Философия Артура Шопенгауэра

Однако есть все основания возразить тем исследователям, которые относят «по ведомству пессимизма» такие суждения Шопенгауэра, как, допустим, его убеждение в том, что правовое государство есть не что иное, как в принципе недостижимый идеал, своего рода юридическая фикция. В той же мере нет оснований прибегать к ярлычковым оценкам, если Шопенгауэр усматривает в мире верховенство глупости и скудоумия, эгоизма и злобы. Философия вовсе не призвана создавать уютное, безоблачно радостное мировоззрение.10

Шопенгауэр трактует пессимизм как такое умонастроение, которое складывается на путях трезвого и отважного стремления к истине. Волю он оценивает как неиссякаемый источник всякой жизни. Но вместе с тем и как прародительницу всех бедствий. Идеал, к которому тяготеет воля, недосягаем. Это и обусловливает, согласно немецкому философу, наши страдания. Чтобы избежать их, важно отказаться от желания бытия, жизни, наслаждений. Путь, ведущий к нравственности, именно в том и состоит, чтобы воля, обезоруженная разумом, обратилась на самое себя.

По мнению философа, учение об утверждении и отрицании воли составляет сущность христианства, буддизма и вообще всякой настоящей морали. В частности, в «Афоризмах житейской мудрости» он ссылается на стоиков, которые предлагают не забывать об условиях человеческой жизни и всегда помнить, что наше бытие, в сущности, весьма грустный и жалкий удел, а бедствия, которым мы подвержены, поистине неисчислимы. Стоическое мировоззрение учит мириться с несовершенством всех вещей.

Шопенгауэр подчеркивает, что Христос, так же как и Будда, учит, что человек вступает в эту жизнь грешным, он представляет собой плод двух слепых страстей. Иисус - это человек, который понимает свою участь и потому добровольно жертвует телом. Он, по сути дела, заглушает в себе волю к жизни, чтобы дух отречения и жертвы вошел в этот мир. По мнению немецкого философа, католицизм оказался более верным духу Евангелия, нежели протестантизм. Католицизм обуздывает волю путем безбрачия, обетов, постов, милостыни. Шопенгауэр полагает, что христианство обнаруживает свою истинность во всех версиях, которые оно заимствует у арийского Востока. Истинная и бессмертная сущность религии Иисуса и Будды состоит, как подчеркивает философ, в учении о жертвенности собственной воли.

Обратившись к «житейской мудрости» Шопенгауэра, читатель, как мы полагаем, не обнаружит в ней никакой безысходности. Напротив, она пронизана вкусом к жизни, вниманием к различным проявлениям человеческого существования. Хотя философ признается, что само понятие эвдемонологии призрачно, он тем не менее стремится обосновать такое представление о счастливой жизни, которое может быть предпочтено небытию.

Но здесь сразу обнаруживается парадокс: существует расхождение между тем, каково реальное достоинство жизни человека и как он сам его оценивает. Индивид может располагать многим, выглядеть в глазах других абсолютным баловнем судьбы, но вместе с тем чувствовать себя несчастным. Статус не только имущественных, но и личностных достояний вовсе не гарантирует человеку благостного самоощущения.

И это верно не только по отношению к индивиду. Еще при жизни Шопенгауэра французский социолог А. Токвиль будет недоумевать: отчего при общем преуспевании и наглядных плодах прогресса массы людей впадают в меланхолию. Целые народы, как мы могли бы добавить сегодня к Шопенгауэру, счастливы отнюдь не соразмерно собственным приобретениям. Совсем недавно в печати была опубликована мировая статистика о том, каков уровень процветания отдельных народов и как он соотносится с индексом их удовлетворенности жизнью. И еще раз подтвердилась мысль, с которой Шопенгауэр начинает свои размышления о счастье: реальное достояние и субъективное его восприятие - совсем не одно и то же.

Основываясь на Аристотеле, который в «Никомаховой этике» разделил блага человеческой жизни на три группы: внешние, духовные и телесные, (10*) Шопенгауэр разрабатывает собственное представление о том, из чего, вообще говоря, складывается различие в судьбах людей. Он развивает концепцию, которая стала основой для многих последующих, в том числе и современных истолкований человеческого бытия. Эти различия Шопенгауэр сводит к трем основным категориям:

1) Что такое человек, то есть личность его в самом широком смысле слова. Сюда следует отнести здоровье, силу, красоту, темперамент, ум и степень его развития;

2) Что человек имеет, то есть имущество, находящееся в его собственности?

3) Что представляет собою человек: здесь подразумевается то, каким человек является в представлении других, как они его себе представляют, словом, это мнение остальных о нем, мнение, выражающееся в том, каким он окружен почетом, славой, каково его общественное положение.

Высшее благо человека, полагает Шопенгауэр вслед за Гете, это его личность, то есть то, что дала ему природа, что воплощено в его телесности, его ум и способности, которые он развил. Все остальное - чины, богатство, приобретенные в годы жизни, славу и величие в глазах окружающих - Шопенгауэр оценивает как ложные ориентиры счастья. «По сравнению с истинными личными достоинствами - обширным умом или великим сердцем - все преимущества, доставляемые положением, рождение, хотя бы царственным, богатством и т. п. - заключает Шопенгауэр, - оказывается тем же, чем оказывается театральный король по сравнению с настоящим».11

Никто не отрицает того неоспоримого факта, что человек испытывает удовлетворение от внешнего признания, от приобретения богатства. Но Шопенгауэр пытается выявить истинные корни счастливой жизни. По существу, он осмысливает альтернативу бытия и обладания, о которой более обстоятельно в современной литературе пишет американский философ Э. Фромм. «Иметь или не иметь?» - вот существо проблемы. Так и называется книга Фромма. (11*)

Вслед за Шопенгауэром Фромм отмечает, что за душу человека искони борются два принципа -принцип обладания и принцип бытия. Человек должен быть самим собой, развивать присущие ему 12качества, а не стремиться к стяжательству, к непомерным вожделениям.

   Вспомним у Некрасова: «Идет громадная, к соблазнам жадная толпа...» Если Шопенгауэр исходит из убеждения, что всякое ограничение способствует счастью и обращает внимание на благотворность этой установки, то Фромм раскрывает разрушительные последствия принципа обладания в социальной жизни - приобретательство, жажда власти, насилие, агрессия.

Шопенгауэру принадлежит едва ли не первая классификация человеческих потребностей с точки зрения их значимости для поиска смысла существования. Он выделяет три класса потребностей: естественные и необходимые, естественные и не необходимые, неестественные и не необходимые. Так возникает тема искаженных, ложных потребностей человека, которая будет впоследствии более обстоятельно развита в работах Фромма.

«Афоризмы житейской мудрости» как бы возвращают нам во многом утраченную веру в подлинность, суверенность, самостийность личности, сущность которой нередко извращается ложными устремлениями. Взяв в руки томики современных стихов или актуальной публицистики, мы без труда обнаружим перекличку шопенгауэровских мыслей о том, что волнует нас сегодня. Предоставим слово Шопенгауэру: «Глупца в роскошной мантии подавляет его жалкая пустота, тогда как высокий ум оживляет невзрачную обстановку...». Или: «Все наслаждения и роскошь, воспринятые сознанием глупца, окажутся жалкими по сравнению с сознанием Сервантеса, пишущего в тесной тюрьме «Дон-Кихота»... Шопенгауэр отстаивает приоритет богатой и независимой человеческой субъективности.

А вот для сравнения цитата из газеты. Поэт М. Коржавин размышляет о том, что в обычном миге нашей жизни многие не способны обнаружить для себя ничего значительного, личностно неповторимого. Для некоторых же, напротив, минута каждодневности полна духовного напряжения. «Не только «Выхожу один я на дорогу...», - пишет поэт, - где человек прямо говорит о своей душевной жизни, а даже сущие пустяки. Например, воспоминание о том, что там, откуда ты едешь, осталось прелестное женское существо, с которым ты кокетничал, и, возможно, если захочется, приедешь через год и будешь кокетничать опять. Этого достаточно, чтобы написать «Подъезжая под Ижоры...» Разумеется, если ты такая личность, для которой в этом откроется нечто ценное» (12*).

Следуя логике стоицизма, Шопенгауэр призывает ограничить собственные потребности. В нашей публицистике (см., н¬пример, статьи М. Антонова) он подчас встречает поддержку, но чаще справедливую критику. Вполне понятно, мы пока лишены нередко даже минимума, а, возрождая рыночные отношения, естественно, хотим развития множества потребностей. Но в современной западной социологии и философии проповедь умеренности, протесты против «революции растущих ожиданий» (Д. Белл), против безумного расточительства и бездуховного гедонизма отнюдь не редкость. И опять для сравнения строчки Анны Ахматовой:

... И отступилась я здесь от  всего,

От земного всякого блага.

Духом, хранителем «места сего»

Стала лесная коряга. (13*)

Можно по-разному оценивать программы воздержания, пуританства, развернутые Шопенгауэром и подтвержденные актуальными дискуссиями. Но речь идет вовсе не о предумышленном убожестве существования. Немецкий философ предлагает соотносить собственные ожидания с опытом суровой жизни. И вместе с тем, он настаивает: чем больше источников наслаждения откроет в себе человек, тем счастливее будет он ... Здоровье, ум, мужество, - разве не эти качества обусловливают счастье? Итак, по мнению Шопенгауэра, наша личность является первым и важнейшим условием счастья. Ценность личности абсолютна, тогда как значимость других благ - относительна.

Разумеется, не каждый читатель согласится с Шопенгауэром, который полагает, что богатая человеческая субъективность - плод индивидуальных усилий, затворничества и одиночества. «Благо тому, кто рассчитывает только на себя и для кого «я» есть все». Отвергая это, можно привести известные аргументы о том, что только в обществе, внутри многообразных общественных связей личность обретает истинное богатство. Однако, вспоминая плоды «ложной корпоративности», с которой нам приходилось сталкиваться многие десятилетия, оценим по достоинству мысль Шопенгауэра о том, что вступая в общество, нам, чтобы сравняться с другими, приходится отрекаться от 3/4 своего «я».

Шопенгауэр исследует не только достоинства человека, но и его пороки, проистекающие из ложно понятых потребностей. Сколь ни парадоксально раскрывается его мысль, но нельзя не оценить по достоинству критику общественных условностей, в которой полемический тон сочетается с последовательным аналитическим разбором проблемы. В этих рассуждениях немецкого философа - провозвестие будущих ницшеанских изобличений морали, своеобразная переоценка ценностей.

Разбирая различные виды чести - гражданскую, служебную, половую, рыцарскую - немецкий философ, вопреки этической традиции, с особой изощренностью обрушивается на последнюю. По его мнению, рыцарская честь, которой посвящено столько восторженных слов, не первична, не заложена в основе человеческой натуры. Ни греки, ни римляне, ни высокоцивилизованные народы Азии древней и новой эпох не имеют, как подчеркивает философ, понятия об этой чести и ее принципах. Для них нет иной чести, кроме гражданской.

Парадокс, который раскрывает Шопенгауэр, заключается в том, что, согласно рыцарской чести, достоинство человека зависит не от того, что он делает, а от того, что он претерпевает, что с ним случается. К чести не имеет никакого отношения, каков данный человек сам по себе, может ли измениться его нравственный облик и тому подобные «праздные» вопросы. «Раз она задета, - подчеркивает Шопенгауэр, - или на время утеряна, то если поспешить, ее можно скоро и вполне естественно восстановить только одним способом - дуэлью».

Экспертиза, которая дана Шопенгауэром этому кодексу, завораживает. Она обнажает корни предрассудков, которые подчас формируют облик культуры. Проблемы этических норм философ предлагает решать, ориентируясь на человеческую природу, но то, что органично ей, а не носит характер общепринятой иллюзии. Однако при этом Шопенгауэр не избегает противоречия. С одной стороны, он стремится конкретизировать образ человека, но вместе с тем выявляет общечеловеческое на базе собственного, отнюдь, не универсального опыта мыслителя.

На наш взгляд, это особенно наглядно проступает в заключительной главе «О различии возрастов». Читатель обнаружит здесь немало остроумных суждений»: в детстве мы более склонны к познаванию, чем к проявлению воли», «характерной чертой первой половины жизни является неутолимая жажда счастья, второй половины - боязнь несчастья», «страсти не делают нас счастливыми». Но вряд ли можно безоговорочно принять и принципиальный морализм мышления, и общее стремление воспроизвести ступени человеческого бытия.

«Идеальное измерение бытия, - справедливо подмечает А. А. Чанышев, - согласно Шопенгауэру, непосредственно дано в моральном опыте: онтологическое единство открывается в уникальном сознании вины, когда воля обращается против самой себя, пробивает брешь в тотальном себялюбии, возвращаясь к себе, как изначальной свободе. Мораль, по Шопенгауэру, имеет статус особого, обладающего онтологическим значением познания. В конечном счете мораль понимается Шопенгауэром как упрощающая бытие и силой своей проницательности превосходящая всякую теорию мудрость» (14*).

Тот, кто прикоснулся к тексту Шопенгауэра, ощущает себя в непосредственной близости к природе, к человеческому миру. В самом деле, этика констатируется не столько теоретическими, сколько смысложизненными вопросами. Нам предельно близка установка Шопенгауэра «стараться понять мир из человека» (15*).13

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Внимание к творчеству Шопенгауэра снова заметно усилилось,. Ожидания ядерного и экологического кризиса, а затем, когда эти ожидания стали все-таки ослабевать, те неопределенность и неуверенность, которые писле первых двух-трех лет начавшейся «перестройки» жизни в нашей стране и в международных отношениях стали затрагивагь довольно многочисленные слои интеллигенции, пробудили вновь, те чувства и настроения, которые обуревали великого пессимиста на протяжении всей его жизни. Но это все же преходящая ситуация. Непреходящей является всегда поучительная критика Шопенгауэром пороков и недостатков современного человека индустриального общества, полезная для всех тех, кто искрение стремится к их преодолению и исправлению в новых поколениях, используя уроки ушедших в прошлое столетий и созданного ими культурного наследия. Не все представители иррациональной философии декларировали свою приверженность пессимизму, поскольку вкладывали различный смысл в это понятие, но в созданных ими системах трагическое ощущение мира доминирует. В жизни так много зла и страданий, что, даже не видя зло подле себя, но зная о его существовании, невозможно человеку нравственному быть счастливым. Осознавая это, он может различно проживать жизнь: деятельно - преобразуя внешний мир или наоборот, отказавшись от него, углубиться в себя. Последнее наиболее привлекательно для философов-иррационалистов, которые точку духовной опоры всегда искали не вне, а внутри себя. Что же касается внешнего мира, то он в их представлениях выступал в качестве зависимой от Я субстанцией. Следовательно, путь преобразований мира внешнего лежал через внутренний мир человека. А.Шопенгауэр был последним немецким философом, предпринявшим попытку создать всеобъемлющую систему, способную разрешить основополагающие проблемы бытия, разгадать его тайну. Мыслитель, которого недолюбливали не только современники, но и потомки, обвиняя его во многих смертных грехах, оставил человечеству красивейшую аналитическую систему в виде объемного трактата "Мир как воля и представление", предварив ее «обращением к человечеству передаю я ныне законченный труд свой, в уповании, что он не будет для него бесполезен...». Шопенгауэр мечтал о культуре, целью которой был бы человек, ему он и адресовал свою книгу. Современная культура выталкивает человека гуманного из социокультурной среды. Демократическая культура не ставит недостижимых идеалов, она предельно приближена к массам и служит им. Шопенгауэр жаждал "освящения и спасения жизни". Отдельному индивидууму, а не безликой массе должна служить культура, на уникальность каждого отдельного человека должна быть ориентирована. Шопенгауэр утверждал это, как и многие другие истины, исходя из собственного опыта, а не умозрительно, для него свой собственный опыт был превыше всего. Мир по Шопенгауэру, есть «моe ощущение и существует постольку, поскольку есть Я. Всe, что стало мне известно, тоже есть часть меня, будь-то история культуры человечества или собственный повседневный опыт».