Новые подходы к теоретическому анализу развития географической науки в XVII - XVIII веках

Бэкон поставил вопрос о методе науки во всей ширине и глубине  этой проблемы. Цель Бэкона - выработка  метода науки, который бы позволил избегнуть  заблуждений и уравнял способности  ученых. Он убежден, что его ''путь открытия знаний почти уравнивает дарования  и мало что оставляет их превосходству, ибо он все проводит посредством  самых определенных правил и доказательств'' (с.73). В индуктивном методе видится  единственная надежда науки. 

Особое значение для методологии  любой частной науки имеет  учение Бэкона об идолах познания. Выделяется четыре вида идолов.

1. ''Идолы рода находят  основание в самой природе  человека... Все восприятия, как чувства,  так и ума покоятся на аналогии  человека, а не аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному  зеркалу, которое, примешивая  к природе вещей свою природу,  отражает вещи в искривленном  и обезображенном виде''.

2. ''Идолы пещеры - суть  заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому,  есть своя особая пещера, которая  ослабляет и искажает свет  природы''.

3. ''Идолы площади происходят  как бы в силу взаимной связанности  и сообщества людей''. Этот идол  связан с плохим и нелепым  установлением слов. ''Слова прямо  насилуют разум, смешивают все  и ведут людей к пустым и  бесчисленным спорам и толкованиям''.

4. ''Идолы театра. Это идолы, ''которые вселились в души  людей из разных догматов философии,  а также из превратных законов,  доказательств...мы считаем, что  сколько есть принятых или  изобретенных философских систем, столько сыграно комедий, поставляющих  вымышленные и искусственные  миры'' (с.19). 

Но человек не бессилен перед идолами. ''Построение понятий  и аксиом через истинную индукцию есть несомненно подлинное средство для того, чтобы подавить и изгнать  идолов'' (с.18). 

Бэкон высказал много принципиальных для психологии научного познания положений. Они имеют большую ценность для  частных наук. Много у Бэкона ценных методологических указаний. Например, отмечено, что ''никто не отыщет удачно природу вещи в самой вещи - изыскание  должно быть расширено до более общего'' (с.34). ''Величайшее невежество представляет собой исследование природы вещи в ней самой'' (с.50). 

Бэкон поставил вопрос об истории  науки создаваемой ради прогресса  научного познания. Он считает, что ''если бы история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что как нельзя более выражает гений и талант личности'' (с.158). Об истории науки, как особой дисциплине, говорится много замечательных  мыслей. Если бы географы восприняли эту  мысль, то история географии вместе с эмпирической географией появилась бы значительно раньше. История науки должна формировать ученых-географов, их стиль мышления и культуру.

Бэкон писал, что история  науки нужна не для того, чтобы  восславить науки и устроить торжественную  процессию из множества знаменитых ученых и не потому, что охваченные пылкой любовью к наукам, мы стремимся  узнать, исследовать и сохранить  все, что так или иначе касается их состояния, вплоть до малейших деталей. Цель истории науки важнее и серьезней. Она в том, чтобы с ее помощью  можно значительно увеличить  мудрость и мастерство ученых в научной  деятельности и ее организации. Нужно  описать движения и изменения, недостатки и достоинства истории научной  мысли в такой же мере, как это  делается в гражданской истории. Это даст возможности найти наилучший  способ руководства наукой (с.159-160). 

Бэкон поставил вопрос о методологии, как специальной научной дисциплине. В географии аналогичный вопрос не получил позитивного решения  до сих пор. В начале XVII века Бэкон  восклицает: ''до сих пор игнорируется необходимость существования особой науки об изобретении и создании новых наук'' (с.280). Столетия спустя положение  не намного лучше. Многие представители  позитивных наук в целом и географы в частности в штыки встречают  идею развития частных метанаук, например, метагеографии, которые вели бы их систематическое  науковедческое исследование. 

Бэкон поставил вопрос о соотношении  практических и теоретических аспектов в развитии науки. Соотношение плодоносных  и светоносных опытов заслуживало  пристального внимания географов. До сих  пор в географии актуальны  и не бесспорны слова о том, что ''не следует считать бесполезными те науки, которые сами по себе не имеют  никакого практического значения, но способствуют развитию остроты и  упорядочению мысли'' (с.368). 

Бэкон показал, что наука  в своем развитии может и должна открывать все новые и новые  разделы. Это естественный процесс. Он не сомневается, что она затрагивает ''не только то, что уже найдено  и известно, но и то, что до сих  пор упускалось из виду и только подлежит нахождению. Ведь в мире разума, как в мире земном, наряду с возделанными областями есть и пустыни'' (с.69). 

Много хорошего Бэкон говорит  о критике и научных дискуссиях. Отмечается, что ''истинное согласие состоит  в совпадении свободных суждений после того, как вопрос исследован'' и что ''общее согласие - самое  дурное предзнаменование в делах  разума, исключая дела божественные и  политические'' (с.40). Самой известной  из фантазий Бэкона является ''Новая  Атлантида''. В ней дан образ  науки нового типа. Это систематическая, организованная, профессиональная наука. Географы не поняли этого. Ни у кого не возникло мысли создания научной  организации, объединяющей географические исследования, направляющей их в разумное русло. Зачем? Ведь надо было все описать  и открыть. Сочетать это с эмпирическими  исследованиями в рамках географии  не приходило в голову. 

Многие положения философии  Бэкона могли и должны были найти  применение в географии XVII - XVIII веков. Они создавались для представителей частных наук и для их усвоения нужны были минимальные усилия. Нужно  было прочесть и конкретизировать эти  положения для своей науки. Для  того, чтобы выполнить эти условия  нужно было: а) уметь читать и б) хотя бы в какой то мере интересоваться общенаучными веяниями и их воплощением  в философских работах. То, что  географы XVII - XVIII веков умели читать, сомневаться не приходится. Остается второе. Научно-географическое сообщество само изолировалось от передовой  гносеологии. Непостижимо, как можно  было проигнорировать такую работу как ''Новый Органон''?! В результате география осталась на описательном уровне. Географы упустили великолепную потенциальную возможность подвести под свою науку индуктивную философскую  основу, создать эмпирическую географию. Не поняли они и значения идей Бэкона об организации науки. 

Философия Бэкона открывала  путь к принципиально новому этапу  развития географической науки, переходу от описательности к научно-эмпирическому  познанию. Для такого познания не обязательно  было ехать ''за три моря''. Потенциальная  возможность было совершенно не понята и не оценена. Вероятно, географы решили все описать, а затем осваивать  научный уровень познания. 

Такой установке географов  прошлого можно только сожалеть. Философия  Бэкона, у самых истоков развития географии, открывала возможность  органичного и плодотворного  сочетания собственно-географических и метагеографических аспектов исследований. Могла сформироваться единая цепь: география - философия - практика. То есть то, чего научно-географическое сообщество пытается достигнуть до сих пор. С  нашей точки зрения, современная  низкая метагеографическая культура и  отсутствие четкой взаимосвязи между  географией, философией и практикой  восходит к географии XVII и XVIII веков. Установки прошлого воплотились  в определенный тип метагеографической культуры. 

Остался неизвестным для  географов и Томас Гоббс. Между  тем, его гносеология могла быть очень полезной географической науке[16]. Она давала реальную и разумную основу развития эмпирической географической парадигмы. Научное познание и практическую деятельность Гоббс связал в единое целое. Цель философии видится в том, что ''благодаря ей мы можем использовать к нашей выгоде предвидимые нами действия и на основании наших знаний по мере сил и способностей планомерно вызывать эти действия для умножения жизненных благ'' (с.55). 

Без метода Гоббс не мыслит развития науки и философии. ''Метод  при изучении философии есть кратчайший путь к тому, чтобы на основании  знания найти и прийти к познанию их действий'' (с.104). Он отдает должное  и аналитическим и синтетическим  методам исследования. Они объединяются в единое целое. 

Органично связано с трактовкой метода и понимание науки. Под  наукой Гоббс понимает ''истины, содержавшиеся  в теоретических утверждениях, т.е. во всеобщих положениях и выводах  из них. Когда речь идет лишь о достоверных  фактах, то мы говорим не о науке, а о знании. Наука начинается с  того зрения, благодаря которому мы постигаем истину, содержавшуюся  в каком-нибудь утверждении: она  есть познание какого-нибудь предмета на основании его причины, или  познание его возникновения посредством  правильной дедукции'' (с.235). 

Т.Гоббс развил учение Бэкона, придал ему более механистическую  форму. В то время это было достоинством, а не недостатком. Главным достижением  стал синтез эмпиризма Бэкона и рационализма Декарта, объединение их подходов к  познанию в нечто целое. Решение  проблемы вполне удовлетворяло науку XVII и XVIII веков. 

Рассмотрим некоторые  черты гносеологии французских  энциклопедистов, которые пожалуй  ближе других стояли к частным  наукам. В области гносеологии  французские энциклопедисты мало оригинальны, но для географов это не было столь  важно. Географии нужна была гносеологическая база и ее можно найти в философии  энциклопедистов.

Создание Энциклопедии (1750 - 1770 гг.) было тесно связана с буржуазной революцией 1789 - 1794 гг. Она стала своего рода теоретической базой этой революции. Позиция энциклопедистов - социальная и гносеологическая была наиболее прогрессивной  для того времени. Социальные изменения  предъявили  новые требования к науке. И наука прореагировала очень быстро. Вне увлечения эмпирической наукой и философией Бэкона, Локка и Гоббса остались очень немногие ученые. Приходится констатировать, что географы за редким исключением и тут оказались не на высоте своего времени.  

В центре гносеологических поисков  философов стояли следующие проблемы - соотношение чувств и разума, происхождение  человеческих знаний, их объективность, влияние истины на жизнь, соотношение  веры и разума. Вокруг этих и других проблем концентрировались поиски энциклопедистов. Они высказали  много мыслей, которые при должной конкретизации могли принести географической науке много пользы. Важна для географии, например, философия Э.Кондильяка. Он не был непосредственным сотрудником Энциклопедии, но его идеи лежали в общем русле с энциклопедистами. Идеи Кондильяка были проигнорированы географами и в проигрыше остались только они[17]. 

Географы могли бы использовать сенсуализм Кондильяка. В этом вопросе  он пошел гораздо дольше Локка  и прочих сенсуалистов. Источник знаний Кондильяк определил в ощущениях, отвергнув значимость внутренней рефлексии. Его идеи слишком упрощали процесс  познания, но для своего времени  были достаточно плодотворными. Кондильяк  имел громадное влияние на современников. После революции 1789 года его труды  были положены в основу философского образования Франции. Со временем они  были заменены, но важен факт, что  некоторое время гносеологические принципы, близкие к идеям энциклопедистов, были официальной государственной  философией. 

Задачи, которые ставил перед  философией Кондильяк, были конструктивны. В одном из трудов он отмечает, что ''главный предмет, который мы никогда  не должны терять из виду, - это изучение человеческого ума не для того, чтобы открыть его природу, а  для того, чтобы познать его  действия, проследить, посредством  какого искусства они сочетаются и как мы должны ими управлять, чтобы достичь всего того умственного  развития, на которое мы способны'' (с.69). И это не осталось фразой. Дается систематическое изложение т  теории познания. Ставится множество  вопросов и даются на них ответы. Очень важны мысли о методе научного познания. Например, отмечено, что ''метод, который привел к одной  истине, может привести и к другой и что самый лучший метод должен быть одинаковым для всех наук. Значит достаточно поразмыслить об открытиях, которые были сделаны, чтобы научиться  делать новые открытия'' (с.285).

Но была целая плеяда философов, которые боролись за новую науку. Эта борьба не была делом чисто  французским. Почти в каждой развитой европейской стране были философы, высказывающие мысли близкие  идеям энциклопедистов. Например, в  Англии таким философом был Джозеф Пристли[18]. Он не создал оригинальной философской системы, но высказал столько ценных мыслей, что они могли лечь в основание эмпирической парадигмы географии.

Не будем вдаваться  в детали его философии. Отметим  лишь одну мысль. Пристли писал: ''теория и эксперимент неизбежно идут рука об руку, причем всякое движение вперед связано с принятием некоторой  специальной гипотезы...Самыми слепыми  и самыми оригинальными экспериментаторами являются те, которые, представляя свободу  своему воображению, допускают сочетание  самых далеких друг от друга идей. И хотя многие из этих идей впоследствии окажутся дикими и фантастическими, другие из них могут привести к  величайшим и капитальнейшим открытиям. Между тем, очень осторожные робкие трезвые и медленно мыслящие люди, никогда не дойдут до этих открытий'' (с.265).

В теории научно-географического  познания это могло иметь важное значение. Отмечено, что в XVII - XVIII веках  в географии были примеры работ  написанных с позиций эмпирической науки. Показано также, что такие  работы были закономерным результатом  развития науки своего времени и  не выделялись из общей массы аналогичных  публикаций в других областях познания. Их естественность в общенаучном  плане сочеталась с исключительностью  в географической науке. Напрашивается  вывод, что основная масса географических работ не соответствовала уровню передовой науки своего времени. С чем это связано уже отмечено. Причины лежат в философском  неведении, кастовой ограниченности, возведении дисциплинарного сепаратизма в  ранг добродетели. В итоге реальные возможности перехода на эмпирическую стадию развития были упущены, вернее проигнорированы. Те географы, которые  разбирались в философии, были близки прогрессивным тенденциям в передовых  науках или которые интуитивно улавливали общие тенденции, оказались далеко впереди научно-географического сообщества и влияния на него не оказали.