Сравнительный анализ игровой деятельности детей и детёнышей животных в трудах ученых

Не менее четко психическое  содержание выступает в компенсаторных манипуляционных играх категорий 3 и 4. Таким образом, предлагаемая схема отражает прежде всего психические аспекты, психические векторы и связи игровой активности животных.

Отмеченные выше субституционные  преобразования проявляются в разных категориях по-разному и в различной  степени – в наибольшей они выражены в компенсаторных играх (категории 3, 4, 6).

Однако, как уже говорилось, все  игры являются в своей сущности субституционными, и поэтому игра, вне сомнения, представляет собой самое лабильное, что вообще существует в поведении  животных. Здесь почти все может заменяться и замещаться, вся активность животного строится на компенсации, транспозиции, опосредованности воздействий (категория 8) и других субституционных проявлениях.

 

 

2.3 Сравнительный анализ игровой деятельности детей и детёнышей животных в трудах ученых

 

На игровом этапе онтогенеза самое главное для развивающегося животного – научиться устанавливать связи, «отработать» это умение, а лишь затем «уточнить» окончательные (биологически значимые) объекты воздействия и вовлекать их в сферу своей (теперь уже направленной) двигательной активности.

Играя, молодое животное должно научиться  устанавливать разнообразные связи  с максимальным биологическим эффектом, но с наименьшей тратой сил и времени, да притом в постоянно меняющихся внешних условиях, в условиях постоянно возникающих ситуаций новизны. В этом и заключается значение игры для молодых животных [7, с. 168].

Из изложенного вытекает, что  игрой можно назвать лишь такую  форму активности, которой присущи  признаки субституции.

Все компоненты ювенильного поведения, лишенные таких признаков (например, движения, выполняемые при еде), являются по своей природе персистентными компонентами раннего постнатального поведения. Эти компоненты претерпевают на ювенильном этапе онтогенеза под влиянием игровой активности определенные модификационные (но не субституционные!) изменения и в результате превращаются в элементы взрослого поведения животных без существенных качественных преобразований.

В итоге вырисовывается следующая  картина. Первоначально устанавливаемые детенышем связи с компонентами среды (и соответственные формы психического отражения) являются хотя и элементарными, примитивными, но при этом непосредственно биологически эффективными и жизненно необходимыми.

Установление этих связей (И  – С, И – О, И = И) – это поведение «всерьез». То же самое имеет место при соответствующем установлении связей взрослым животным, только это уже зрелое, развитое поведение качественно более высокого уровня.

Вклинивающаяся же между ними игровая  активность молодых животных – это поведение «не всерьез», поскольку оно не дает непосредственного биологического эффекта (ввиду субституционального характера устанавливаемых связей).

Разумеется, наряду с игровыми животные устанавливают на ювенильном этапе  развития также жизненно необходимые связи «всерьез», которые обеспечивают их коренные биологические потребности.

Но ювенильный период тем и отличается, что наряду с такими устанавливаются непосредственно «бесполезные», связи, которые и определяют сущность этого периода.

При этом самое важное состоит в  том, что формирование взрослого поведения, поведения «всерьез», происходит не путем усложнения жизненно необходимых компонентов поведения молодого животного, например поедания (но не добывания!) пищи (эти компоненты только «дозревают»), а путем развертывания и совершенствования как раз биологически «бесполезных», «несерьезных», «пробных» – одним словом, субституционных игровых действий.

Взрослое поведение, следовательно, не «вырастает» прямо и непосредственно из форм раннего постнатального поведения; процесс прямолинейного развития прерывается здесь на ювенильной, игровой стадии, и после глубокой качественной перестройки разрозненные первоначальные элементы поведения в преобразованном, обогащенном, обновленном состоянии вновь группируются по прежним направлениям развития (И – О, И = И, И – О – И).

В итоге взрослое поведение отличается значительно большей гибкостью, лабильностью, чем первоначальное постнатальное. Вот почему мы и называем игру развивающейся  психической деятельностью.

Все это относится, разумеется, только к высшим позвоночным, и именно в  этом кроется причина исключительной пластичности их поведения.

У других же животных взрослое поведение действительно непосредственно «вырастает» из первичного постнатального поведения, которое формируется в раннем постэмбриональном онтогенезе на основе созревания врожденных компонентов поведения, врожденного узнавания и раннего опыта (первичного облигатного научения и элементов примитивного факультативного научения).

И совсем иного рода закономерности развития поведения у животных, претерпевающих в онтогенезе метаморфозы (земноводные, насекомые и др.), когда уже личиночные формы ведут своего рода «взрослый» образ жизни (за исключением репродуктивной функции), который, однако, в корне отличается от подлинно взрослого образа жизни адультных животных (имаго). Таким образом, не приходится говорить о неких «универсальных» закономерностях развития поведения в онтогенезе животных.

К характеристике игровой активности следует добавить, что с помощью разработанной нами системы классификации элементов манипулирования удалось установить, что при переходе от раннего постнатального периода к ювенильному появление игровой активности приводит к подлинному скачку в моторной сфере: резко увеличивается число элементов манипулирования и число объектов манипулирования.

Эти количественные изменения в  обращении животных с предметами сопряжены с коренными качественными  изменениями, находящими свое выражение  в установлении принципиально новых  связей с компонентами среды.

Следовательно, увеличение количества элементарных двигательных компонентов  поведения детеныша приводит к новому качеству психического отражения.

Важно также подчеркнуть, что весь процесс развития поведения (а в  связи с ним и психического отражения) протекает у высших позвоночных в виде отрицания: первичные связи, установленные детенышем с компонентами окружающего мира в раннем постнатальном периоде, частично замещаются в ювенильном периоде более сложными, но временными и биологически непосредственно «бесполезными», субституционными игровыми связями, которые затем (у взрослых животных) также элиминируются и заменяются вновь связями исходного типа, но наполненными качественно новым содержанием.

Эти индивидуальные связи, следовательно, гомологичны элементарным первичным связям, но вторично формируются уже на новом, более высоком уровне. (Повторные качественные изменения, как уже отмечалось, происходят и в пределах категорий 1, 2 и 5, хотя здесь и имеет место, казалось бы, «прямолинейное» развитие.)

Изложенное иллюстрирует рисунок 1, изображающий соответствующие переходы с одного «этажа» онтогенеза на другой (цифры – номера категорий игр, остальные условные обозначения приведены выше).

 

 

Рисунок 1 –  Развитие форм игровой активности у млекопитающих

 

Мы видим, таким образом, что  у высших позвоночных онтогенез  поведения и психики представляют собой в целом не плавный непрерывный  процесс, а благодаря вклиниванию игрового периода процесс, прерываемый периодом отрицания первичного содержания.

Подтверждается и правомерность  предложенной нами периодизации онтогенеза психической деятельности животного  с выделением особого, качественно  отличного игрового периода, благодаря которому и возникает эта диалектическая прерывистость процесса развития психической деятельности в онтогенезе животных.

При сопоставлении игр животных с играми детей исследователь  наталкивается на те же трудности, что  и при сравнении поведения животных и человека вообще.

Трудности эти возникают из-за необходимости  всестороннего учета коренных, качественных отличий поведения человека от такового даже наиболее высокоорганизованных животных, например шимпанзе.

Вместе с тем возможность  и даже необходимость такого сравнения определяются тем, что поведение человека наряду с ведущими, социально обусловленными включает в себя и биологические, унаследованные от наших животных предков компоненты и признаки, которые являются до своей форме в такой же степени общими с таковыми высших животных, в какой у нас с ними общими являются строение и функции организма.

Сюда относятся, в частности, биологические  механизмы поведения (врожденные пусковые механизмы, процессы смещения активности, запечатления и др.), определяющие во многом общую с животными форму протекания ряда важных поведенческих актов.

Основную предпосылку научно достоверного сопоставления поведения человека и животных мы видим в том, что  при всех без исключения сравнительно-психологических  исследованиях необходимо прежде всего исходить из четкого различия формы и содержания поведения.

Содержание поведения человека всегда отличается качественно от такового животных, причем эти специфически человеческие признаки его поведения  возникли в результате антропогенеза вместе с зарождением трудовой деятельности, членораздельной речи и общества, в то время как поведение животных осталось всецело биологически детерминированным, никогда и ни в одном случае не выходило за пределы биологических закономерностей, чем и определяется чисто биологическое содержание этого поведения.

Поэтому содержание поведения животных и человека принципиально несопоставимо, точнее сказать – здесь возможно только сравнительное выявление различий.

Другое дело – форма человеческого поведения, которая в большинстве случаев, правда, также претерпела в ходе исторического развития социально обусловленные качественные изменения и в результате приобрела специфически человеческие черты, но в отдельных случаях сохранила в большей или меньшей степени животнообразный вид.

Вот здесь и открывается плодотворное поле деятельности для сравнительной  психологии, для выявления генетически  обусловленных признаков сходства или даже общности в поведении  животных и людей.

Иными словами, если не считать некоторых примитивных поведенческих актов, сравнительно-психологический поиск общих для человека и животных признаков поведения (или признаков гомологического сходства) возможен только в отношении форм поведения, а также первичных сенсомоторных компонентов биологических механизмов поведения, но не его содержания.

Сказанное всецело относится и  к сравнительно-онтогенетическому  анализу поведения человека и  животного, поскольку содержание поведения  человека не только во взрослом состоянии, но и на всех этапах его постнатального развития качественно отличается от такового животных.

Однако в некоторых случаях  на начальных этапах онтогенеза это  качественно новое, специфически человеческое, психическое содержание еще сохраняет  некоторое время старую, унаследованную от наших животных предков и поэтому во многом общую с животными форму. Это сказывается и на общем ходе развития поведения.

Очевидно, мы имеем здесь дело с  частным проявлением общей закономерности – развитием нового содержание при первоначальным сохранении старой формы до ее замены новой адекватной формой. Есть основания полагать, что подобные соотношения определили и начальный этап антропогенеза, точнее – условия зарождения трудовой деятельности.

В некоторых ранних играх детей  младшего возраста, которые только и можно сопоставить с играми детенышей животных, обнаруживаются определенные компоненты, гомологичные формам игровой активности детенышей высших животных, хотя содержание и этих игр уже социально детерминировано.

У детей же более старшего возраста почти всецело специфически человеческими становятся и формы игры.

Об этой специфике содержания детской  игры, в частности, в раннем возрасте дают представление обстоятельные  исследования М. Я. Басова, Л.С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Д. Б. Эльконина и труды других советских психологов, посвященные играм детей.

Так, например, А. Н. Леонтьев усматривал «специфическое отличие игровой деятельности животных от, игры, зачаточные формы которой мы впервые наблюдаем у детей предшкольного возраста», прежде всего в том, что игры последних представляют собой предметную деятельность.

Последняя, «составляя основу осознания ребенком мира человеческих предметов, определяет собой содержание игры ребенка».

Важнейшие качественные отличия даже ранних игр детей связаны с активным сознательным воспитанием ребенка взрослыми в условиях постоянного общения с ним, его целенаправленным приобщением к искусственному миру предметов человеческого обихода и социальной ориентации его поведения.

В этом же русле совершается и специфически человеческое овладение ребенком речью – процесс несопоставимый с развитием коммуникативных систем животных.

Именно путем установления таких  связей начинается передача от одного поколения к следующему общественно  исторического опыта.

При этом, как показала М. И. Лисина, общение ребенка со взрослым при их совместной игровой предметно-манипулятивной деятельности является важнейшим условием общего психического развития ребенка.

Экспериментальную разработку и обстоятельный  теоретический анализ разнообразных вопросов, связанных с процессом присвоения ребенком общественного опыта, осуществляли А. А. Люблинская, Н. Н. Поддъяков и другие психологи.

Не останавливаясь на конкретных играх  детей и детенышей, рассмотрим лишь некоторые общие сравнительно-онтогенетические аспекты гомологического сходства форм развития поведения.

Признаки такого общего гомологического  сходства проявляются прежде всего  в том, что как у детенышей  животных, так и у детей в  ходе онтогенеза происходит глубокая перестройка устанавливаемых ими связей с компонентами окружающего мира, в корне меняется отношение к ним.