заимствования вновь связано  с возможностью сохранить образность и экспрессивность английской метафоры-источника (ср.: закрытая экономика, бегство капиталов, золотой миллиард).

В то же время метафоры-кальки составляют только треть всех метафорических неологизмов русского литературного  языка. Более половины метафор формируются  внутри русской лексико-семантической системы (ср.: зелень, прозрачный, карман, капуста, блин, бродилка, раскладушка, коробок, дрова, глаз, камень, муха, самовар, банан, бермуды, чайник, теневой, ночная бабочка).

Современный русский литературный язык (включая разговорную и публицистическую речь) достаточно активно использует метафоры, возникшие во внелитературных  стратах (особенно из молодежного, компьютерного  жаргонов). Основная функция такого рода заимствований - экспрессивная. Эта  лексика в основном характеризует  физическое, психическое (интеллектуальное и эмоциональное) состояние человека, а также его социальный статус (ср.: : залететь, откосить от армии, отморозок, выпасть в осадок, гнать, влом, косяк, бункер, грабли, перец, припухнуть, подбивать  клинья, грузить). Достаточно активно  современный литературный язык (особенно разговорная речь, реже - публицистический стиль) пополняется за счет метафор-арготизмов (ср.: разборка, бабки, авторитет, замочить, втюхивать, висяк, включить счетчик, глюк, крыша, наехать, отстегнуть, накрутка).

В современном английском (британском варианте) языке такие  факты почти не находят отражения. Безусловно, огромную роль в этом отношении  играет уже отмеченная нами английская политкорректность. Например, в Великобритании (по данным газеты «Республиканец») на сотрудницу компании подали в суд, и  та была уволена за то, что назвала  мусульманина towelhead (букв.: полотенце + голова) 'уничиж. сленг, о человеке, который  носит тюрбан'.

В русском языке таких  ограничений, к сожалению, пока нет. Более того, по мнению многих исследователей, элементы воровского арго достаточно широко используется носителями языка  всех социальных групп, причем основной причиной такого явления считают  не только криминализацию общества в  конце XX в., но и то, что в советскую  эпоху огромное число людей прошло тюрьмы и лагеря [Сидоров 2007]. Поэтому  грубо-экспрессивная арготическая метафора может встретиться как  в устной, так и письменной публичной  речи (ср.: «Квартирных спекулянтов  поставят на счетчик» (заголовок статьи в Интернет газете www.dr.ru, 2007); С началом  предвыборной кампании следует ожидать  активизации политических разборок (из речи ведущего общественно-политической программы на «Радио России», 10.09.2007); Территория России давно поделена между  нефтяными компаниями. Одни окучивают  одну зону, другие - другую. Конкуренции  нет (К.Симонов - председатель «Центра  конъюнктуры». «Радио России». 14.09.2007).

Наконец, весьма редко источником метафор-неологизмов становится экзотическая или устаревшая / устаревающая лексика (ср.: приют 'заведение для бездомных  животных'). Как отмечает Г.Н. Скляревская, в связи с экономическими и  социально-политическими изменениями  в России в язык возвращается лексика  с периферии общественного языкового  сознания, отмеченная в словарях советского периода как «устаревшая» [Скляревская 2001].