Філософія як духовні вправи

3. Філософія як духовні вправи

Ткаченко: Адо Пьер. Духовные упражнения и античная философия / Пер. с франц. М.; СПб., 2005.

Работы профессора Пьера  Адо (род. 1922), одного из ведущих современных специалистов по истории античной философии, давно и хорошо известны отечественному читателю. На русский язык уже переводились его «Плотин, или Простота взгляда» (М., 1991) и «Что такое античная философия?» (М., 1999).

Сборник «Духовные упражнения и античная философия», первое издание  которого увидело свет в 1981 году, —  не только прекрасное научное исследование, свидетельствующее об эрудиции и  широте кругозора автора, но и реакция  на интеллектуальную ситуацию в современном  мире, и призыв к нравственному  обновлению, и автобиография, и диалог с коллегами (в данном случае, с  ныне покойным известным французским  философом Мишелем Фуко). Как и другие работы П. Адо, статьи, вошедшие в этот сборник, говорят о его литературном таланте.

Круг проблем, затрагиваемых  в книге, не случаен. Адо получил католическое образование и начинал изучение философии с томизма. Затем, подобно многим своим современникам, увлекся экзистенциализмом. В научном мире он стал известен как исследователь и издатель текстов латинских отцов и учителей Церкви IV в. (Амвросия Медиоланского, Мария Викторина) и позднеантичных философов (Плотина и Порфирия).

На первый взгляд, в заглавии сборника содержится аллюзия на «Духовные  упражнения» Игнатия Лойолы (что, в общем, было бы не удивительно для  католического ученого). Однако, как  объясняет сам П. Адо, он предпочел говорить именно о духовных, а не интеллектуальных или нравственных упражнениях в эпоху Античности, потому что эти упражнения затрагивали все человеческое существо, и мысли, и слова, и поступки человека. Латинский термин «exercitia spiritualia» употреблялся уже в творениях латинских отцов Церкви, являясь синонимом греческого термина «askesis» («аскеза»), и означал не только внешние проявления воздержания (пост, долулежание, непрестанную молитву и т. п.), но прежде всего их внутренние духовные составляющие (то, что в христианской традиции известно, как борьба со страстями, духовное делание и т. п.).

Тема античного наследия в христианстве как религиозной  системе и в христианской культуре давно занимает умы ученых. И предлагаемые решения a priori не могут быть простыми. Было бы крайним упрощением говорить о прямых заимствованиях. Вместе с тем, данные, собранные и проанализированные П. Адо и его предшественниками, на работы которых он ссылается, помогают увидеть в греко-римской античности не только разгул язычества, нравственную деградацию, безжизненный интеллектуализм и риторическое пустословие. В книге П. Адо говорится о том, как высоко ценился в ту эпоху внутренний труд мысли и воли, какое значение придавалось нравственному самосовершенствованию.

Отправной точкой для автора стал вопрос о причинах кажущейся  «бессвязанности» многих античных философов. Их произведения не создают впечатления целостных философских систем, подобных тем, что были характерны для новоевропейской философии. Это обстоятельство всегда создавало трудности для исследователей, пытавшихся реконструировать взгляды того или иного философа. На многих примерах Адо показывает, что античные философы не создавали отвлеченных теорий. Их философский дискурс был направлен на то, чтобы оправдать и объяснить определенный образ жизни. Те, кто пытался разделить философию и праксис, порицались.

Хотя трактатов под  названием «духовные упражнения»  не сохранилось (кроме небольшой  главы у Эпиктета — «Об упражнении на деле» (Беседы. 3. 12. 1–7); при этом  они все же упоминаются в перечнях трудов некоторых философов, прежде всего, стоиков), практические указания рассеяны по творениям многих авторов (Филона Александрийского, Плутарха, Сенеки и других). Само занятие философией понималось как врачевание, которое  основано на преобразовании способа  видения человеком себя и окружающего  мира. Для достижения этого необходим  постоянный контроль над своим внутренним миром, диалог с самим собой. Необходимо вырабатывать привычку к творению добра. К числу духовных упражнений относится  дружба. Даже занятия физикой служат лишь для достижения безмятежности  духа. Отдельные античные авторы говорят  и о непрестанной памяти о Боге (например, Порфирий). Следствием всех этих упражнений должно стать преображение всего человека.

Сравнивая античные практики с христианскими, П. Адо показывает глубокие знания древней монашеской письменности. Отмечая сходства и различия, он, тем не менее, подчеркивает, что христианство в Античности было не просто одной из философских систем среди множества других. Неслучайно, ранние отцы Церкви и христианские писатели III века, хорошо знакомые с античной философией и видевшие в ней семена Божественного Логоса, говорили о христианстве как о полном откровении Логоса, единственной истинной философии.

Отдельные главы книги  посвящены Сократу, ключевой фигуре для античной философии в целом, и императору Марку Аврелию, философскому произведению которого дается новая интерпретация. В науке долгое время существовал стереотип императора-философа на троне, уставшего от повседневной суеты, пессимиста и мизантропа. П. Адо по-новому определяет жанр его сочинения, доказывая, что перед нами отнюдь не личный дневник, а письменное упражнение, которое следует оценивать именно в контексте «духовных упражнений».

Особое внимание П. Адо уделяет проблеме «конверсии», то есть обращения (что в христианской традиции изначально было принято называть «покаянием»). Под «конверсией» античные философы понимали переход от неподлинных состояния и образа жизни к подлинным. Однако автор подчеркивает, что идея «просветления» все-таки была чужда Античности (все античные религии были религиями равновесия).

Представляет также интерес  и небольшая глава, посвященная  негативной теологии (апофатическому богословию) в Античности, в которой  П. Адо обращается также к трудам философа Л. Витгенштейна и богослова В. Н. Лосского.

В приложении к данному  изданию сборника помещен ряд  статей, выступлений и интервью автора, в которых речь в основном идет о проблемах современности. Как  замечает П. Адо, для него, как и для античных философов, философия является не теоретическим знанием, а преображенной повседневностью.

В целом, перевод книги  выполнен на высоком уровне, хотя время  от времени философ Дамаский становится «Дамаскиным», а философ и историк Ксенофонт — «Ксенофоном» (что расходится с отечественной традицией передачи имен).

Несмотря на это, сборник  будет интересен православным читателям, помогая лучше понять тот контекст, в котором возникли и сформировались христианские учение и практика духовной жизни. Тем более что, как напоминает нам автор, чтение — это тоже духовное упражнение.

Духовные упражнения и античная философия

Пьер Адо

По своему этимологическому значению слово конверсия (лат. conversio) означает «обращение вспять, переворот», «изменение направления». Таким образом, это слово служит для обозначения всякого вида переворачивания или переложения, перестановки, транспонирования. В логике оно употребляется для обозначения операции, при помощи которой переставляются в обратном порядке термины предложения. В психоанализе оно использовалось для обозначения «транспонирования психического конфликта и попытки разрешения конфликта в соматических, моторных или сенситивных симптомах» (Лапланш, Понталис. Словарь по психоанализу). В данной статье мы будем изучать конверсию в ее религиозном и философском значении; речь будет идти об изменении ментального порядка — от простого изменения мнения до полного преобразования личности. Латинское слово conversio соответствует фактически двум греческим словам с разным смыслом — epistophe, что означает «изменение ориентации» и подразумевает идею возврата (возврат к первоначалу, возврат к себе), и metanoia, что означает «изменение мысли», «раскаяние» и подразумевает идею мутации и возрождения. То есть в понятии конверсии имеется внутреннее противопоставление между идеей «возврата к первоначалу» и идеей «возрождения». Эта полярность верности-разрыва наложила глубокую печать на западное сознание с началом эпохи христианства.

Несмотря на то, что то общераспространенное представление  о феномене конверсии является достаточно стереотипным, этот феномен тем не менее подвергся определенной исторической эволюции и может проявляться в большом количестве различных форм. Поэтому его нужно изучать во многих ракурсах: психосоциологическом, социологическом, историческом, теологическом, философском. На всех этих уровнях феномен конверсии отражает непреодолимую двойственность человеческой реальности. С одной стороны, он свидетельствует о свободе человеческого существа, способного полностью преобразовываться, по-новому истолковывая свое прошлое и свое будущее; с другой стороны, раскрывает, что это преобразование человеческой реальности происходит от нашествия внешних сил по отношению к «я», идет ли речь о божественной благодати или о психосоциальном принуждении. Можно сказать, что идея конверсии представляет собой одно из понятий, учреждающих западное сознание: и в самом деле, можно представить себе всю историю Запада как непрестанно возобновляемое усилие для совершенствования техник «конверсии», то есть приемов, предназначенных для преобразования человеческой реальности, либо приводя ее к первоначальной сущности (конверсия-возврат), либо радикально изменяя ее (конверсия-мутация, конверсия-перемена).

Исторические формы обращения

Дохристианская античность

В античности феномен конверсии  предстает не столько в религиозном  порядке, сколько в политическом и философском порядках. Дело в  том, что все античные религии (кроме  буддизма) являются религиями равновесия, если заимствовать выражение у Ван  дер Леува: обряды обеспечивают там некоторый род обмена услугами между Богом и человеком. Внутренний опыт, который мог бы отвечать этим обрядам, быть для них в некотором роде психологической подпочвой, не играет принципиально важной роли. То есть эти религии не требуют для себя всей полноты внутренней жизни своих приверженцев, они веротерпимы в той мере, в какой допускают рядом с собой многочисленность иных обрядов и культов. Иногда отчетливо заметны факты своего рода пропаганды, как, например, распространение дионисийских культов, или, в конце античности, распространение оккультизма. Эти религиозные движения дают место экстатическим феноменам, в которых бог овладевает посвященным. Однако, даже в этих крайних случаях нет полной и исключительной «конверсии». Только, может быть, буддийское просветление приобретает характер глубокого потрясения всего индивида. Вот почему надписи индийского короля Ашоки (268 г. до Р. X.) представляют такой интерес. Здесь мы видим, что король делает аллюзию на свое собственное обращение в буддизм, но также на моральное преобразование, совершившееся у всех его подданных вследствие его просветления.

Люди античной Греции переживают опыт конверсии в основном в политической сфере. Практика судебного и политического  спора в демократии раскрыла для  них возможность «изменить душу»  соперника ловким обращением с языком, употреблением методов убеждения. Приемы риторики, искусство убеждения  постепенно проходят свое становление  и понемногу кодифицируются. Они  открывают политическую силу идей, ценность «идеологии», если употреблять  современное выражение. Пелопонесская  война представляет собой пример такого политического прозелитизма.

Еще более радикальной, но менее распространенной является философская  конверсия. Она, кстати, в своих первоистоках тесно связана с политической конверсией. Действительно, платоническая философия принципиально представляет собой теорию политического обращения: чтобы изменить город, нужно преобразовать людей, но только философ реально способен на это, потому что он сам является «обращенным». Здесь впервые появляется перед нами размышление о понятии конверсии {Государство, 518с). Сам философ обращен, потому что он смог отвести свой взгляд от теней чувственного мира, чтобы повернуть его к свету, истекающему от идеи блага. И всякое воспитание есть обращение. Всякая душа имеет возможность увидеть этот свет блага. Но ее взгляд плохо ориентирован, и задача воспитания состоит в том, чтобы обратить этот взгляд в правильном направлении. За этим последует полное преобразование души. Если философы управляют полисом, весь полис целиком будет, таким образом, «обращен» к идее Блага. После Платона в стоической, эпикурейской и неоплатонической школах речь будет больше идти не о том, чтобы обратить город, а об обращении индивидов. Философия становится в основном актом обращения. Эта конверсия является событием, вызванным в душе слушателя словом философа. Она соответствует полному разрыву с обычным образом жизни: изменение костюма и часто пищевого режима, иногда отказ от политических дел, но особенно полное преобразование моральной жизни, упорная практика многочисленных духовных упражнений. Таким образом, философ приходит к спокойствию души, к внутренней свободе, одним словом, к блаженству. В этой перспективе философское учение склонно принимать форму предсказания, проповеди, в которой способы риторики или логики поставлены на службу обращения душ. И античная философия никогда не была построением абстрактной системы, но представала как призыв к конверсии, через которую человек снова обретeт свою первоначальную природу {epistophe) в резком отрешении от того извращения, в котором живет простой смертный, и в глубоком потрясении всего существа (это уже metanoia).

Иудаизм и христианство

Внутренний опыт конверсии  достигает своей наивысшей интенсивности  в религиях «несчастного сознания», если употреблять выражение Гегеля, то есть в таких религиях, как  иудаизм и христианство, где наблюдается  разрыв между человеком и природой и нарушено равновесие обменов между человеческим и божественным. Религиозное обращение приобретает в этих религиях радикальную и всеобъемлющую форму, что сближает его с философской конверсией. Но оно принимает форму абсолютной и исключительной веры в слово и спасительную волю Бога. В Ветхом Завете Бог устами пророков часто приглашает свой народ «обратиться», то есть повернуться к нему, возвратиться к договору, некогда заключенному на Синае. То есть тут тоже конверсия, с одной стороны, является возвратом к первоистоку, к идеальному и совершенному состоянию {epistophe), с другой стороны, вырыванием из состояния извращения и греха, покаянием и сокрушением, полным потрясением существа в вере в слово Божие (metanoia).

Христианская конверсия  также является epistophe и metanoia, возвратом и возрождением. Но она располагается, по крайней мере, в своем первоистоке в эсхатологической перспективе: нужно раскаяться перед грядущим Божьим судом. Внутреннее событие тут, впрочем, неразрывно связано с внешним событием: обряд крещения соответствует возрождению во Христе, и обращение есть внутренний опыт этого нового рождения. Христианское обращение вызвано верой в Божие

Царство, возвещенное Христом, то есть во вторжение божественной сущности, проявляющейся в чудесах  исполнения пророчеств. Эти божественные знамения будут первыми факторами  обращения. Но скоро христианская проповедь, адресуясь к греко-римскому миру, усвоит многочисленные темы философской  проповеди, и оба типа конверсии  будут иметь тенденцию накладываться  друг на друга, как это четко проявляется  в следующем тексте Климента Александрийского. Комментируя евангельское слово: «Кто потеряет свою душу, обретет ее», Климент  пишет: «Стоики говорят, что обращение души к вещам божественным происходит вследствие некоего в ней поворота, ибо она от греха обращается к мудрости. (2) По Платону же, душа, после блуждания по сфере, где господствует лишь слабое мерцание дня, возносится в область высшего света» {Stromates, IV, VI, (28, I).

Миссии, религиозные войны, пробуждения

Всякая доктрина (религиозная  или политическая), которая требует  от своих приверженцев полного и  абсолютного обращения, провозглашает  себя универсальной и, соответственно, миссионерской; она использует проповедование, апологетику, и, уверенная в своем  истинном праве и в своей истине, может уступить соблазну навязать себя насилием. Связь между конверсией и миссией уже заметна в  буддизме. Но она особенно четко  проявляется в христианстве и  в других религиях, которые рождаются  после христианской эры. Движения экспансии  христианства и ислама хорошо известны. Но не нужно забывать необычайный  подъем манихейских миссий: с IV по VIII века они распространятся от Персии до Африки и Испании на восток, и до Китая на запад. Эволюция методов обращения в истории миссий остается малоизвестной. Христианские миссии, например, принимали крайне различные формы в зависимости от стран и эпох. Миссионерские проблемы носили самый разнообразный характер в эпоху Григория Великого, в эру великих открытий, во времена колониализма и в период деколонизации.