Научные революции

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 09 Марта 2012 в 19:08, реферат

Краткое описание

Революция в науке — период развития науки, во время которого старые научные представления замещаются частично или полностью новыми, появляются новые теоретические предпосылки, методы, материальные средства, оценки и интерпретации, плохо или полностью несовместимые со старыми представлениями.
Так, отрезок времени примерно от даты публикации работы Николая Коперника «Об обращениях небесных сфер» (De Revolutionibus), то есть с 1543 г., до деятельности Исаака Ньютона, сочинение которого «Математические начала натуральной философии

Прикрепленные файлы: 1 файл

научные революции.docx

— 227.95 Кб (Скачать документ)

 

32. Перестройка оснований  науки и изменение смыслов  мировоззренческих универсалий  культуры. Прогностическая роль  философского знания.

Любое познание мира, в том числе  и научное, в каждую историческую эпоху осуществляется в соответствии с определенной «сеткой» категорий, которые фиксируют определенный способ членения мира и синтеза его  объектов.

В процессе своего исторического развития наука изучала различные типы системных объектов: от составных  предметов до сложных саморазвивающихся  систем, осваиваемых на современном  этапе цивилизационного развития.

Каждый тип системной организации  объектов требовал категориальной сетки, в соответствии с которой затем  происходит развитие конкретно-научных  понятий, характеризующих детали строения и поведения данных объектов. Например, при освоении малых систем можно  считать, что части аддитивно  складываются в целое, причинность  понимать в лапласовском смысле и отождествлять с необходимостью, вещь и процесс рассматривать как внеположенные характеристики реальности, представляя вещь как относительно неизменное тело, а процесс – как движение тел.

Именно это содержание вкладывалось в категории части и целого, причинности и необходимости, вещи и процесса естествознанием XVII–XVIII веков, которое было ориентировано главным образом на описание и объяснение механических объектов, представляющих собой малые системы.

Но как только наука переходит  к освоению больших систем, в ткань  научного мышления должна войти новая  категориальная канва. Представления  о соотношении категорий части  и целого должны включить идею о  несводимости целого к сумме частей. Важную роль начинает играть категория  случайности, трактуемая не как нечто  внешнее по отношению к необходимости, а как форма ее проявления и  дополнения.

Предсказание поведения больших  систем требует также использования  категорий потенциально возможного и действительного. Новым содержанием  наполняются категории «качество», «вещь». Если, например, в период господства представлений об объектах природы как простых механических системах вещь представлялась в виде неизменного тела, то теперь выясняется недостаточность такой трактовки, требуется рассматривать вещь как своеобразный процесс, воспроизводящий определенные устойчивые состояния и в то же время изменчивый в ряде своих характеристик (большая система может быть понята только как динамический процесс, когда в массе случайных взаимодействий ее элементов воспроизводятся некоторые свойства, характеризующие целостность системы).

Первоначально, когда естествознание только приступило к изучению больших  систем, оно пыталось рассмотреть  их по образу уже изученных объектов, т.е. малых систем. Например, в физике долгое время пытались представить  твердые тела, жидкости и газы как  чисто механическую систему молекул. Но уже с развитием термодинамики  выяснилось, что такого представления  недостаточно. Постепенно начало формироваться  убеждение, что в термодинамических  системах случайные процессы являются не чем-то внешним по отношению к  системе, а внутренней существенной характеристикой, определяющей ее состояние  и поведение. Но особенно ярко проявилась неадекватность подхода к объектам физической реальности только как к  малым системам с развитием квантовой  физики. Оказалось, что для описания процессов микромира и обнаружения  их закономерностей необходим иной, более богатый категориальный аппарат, чем тот, которым пользовалась классическая физика. Потребовалось диалектически  связать категории необходимости  и случайности, наполнить новым  содержанием категорию причинности (пришлось отказаться от сведения причинности к лапласовскому детерминизму), активно использовать при описании состояний микрообъекта категорию потенциально возможного.

Если в культуре не сложилась  категориальная система, соответствующая  новому типу объектов, то последние  будут восприниматься через неадекватную сетку категорий, что не позволит науке раскрыть их существенные характеристики. Адекватная объекту категориальная структура должна быть выработана заранее, как предпосылка и условие  познания и понимания новых типов  объектов. Но тогда возникает вопрос: как она формируется и появляется в науке? Ведь прошлая научная  традиция может не содержать категориальную матрицу, обеспечивающую исследование принципиально новых (по сравнению  с уже познанными) предметов. Что же касается категориального аппарата обыденного мышления, то, поскольку он складывается под непосредственным влиянием предметной среды, уже созданной человеком, он часто оказывается недостаточным для целей научного познания, так как изучаемые наукой объекты могут радикально отличаться от фрагментов освоенного в производстве и обыденном опыте предметного мира.

Задача выработки категориальных структур, обеспечивающих выход за рамки традиционных способов понимания  и осмысления объектов, во многом решается благодаря философскому познанию.

Философия способна генерировать категориальные матрицы, необходимые для научного исследования, до того, как последнее  начинает осваивать соответствующие  типы объектов. Развивая свои категории, философия тем самым готовит  для естествознания и социальных наук своеобразную предварительную  программу их будущего понятийного  аппарата. Применение развитых в философии  категорий в конкретно-научном  поиске приводит к новому обогащению категорий и развитию их содержания. Но для фиксации этого нового содержания опять-таки нужна философская рефлексия  над наукой, выступающая как особый аспект философского постижения действительности, в ходе которого развивается категориальный аппарат философии.

Но тогда возникает вопрос о  природе и истоках прогностических  функций философии по отношению  к специальному научному исследованию. Это вопрос о том, как возможно систематическое порождение в философском  познании мира идей, принципов и  категорий, часто избыточных для  описания фрагментов уже освоенного человеком предметного мира, но необходимых  для научного изучения и практического  освоения объектов, с которыми сталкивается цивилизация на последующих этапах своего развития.

Уже простое сопоставление истории  философии и истории естествознания дает весьма убедительные примеры прогностических  функций философии по отношению  к специальным наукам. Достаточно вспомнить, что кардинальная для  естествознания идея атомистики первоначально  возникла в философских системах Древнего мира, а затем развивалась  внутри различных философских школ до тех пор, пока естествознание и  техника не достигли необходимого уровня, который позволил превратить предсказание философского характера в естественнонаучный факт.

Можно показать далее, что многие черты  категориального аппарата, развитого  в философии Г.Лейбница, ретроспективно предстают как относящиеся к  большим системам, хотя в практике и естественнонаучном познании этой исторической эпохи осваивались  преимущественно более простые  объекты — малые системы (в  естествознании XVII столетия доминирует механическая картина мира, которая переносит на всю природу схему строения и функционирования механических систем).

Лейбниц в своей монадологии  развивает идеи, во многом альтернативные механическим концепциям. Эти идеи, касающиеся проблемы взаимоотношения  части и целого, несиловых взаимодействий, связей между причинностью, потенциальной возможностью и действительностью, обнаруживают удивительное созвучие с некоторыми концепциями и моделями современной космологии и физики элементарных частиц.

Высказываются вполне обоснованные мнения о том, что концепция монадности становится одной из фундаментальных для современной физики, которая подошла к такому уровню исследования субстанции, когда выявляемые фундаментальные объекты оказываются «элементарными» не в смысле бесструктурности, а в том смысле, что изучение их природы обнаруживает некоторые свойства и характеристики мира в целом. Это, конечно, не означает, что современная физика при разработке таких представлений сознательно ориентировалась на философию Лейбница. Рациональные моменты последней были вплавлены в систему объективно-идеалистической концепции мира, и можно сказать только то, что в ней были угаданы реальные черты диалектики сложных системных объектов. Но все эти догадки Лейбница, бесспорно, оказали влияние на последующее развитие философской мысли. Предложенные им новые трактовки содержания философских категорий внесли вклад в их историческое развитие, и в этом аспекте уже правомерно говорить об опосредованном (через историю философии и всей культуры) влиянии лейбницевского творчества на современность.

Наконец, рассматривая проблему прогностических  функций философии по отношению  к специальному научному исследованию, можно обратиться к фундаментальным  для нынешней науки представлениям о саморазвивающихся объектах, категориальная сетка для осмысления которых  разрабатывалась в философии задолго до того, как они стали предметом естественнонаучного исследования. Именно в философии первоначально была обоснована идея существования таких объектов в природе и были развиты принципы историзма, требующие подходить к объекту с учетом его предшествующего развития и способности к дальнейшей эволюции.

Естествознание приступило к исследованию объектов, учитывая их эволюцию, только в XIX столетии. С внешней стороны они изучались в этот период зарождающейся палеонтологией, геологией и биологическими науками. Теоретическое же исследование, направленное на изучение законов исторически развивающегося объекта, пожалуй, впервые было дано в учении Ч.Дарвина о происхождении видов. Показательно, что в философских исследованиях к этому времени уже был развит категориальный аппарат, необходимый для теоретического осмысления саморазвивающихся объектов. Наиболее весомый вклад в разработку этого аппарата был внесен Гегелем.

Гегель не имел в своем распоряжении достаточного естественнонаучного  материала для разработки общих  схем развития. Но он выбрал в качестве исходного объекта анализа историю  человеческого мышления, реализовавшуюся  в таких формах культуры, как философия, искусство, правовая идеология, нравственность и т.д. Этот предмет анализа был  представлен Гегелем как саморазвитие абсолютной идеи. Он анализировал развитие этого объекта (идеи) по следующей  схеме: объект порождает «свое иное», которое затем начинает взаимодействовать  с породившим его основанием и, перестраивая его, формирует новое целое.

Распространив эту схему развивающегося понятия на любые объекты (поскольку  они трактовались как инобытие идеи), Гегель, хотя и в спекулятивной  форме, выявил некоторые особенности  развивающихся систем: их способность, развертывая исходное противоречие, заключенное в их первоначальном зародышевом состоянии, наращивать все новые уровни организации  и перестраивать при появлении  каждого нового уровня сложное целое  системы.

Сетка категорий, развитая в гегелевской  философии на базе этого понимания, может быть расценена как сформулированный в первом приближении категориальный аппарат, который позволял осваивать  объекты, относящиеся к типу саморазвивающихся  систем.

Итак, сопоставление истории философии  и истории естествознания позволяет  констатировать, что философия обладает прогностическими возможностями по отношению к естественнонаучному  поиску, заранее вырабатывая необходимые  для него категориальные структуры.

Но тогда возникает вопрос: каковы механизмы, обеспечивающие такую разработку категорий? Ответ на него предполагает выяснение функций философии  в динамике культуры, ее роли в перестройке  оснований конкретно-исторических типов культуры. Эти функции связаны  с потребностями в осмыслении и критическом анализе универсалий  культуры.

Любые крупные перемены в человеческой жизнедеятельности предполагают изменение  культуры. Внешне она предстает как  сложная смесь взаимодействующих  между собой знаний, предписаний, норм, образцов деятельности, идей, проблем, верований, обобщенных видений мира и т.д. Вырабатываемые в различных  сферах культуры (науке, обыденном познании, техническом творчестве, искусстве, религиозном и нравственном сознании и т.д.), они обладают регулятивной функцией по отношению к различным  видам деятельности, поведения и  общения людей. В этом смысле можно  говорить о культуре как сложноорганизованном наборе надбиологических программ человеческой жизнедеятельности, программ, в соответствии с которыми осуществляются определенные виды деятельности, поведения и общения.

В свою очередь, воспроизводство этих видов обеспечивает воспроизводство  соответствующего типа общества. Культура хранит, транслирует, генерирует программы  деятельности, поведения и общения, которые составляют совокупный социально-исторический опыт. Она фиксирует их в форме  различных знаковых систем, имеющих  смысл и значение. В качестве таких  систем могут выступать любые  компоненты человеческой деятельности, (орудия труда, образцы операций, продукты деятельности, опредмечивающие ее цели, сами индивиды, выступающие как носители некоторых социальных норм и образцов поведения и деятельности, естественный язык, различные виды искусственных языков и т.д.).

Динамика культуры связана с  появлением одних и отмиранием других надбиологических программ человеческой жизнедеятельности. Все эти программы образуют сложную развивающуюся систему, в которой можно выделить три основных уровня. Первый из них составляют реликтовые программы, представляющие своеобразные осколки прошлых культур, уже потерявшие ценность для общества новой исторической эпохи, но тем не менее воспроизводящие определенные виды общения и поведения людей. К ним относятся многие обычаи, суеверия и приметы, имеющие хождение даже в наши дни, но возникшие еще в культуре первобытного общества. Например, этнографы отмечали, что даже в начале XX столетия у многих народов, в том числе и русских, эстонцев, украинцев, существовало поверье, согласно которому вступление в половые связи перед охотой и рыбной ловлей может привести к неудаче. Это поверье является реликтом производственно-половых табу первобытной эпохи.

Информация о работе Научные революции