Новые подходы к теоретическому анализу развития географической науки в XVII - XVIII веках

Н.Демаре сформулировал принципы научно-географического познания. Выделено три общих класса их объединяющих.

1 класс – “принципы,  касающиеся наблюдения факторов”, Для того, чтобы правильно наблюдать, исследователю нужно:

А. Иметь “предварительные понятия, приобретенные им путем  изучения и достаточного развития”'.

Б. “Провести длительные наблюдения предмета в различных  его аспектах...Чем больше фактов, тем меньше возможность ошибок в  обобщениях”.

В. Обратить особое внимание на исключения из правил, стремиться раскрыть их суть, а не втискивать в принятые взгляды.

Г. Помимо знаний о внешней  форме нужно иметь знания “о самой  материи объекта, которая своими колебаниями производит внешние  формы”, т.е. выяснить физико-химические свойства объекта опытным путем.

2 класс – “принципы,  касающиеся увязывания фактов”.  

Нужно раскрывать связи, а  не довольствоваться изолированными фактами. “'Истинная философия состоит в  раскрытии связей, скрытых от близорукого  взгляда и невнимательного ума”. Существует два типа связей – “связь порядка и собирания” и связь  по аналогии.

3 класс – “принципы  обобщения открытий”. Делаются общие замечания о пользе обобщений[5].

Иного типа работы Себастиана ле Претра Вобана (1633-1707). Вобану стоило бы поставить памятник. Он этого  заслужил своими географическими работами, но географы не оценили и этого  французского коммерсанта и государственного деятеля. 

Вобан выступил за развитие прикладной географии, систематическое  использование географических знаний на практике. Он составлял анкеты и  всевозможные таблицы, показывал их практическое значение. М.Флиппоно считает  Вобана “отцом” прикладной географии  и регионального планирования. И  это не является преувеличением[6]. 

Вобан создал труд “О средствах  быстрого восстановления французских  колоний в Америке и их расширения”. Это исследование должно было предшествовать освоению новых территорий. Высказано  много замечательных мыслей. Подробно пересказывать их не станем, так  как с ними можно познакомиться  в книге М.Флиппоно. 

На этом мы прекращаем иллюстративную часть. Подумаем почему одни могут, а  другие нет? Почему одни опережают науку  на сто и более лет, а другие идут за своим временем сто и более  лет? Почему современные географы не видят в этом чего-то большего, чем  забегание отдельных специалистов вперед? Вопросы не праздные. Разбираясь в прошлом, мы выносим определенное суждение и о себе. 

Лишь один человек попытался  осмыслить факты подобного рода не с традиционной точки зрения. Это Анри Болинг[7]. Он оценил их как отставание всей массы географов от своего времени. Статья Болинга посвящена анализу работ Геттона и Плейфера. Он непосредственно подходит к выводу о том, что не все действительное в географии разумно и не все разумное действительно. А.Болинг, вероятно, предвидел, что его мысль останется неоцененной. Может быть, поэтому работа проникнута грустным настроением. Напомним некоторые положения. 

А.Болинг пишет, что “история наук всегда производит впечатление и ободряющее и грустное. Ободряющее - благодаря примеру тех успехов, которые увенчивают проницательность, упорство и в особенности сосредоточенность мысли... Грустное - потому, что слишком часто мы наталкиваемся на упущенные возможности. Сколько раз мы видели правильно указанный путь, даже намеченный заранее, а потом покинутый и вновь найденный только после длительных отклонений” (с.17)[8]. А.Болинг показал, что география в целом и геоморфология в частности могли как науки возникнуть гораздо раньше. Он едва ли не первый рассмотрел историю географии не как историю одних триумфов, а также как историю потерь и поражений, историю трагедий идей и людей. Но проблема была лишь затронута. 

Причину извечного в науке  явления - забегания одних и отставания других - частично вскрыли сами географы, хотя она и не получила должного анализа. Например, А.Г.Исаченко отметил, что “взгляды Варения формировались под сильным влиянием философии и физики Декарта... Варений был сторонником атомистического учения Демокрита, признавая гелиоцентрическую систему Коперника”[9].

М.Флипонно отметил, что поиски Вобана отвечали “мощному идеологическому течению, основывающемуся на убеждении, что разум человека - орудие улучшения условий его существования”[10]. Эти авторы выделили, с нашей точки зрения, основные аспекты, объясняющие рассматриваемое явление - ориентацию на прогрессивную философию и методологию науки, на запросы своего времени. 

Вспомним приведенные  примеры. Кто был кто?

• Гвичардини занимался торговлей. Он шел к научной географической работе от практических потребностей.
• Шамплен выполнял запросы торговой кампании. К географии пришел из практической жизни.
• Варениус - последователь Декарта. Человек компетентный в современной ему прогрессивной философии.
• Геттон - последователь философов-материалистов XVII и XVIII веков. Он был дружен с Адамом Смитом, прекрасно знал работы Ньютона, Ф.Бэкона и других лидеров науки того времени.
• Вогонди и Демаре - сотрудники Энциклопедии, воспринявшие общее для энциклопедистов увлечение идеями Бэкона, Гоббса, Локка.
• Вобан - человек, стоящий в гуще практической жизни и идущий к географической науке от нее.

 Примеры говорят, что на подлинно научном  эмпирическом уровне находились лишь те географы, которые либо воспринимали прогрессивные идеи философии, либо приходили к географии через  непосредственное осознание нужд практики. Именно их работы опережали “время географической науки” на много лет  и именно их работы соответствовали  общенаучным нормативам своего времени.

Абсолютна ли реализованная  версия развития географической науки  в XVII - XVIII веках? Вероятно, нет. Ее развитие географии могло и должно было идти в двух направлениях - описательном и научно-эмпирическом. Наука дело коллективное и совершенно не обязательно  всем идти сначала в одном направлении, пройти его до конца, а затем коллективно  поворачиваться в иное направление. Различные подходы могут и  должны сочетаться. Они должны сотрудничать между собой, а не бороться до победного  конца, до тех пор пока один не уничтожит  другого. Так в принципе могло  быть и в географии XVII - XVIII веков, если бы географы были специалистами  более высокой метанаучной культуры и больше интересовались тем, что  делается в философии и других науках. Сочетание двух путей было реальной возможностью. Не реализовалась  она по ряду причин. Одна из них в  том, географы не имели необходимого уровня метагеографической культуры.

Для становления эмпирического  научного направления в географии XVII - XVIII веков, которое сочеталось бы с описательным направлением, нужна  была философско-методологическая база. Была ли она? Да, была. Нужно было лишь усвоить общеизвестные достижения прогрессивных философов и адаптировать их принципы к географическому познанию. Это и просто и трудно. Претворить это положение в жизнь пытались очень немногие. А задачу в целом  должны были, если не решить, то осознать все, кто хотел оказать реальную помощь географической науке. Но в географии  уже тогда сложилось глубочайшее  неявное убеждение, что она сама себе философия и потому может  обойтись без обращения к философии  профессиональных философов. Это положение  до сих пор доминирует в географическом образе мышления. Оно стало его  родовой чертой. 

В “укор предкам и назидание  потомкам” подробно рассмотрим гносеологическую базу эмпирической науки XVII - XVIII веков, которую разработали философы. Семнадцатый  век справедливо получил название Нового времени. Он действительно стал новым временем в истории человечества. Коренным образом изменился взгляд на общество и науку. Идея опытной, экспериментальной, эмпирической и рационалистической науки, основывающейся на систематических  исследованиях, буквально “носилась  в воздухе”. Пропаганда новой науки  проходит через весь век. Возникают  академии и научные журналы, делающие акцент на опытных исследованиях. Век  семнадцатый состоял из дихотомии - материальное и духовное, чувства  и интеллект, человеческий и общественный разум. Но, несмотря на противоречия, основное устремление было одно - долой старые принципы и недостатки. Да здравствует  новая наука с новыми целями, принципами и методами! Буквально все прогрессивные  философы и ученые восприняли эти  идеи. Особенно плодотворной оказалась  гносеологическая линия: Бэкон - Гоббс - Локк. Они внесли решающий вклад  в развитие детерминистического  образа науки[11]. 

Повторим известное, чтобы  показать неизвестное - исключения, ориентирующие географию на эмпирический уровень, не были чем-то необычным в своем времени. Авторы этих работ не выделялись из основной массы прогрессивных ученых XVII и XVIII веков. Они были скорее правилом, чем исключением. Ориентация географии на эмпирический путь была делом совершенно естественным, отвечающим доминирующему пониманию задач и целей науки, принятому среди ученых этого времени.

Работы, которые в истории  географии воспринимаются как опередившие  свое время, в действительности таковыми не являются. Они целиком лежат  в рамках времени. От своего времени  отстала географическая наука в  целом. Ее представители слишком  односторонне восприняли запросы времени, упрощенно их истолковали. Смещение всей деятельности на описательную парадигму  нельзя объяснить и оправдать  какими-либо объективными обстоятельствами. Когда изыскиваются подобные причины, допускается фундаментальная ошибка. О запросах практики, о том что  должно было быть, судят лишь исходя из того, что было реализовано в  географической науке. Естественно, что  при этом исчезают все нереализованные  возможности.

Представляет большой  интерес конкретный анализ основных философских работ, которые могли  стать основой эмпирической географии  в XVII - XVIII веках. Что бы могли усвоить  географы? Насколько трудным было это усвоение? Были объективные трудности  или нет? Попытаемся ответить на эти  и другие вопросы. 

Рассмотрим идеи Ф.Бэкона, Р.Декарта, П.Гассенди, Т.Гоббса и Д.Локка. Остановимся лишь на некоторых положениях их гносеологии.

У Декарта географы могли  бы усвоить очень многое[12]. Декарта и Бэкона часто противопоставляют - один рационалист, другой - эмпирик. Это не совсем верно. Нужно судить о них, помимо всего прочего, и с точки зрения ученых того времени. Для них различие между Декартом и Бэконом, вероятно, не было столь большим. Оба выступали, прежде всего, как представители науки нового типа.

У Декарта географам XVII - XVIII веков стоило воспринять его мудрый подход к науке. Он был человеком  чрезвычайно тонкого ума. Самооценки Декарта говорят о нем не только, как о большом ученом, но и как  большом человеке. Себя он считал мыслителем заурядным. Связывал успехи больше со случаем - ему в юности посчастливилось  попасть на некоторые пути, которые  привели к открытию метода. Декарт искренен, когда говорит, что “в суждении о себе я стараюсь склоняться скорее к недоверию, чем к самомнению”. Даже свой метод, составивший эпоху в науке, он рассматривает как попытку, а ни нечто абсолютное. Декарт открыто признавал, что метод может быть частично ошибочным.

Какое отношение это имеет  к географии, что оно могло  ей дать? Отношение самое прямое. Метагеографическая культура, способность  усвоить правила научной деятельности как специфического образа жизни  воспитываются научным сообществом, переносятся из поколения в поколение. Они должны войти в плоть и  кровь научного сообщества. Если разумных традиций нет, их место занимает отсталое метанаучное знание. У географов  таких традиций нет. Они исключительно  редко пытались провести критический  взгляд на оценку своих достижений и своего времени в географической науке. В результате сложилась метагеографическая культура, стоящая на порядок ниже потенциальных возможностей своего времени. В географической науке  не понимается масштаб соотношения  непознанного и познанного, нет разумного  соотношения личных амбиций и  достижений науки в целом и  т.д.

Декарт говорил: “я хочу, чтобы знали, что то немногое, что  я узнал до настоящего времени, почти  ничто в сравнении с тем, чего я не знаю и что я не отчаиваюсь узнать” (с.308). Если бы географы, будь то в XVII - XVIII веке, или позднее придерживались таких позиций, заниматься географической наукой стало бы намного приятней и легче. Думается, был бы и более  впечатляющим результат. 

Очень ценен для географов  принцип универсального сомнения Декарта. Для него в философии “нет ни одного положения, которого нельзя было бы оспаривать и, следовательно, сомневаться  в нем” (с.264). Это ни нигилизм, ни релятивизм и т.п. Для Декарта  “знать - значительно большее совершенство, нежели сомневаться” (с.284). Эти принципа - позиция ученого, на себе испытавшего  давление догматизма. 

Универсальное сомнение сочетается у Декарта с уверенностью в  своих силах. Он не претендует на первые роли в мировой науке. Он изучает  самого себя. Декарт говорит: ''Никогда  мои намерения не шли дальше попытки  реформировать мое собственное  мышление и строить на фундаменте, который принадлежит мне'' (с.269). Это  очень важное положение. Оно открывает  право на риск, на собственный путь познания, на свободу научного творчества. То есть дает все то, чего не хватало  географии как науки в прошлом.  

Метод Декарта и его  правила для руководства ума  просты и лаконичны. Они написаны ученым для ученых и сами просятся на применение в частных науках. Все многообразие гносеологических положений сведено к четырем  правилам, которых нужно неукоснительно придерживаться.

1. - ''Никогда не принимать  за истину ничего, что я не  познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря тщательно избегать  опрометчивости и предвзятости  и включать в свои суждения  только то, что представляется  моему уму столь ясно и столь  отчетливо, что ни дает мне  никакого повода подвергать их  сомнению''.

2. - ''Делить каждое из  исследуемых мною затруднений  на столько частей, сколько это  возможно и нужно для лучшего  их преодоления''.

3. - ''Придерживаться определенного  порядка мышления, начиная с предметов  более простых и наиболее легких  в познании и восходя постепенно  к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже и  там, где объекты мышления вовсе  не даны в их естественной  связи''.

4. - ''Составлять всегда  перечни, столь полные и обзоры  столь общие, чтобы была уверенность  в отсутствии упущений'' (с.272).

Правила сочетаются с верой  в силу человеческого разума. ''Нет  ничего ни столь далекого, чего нельзя было бы достичь, ни столь сокровенного чего нельзя было бы познать'' (с.273).