Философия Артура Шопенгауэра

Абсолютизируя интуитивные, созерцательные, импульсивные элементы духовно-художественного опыта человечества, Шопенгауэр называл мир воплощенной музыкой. Смысл же философии он видел отнюдь не в культивировании рефлексии как движения отвлеченных понятий. Напротив, немецкий мыслитель полагал, что тот, кто даст верное и полное определение музыки, тот, следовательно, выразит и сущность философии. Обнаружив в современной ему культуре господство рационалистических элементов, Шопенгауэр видел свою задачу в том, чтобы заменять их другими, более важными, по его мнению, компонентами культуры.

Таким образом, различение воли и познания составляет важнейшую особенность шопенгауэровской философии. При этом в своих рассуждениях он продвигается не от бытия к человеку, а от человека к бытию. Однако ни в коей мере нельзя отнести эту позицию, как нам кажется, к сознательной антропоморфизации, то есть к очеловечиванию мира. На наш взгляд, здесь обнаруживается философско-антропологическая установка, которая не исключает сама по себе пристального внимания к миру минералов, растений или животных, где также господствует воля.

Воля многолика и вездесуща. Огромна ее роль, по мнению Шопенгауэра, в растительном царстве. Она воплощает здесь стремление, желание, бессознательное вожделение. Верхушка дерева тянется к свету, стремится постоянно расти только вертикально. Корень вожделеет влаги... Семя, брошенное в землю, пустит стебель вверх, а корень - вниз. Гриб пробивается через стену, цветок - сквозь асфальт. Все это проявления воли.

Так и в природе в целом. Магнитная стрелка неизменно направляется к северу. Тело всегда падает вертикально. Тепло и холод влияют на состояние вещества. Язык как раз и фиксирует это волевое начало. Люди говорят: вода кипит, огонь не хочет гореть. По мнению немецкого философа, это вовсе не образы, а реальные побуждения, возникающие в сфере стихий, минералов, предметов.

Воля - это сила, благодаря которой появляются существа, индивиды, живущие в пространстве и времени. Воля есть то, что не быв, стремится к существованию, становится бытием, объективируется во множестве различных воплощений. Сама она не подчинена законам пространства и времени и не может быть познана. Но ее реальные обнаружения интеллект способен воспринимать.

Феномены всеобщей воли последовательно развертывают себя во времени. Они обнаруживают себя закономерно, в постоянных формах, в соответствии с теми неизменяющимися формами, которые Платон назвал Идеями. Так рождается вереница перевоплощений от элементарных существ до высших. Каждая ступень волевого феномена отстаивает свое право, что и порождает борьбу за существование.

Воля - это неизменное вожделение бытия. Пока она существует, сохраняется и Вселенная. Шопенгауэр наделяет ее тремя главными свойствами: тождественностью, неизменностью, свободой. Хотя она, как уже отмечалось, вездесуща, наиболее отчетливо обнаруживается в человеке и в человеческом сознании. «Человек становится той осью, вокруг которой вращается макро- и микрокосмос, причем ценностные характеристики последнего опять-таки определяются путем соотнесения с человеком, а именно: добро ли это для него или зло» (8*).

Читая «Афоризмы житейской мудрости», приходится часто, вспоминать шопенгауэровский образ стовратых Фив: философ постоянно возвращается к своему основному труду, разъясняет собственные идеи, касаясь чисто этических проблем. Он, в частности, пишет: «Волю человек дал сам себе, ибо воля - это он сам. Разум же благо, дарованное ему небом, вечною, таинственною судьбою, необходимостью, в руках которой человек - игрушка». Обосновывая искусство счастья, немецкий философ подчеркивает: «Главное в человеке воля, разум же ее вторичен».

Разум в человеке, согласно Шопенгауэру, это продукт воли., Он погибает вместе с индивидом, но воля при этом не утрачивается, не разрушается. Она вообще не подвержена никаким изменениям. Поэтому она тождественна сама себе, то есть в равной мере обнаруживается и у клеща, и у человека. Различие, лишь в несущественном - в объекте желания, в мотиве желания и в осознании, осмыслении этого побуждения. То, что в природе царит порядок, зависит вовсе не от разума. Последний подвижен и изменчив, он то и вселяет в мир безмерное многообразие. Мерилом же жизни остается всегда воля.

Будучи неизменной, тождественной самой себе, то есть постоянно возникающей, воля не зависит ни от каких установлений. Она свободна в своих проявлениях, сама утверждает или отрицает себя. 8

Человек, следовательно, прежде всего, существо воля-шее, вожделеющее, а уж потом - познающее, мыслящее. Такое воззрение, по мнению Шопенгауэра, творит особую нравственность, которая порождает героев и святых.

Существо философско-антропологической позиции Шопенгауэра обнаруживается, стало быть, не в попытках создать что-то вроде рациональной психологии, изучения душевных обнаружений, а в трактовке человека как носителя воли и интеллекта. И тут выясняется, что критика рационалистической традиции, которую осуществлял Шопенгауэр, сохраняет свою актуальность. Нам, воспитанным в духе культа знания, и сегодня нелегко принять положение Шопенгауэра о том, что наука вовсе не служит для человека абсолютным ориентиром поведения.

Жизненные ориентации человека вырастают из его субъективности, из мира желаний, страстей. Индивид, прежде всего, хочет чего-то, реализует собственные вожделения. Разумеется, познание играет огромную роль в жизни людей. Но человек далеко не всегда соотносит свое поведение с мерками добытого знания. Надежда и страх, любовь и ненависть искажают наши представления, рожденные интеллектом. Разум, однако, усиливает свою мощь благодаря воле.

Когда человек совершает плохой поступок, он вовсе не склонен относить это за счет собственных дурных свойств. Он сваливает вину па интеллект, заявляя, что не вполне обдумал свои поступки, проявил легкомыслие, глупость. Разве это имело бы место, если бы воля не была ядром человека? - спрашивает Шопенгаузр. Волю как единственно существенное в человеке, мы оберегаем, а интеллект легко отдаем на поругание.

Но может ли волящее «я» быть одновременно и познающим «я»? Пожалуй, в этом пункте и обнаруживается известная противоречивость позиции самого Шопенгауэра. Будучи рабом воли, интеллект обладает способностью познавать. Это дает ему известное преимущество перед волей. Порою он направляет волю. Но именно в этой несообразности, выступающей из рассуждений немецкого философа, и обнаруживается противоречивость самой человеческой природы. В человеке заложено несколько программ, и наивно полагать, будто они соотнесены, гармонизированы в некоей сфере ума или воли. Напротив, уникальность человека проявляется именно в этой изначальной «рассогласованности».

Разум находится у воли в крепостнической неволе, в услужении. Но порою он выходит за те пределы, которые поставлены, ему, освобождается от подчиненной роли. Так интеллект

возвышается до статуса гения, который созерцает мир чисто объективным способом. Стало быть, мир сам по себе не рационален и невнерационален. С этой точки зрения, хотелось бы освободить философское наследие Шопенгауэра от тех стереотипных оценок, которые встречаются в нашей литературе. Вряд ли, скажем, целесообразно упрекать немецкого философа в неискоренимом иррационализме на том основании, что в его учении о мировой воле и связанной с ним картине мира реальность лишается разума и духа. (9*).

2.2. Пессимизм в философии Шопенгауэра.

Теперь перейдём к теме пессимизма в философии Шопенгауэра. Всякое удовольствие, всякое счастье, к чему стремятся люди во все времена, имеют отрицательный характер, так как они — удовольствие и счастье — есть в сущности отсутствие чего — то плохого, страдания, например. Наше желание проистекает из актов воления нашего тела, но желание — это страдание по поводу отсутствия желаемого. Удовлетворённое желание неизбежно рождает другое желание (или несколько желаний), и опять мы вожделеем и т. д. Если представить всё это в пространстве условными точками, то пустоты между ними будут заполнены страданием, из которого и возникнут желания (условные точки в нашем случае). Значит, не наслаждение, а страдание — вот то положительное, постоянное, неизменное, всегда присутствующее, наличность чего нами ощущается.

Шопенгауэр утверждает, что всё вокруг нас носит следы безотрадности; всё приятное перемешано с неприятным; всякое наслаждение разрушает самоё себя, всякое облегчение ведёт к новым тяготам. Отсюда следует, что мы должны быть несчастны, чтобы быть счастливыми, более того, мы не можем не быть несчастными, и причиной этого является сам человек, его воля. Оптимизм рисует нам жизнь в виде некоего подарка, но если бы мы знали заранее, что это за подарок, мы бы от него отказались. В самом деле, нужда, лишения, скорби венчаются смертью; в этом видели цель жизни древнеиндийские брахманы (Шопенгауэр ссылается на Веды и Упанишады). В смерти мы боимся потерять тело, а оно и есть сама воля.

Но воля объективируется через муки рождения и горечь смерти, и это устойчивая объективация. В этом состоит бессмертие во времени: в смерти гибнет интеллект, воля же смерти не подлежит. Так считал Шопенгауэр.

Приводя письмо Анны Шопенгауэр, в котором описываются и оцениваются черты юношеского характера Артура, мы уже касались темы присущего ему пессимизма, пронесенного через долгие годы. Следует, однако, в трактовке данной проблемы отделить психологические особенности философа как человека от общего строя его рефлексии. Пессимистическая установка немецкого мыслителя, о которой написано так много, зачастую при внимательном рассмотрении оказывается позицией большей трезвости, принципиально иным воззрением по отношению к бездумно телеологической традиции.

Шопенгауэр видит изъян многих предшествовавших ему мировоззренческих систем в том, что они рассматривают зло как понятие-порицание, требующее безоговорочного осуждения. Немецкий философ так не думает. По его мнению, во зле есть нечто и положительное, оно вообще неотвратимо как следствие желания жить. Но в данном признании немецкого философа нет никакого апофеоза зла. Можно говорить пока лишь о реалистической констатации. Шопенгауэр вовсе не считает зло окончательным, неисцелимым. В этом и проявляется его собственная отчужденность от безоговорочного пессимизма, который предполагает безнадежную неисправимость мира. Такого вывода у Шопенгауэра нет.

Немецкий философ полагает, что освобождение от мирового зла не только возможно, но и требует тотального восстановления утраченных или нереализованных возможностей, радикального преобразования наличной действительности. Обнаружив несовершенство окружающего, многие

обращаются к религии, ищут компенсацию в искусстве. Шопенгауэр возлагает надежды на познание, которое, по его мнению, обеспечивает воле конечное освобождение. Мировоззренческая установка Шопенгауэра принципиально отвергает самоубийство как жизненную ориентацию. Причем весьма существенно, что такая позиция не просто декларируется им, а вытекает из последовательно продуманных нравственных предпосылок.

На чем еще покоится убеждение в философском пессимизме Шопенгауэра? На его учении о неизменности характера. «Никто не может сбросить с себя свою индивидуальность», - пишет философ. Коль скоро это так, и уйти от себя невозможно, человек, стало быть, не способен преобразиться. Грешник, выходит, никогда не станет праведником. Немыслимо и духовное исправление обыкновенных людей, не во всем погрязших во зле. Получается, что каждому надлежит нести свой жребий...

Но такой приговор опровергается самим шопенгауэровским осмыслением свободы воли. Она обнаруживается, по мнению немецкого философа, не в отдельных поступках и воплощениях воли, а в самой ее направленности. Конкретный индивид может быть эгоистом. В этом случае его действия, вполне естественно, пронизаны мотивами себялюбия. Но эмпирический характер может 9быть иным. Если человек перестанет быть эгоистом, окажется допустим, альтруистом, принципиально другими станут и его поступки.

Шопенгауэр рассуждает именно об эмпирическом характере. Следовательно, ни о какой пожизненной приговоренности конкретного индивида к действиям только определенного типа у философа нет и речи. Немецкий мыслитель рассуждает не об абсолютной, а об относительной неизменности характера. Не сбросишь собственной самобытности. Однако индивидуальность сохраняет свою специфичность до тех пор, пока не становится иной. Такая возможность отнюдь не исключается.

Некоторые исследователи усматривают мотивы безнадежности у Шопенгауэра и в противоположном ходе мысли, а именно, в тезисе, согласно которому нравственное благо достижимо лишь при условии радикального и непосильного для индивида этического преображения. Такое воззрение, основанное на принуждающей силе, несет на себе отпечаток фатума. Неужели нельзя быть нравственным, не переделывая себя, не насилуя собственную совесть? Не проступает ли в этом максимализме, как думают многие толкователи Шопенгауэра, контуры пессимистического взгляда на мир?

Такие упреки, усматривающие в данном пункте рассуждения немецкого философа тревожное обнаружение беспросветности, кажутся нам недоказательными. По существу, Шопенгауэр и сам не оставил без внимания названную проблему. Он, в частности, ссылался на то, что нравственное преображение человека исповедует и христианство. Никому, однако, не приходит в голову упрекнуть это учение в недостижимых, предельных требованиях к верующему. Спасение индивида в христианстве ставится в зависимость от возрождения, нравственного воскресения человека.

Разумеется, желание освободиться от расхожих стереотипов в оценке наследия Шопенгауэра не может привести нас к мысли, будто он, вопреки сложившейся оценке, был философским жизнелюбом. Для такой переакцентировки нет оснований. Существенно, скажем, что сам немецкий философ изобличает оптимизм как в корне ложный взгляд на бытие. Лично ему принадлежит утверждение о том, что «самоустранение воли» предполагает воссоединение пессимизма и чувства всеединства. Установка на преодоление оптимизма составляет существенную черту мышления Шопенгауэра.