Развитие уголовного права в Московском государстве

 

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность  темы исследования определяется, прежде всего, своей фундаментальностью, ведь понятие преступление является основополагающей категорией уголовно-правовой науки, поэтому без уяснения понятия, сущности и признаков преступления невозможно постичь азы и другие категории Уголовного права.

 Если  попытаться отследить историю  развития понятия преступления, то необходимо отметить, что на  различных этапах существования  Российского государства понятие  преступного определялось различным  образом.

  Арабские источники, летописи, договоры с Византией различным образом определяют понятие преступного: «проказа», «сгрешение», «злое дело», однако в литературе принято считать, что первая попытка определить преступное сделана в Русской Правде (X в. ). Преступление по Русской Правде определялось не как нарушение закона или княжеской воли, а как «обида», т. е. причинение морального или материального ущерба частному лицу или группе лиц со стороны, очевидно, частного же лица. Уголовное правонарушение не отграничивалось в законе от гражданско-правового, хотя существует точка зрения, согласно которой такое отграничение проводилось достаточно четко, просто осуществлялось одновременное применение двух форм ответственности уголовной и гражданской.

Понятие преступления в Псковской Судной грамоте (1467 г.) значительно изменилось по сравнению с Русской Правдой. Теперь преступными считаются не только посягательства на человека, его личность и имущество, но и иные запрещенные законом деяния, в том числе направленные против государства и его органов. Однако Псковская Судная грамота не знала специальных терминов для определения понятия преступного. По мнению В. А. Рогова, гражданско-правовому богатству Псковской Судной грамоты сопутствует уголовно-правовая бедность¹.

Как считает  В. А. Рогов, наиболее изученной частью средневекового уголовного права являются конкретные виды преступлений. И первым, наиболее значимым средоточием уголовно-правовых норм указанного периода следует признать Судебники 1497 и 1550 гг. Суммируя взгляды историков права по проблеме понимания преступного в период средневековья (Богдановский А. Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого. — М., 1857; Чебышев-Дмитриев А. О преступном действии по русскому допетровскому праву. — Казань, 1862), Н. С. Таганцев писал: «Наше старое право, конечно, не могло выработать деление преступных деяний по наказуемости, оно даже не имело особого термина для их обозначения: в древнейших памятниках в более общем смысле употреблялось выражение «обида», в эпоху Уложения Алексея Михайловича (l649 г.) — «воровство». При Петре Великом появляются слова «преступление» и «проступок».²

Но, несмотря на то, что для периода Московской Руси очень трудно выделить четкую дефиницию преступного (термины  «лихое дело» и «воровство» обладают достаточной степенью условности), тем не менее, термин «лихое дело»  вполне достаточен для основного  понятия. Собственно «лихое дело» как  терминологическое обозначение  преступного предполагает тяжкое преступное деяние с ущербом для интересов  государства. Им оперировали и в XVII в., однако в этот период тяжкие преступления чаще обозначали термином «воровство», впервые закрепленном в Судебнике 1589 г. Воровство означало нанесение двойного вреда государству: политического и имущественного. Со временем произошло перемещение этого понятия в сферу имущественных посягательств.

Под преступлением  Соборное Уложение царя Алексея Михайловича Романова (1649 г.) понимало «непослушание царской воле, нарушение предписаний». Цель данной работы — рассмотреть уголовное право в Московском государстве в конце XV-XVII вв.

Поставленная  цель решается посредством следующих  задач:

• Дать понятие преступления в Русском уголовном праве;
• Рассмотреть виды преступлений по Судебникам 1497 и 1550 гг. и Соборному  Уложению;
• Определить цели и виды наказаний по Судебникам 1497 и 1550 гг. и Соборному уложению 1649 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 1. ПОНЯТИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В РУССКОМ УГОЛОВНОМ 

ПРАВЕ

В Московском государстве русское уголовное  право вступает в период устрашающих  кар: преступление окончательно понято как деяние противогосударственное; значение лица (потерпевшего) и общины в преследовании преступлений и  наказании постепенно ограничивается государством. Но государство действует  еще как частный мститель, стараясь воздать злом за зло, по возможности, в равной, если не в высшей степени, имея в виду и другую цель - устрашить  еще не совершавших преступления; поэтому наказания принимают вполне уголовный и весьма жестокий характер.

Эти общие  черты являются, однако, не сразу  и не остаются неизменными в течение  всего периода. В нем надо различать  эпоху Судебников (XVI в.) и эпоху Уложения (XVII в.). Судебник царский объявил закон единственным источником права (ст.97), а потому понятие о преступлении как нарушении закона и сразу получает силу принципа nullum crimen sine lege(нет преступления без указания о том в законе). Однако в действительности в самом законе определяется далеко не вся сфера деяний, признанных на практике преступными и подлежащих наказаниям; такова почти вся область политических и религиозных преступлений, множество преступлений против порядка управления - финансовых и полицейских

(например, подделка монеты, караемая со времен великого князя Василия), несколько видов имущественных преступлений. Кроме того, почти вся уголовная сфера была предоставлена народной совести; преступниками собственно признаются ведомые лихие люди, а такими людьми признаются, по договору общества, люди, даже не уличенные ни в каком отдельном преступном деянии. В Уложении это повальный обыск является одним из многих судебных доказательств. Таким образом, уголовное право судебников оставляет почти неприкосновенной роль общин оценке преступных деяний. Преступление, лихое дело, совершаемое людьми, не опороченными обществом, подлежит наказанию, но гораздо меньшему. В губных учреждениях населению предоставлено преследование и казнь преступников как право и как обязанность его перед государством. Этим объясняется полное отсутствие в судебниках определения условий вменения, хотя само собою, разумеется, что осуждение людей, неуличенных ни в каком отдельном факте преступления, основывается не на материальном вреде от их деяний, а на внутренней оценке их нравственной испорченности.

С конца  XVI и в XVII вв. государство окончательно принимает на себя прежнюю роль частных лиц и общин в преследовании преступлений, обращая те и другие в свои орудия для означенной цели: соседи обязаны давать помощь жертве преступления; село и деревня, куда приведет след, обязаны его отвести под угрозой наказаний; обыскные люди обязаны указать воров и разбойников в своей общине, если они есть, под угрозой битья кнутом, если после таковые сыщутся; если, поймав разбойника, сотня, улица, волость, село или вотчина не представят его в губу (к суду), подвергаются имущественному взысканию. Таким образом, древнее соотношение карательных прав государства и общин переходит в групповую ответственность общин перед государством. Это, однако, еще не может быть признано одним из случаев применения наказания к людям невинным: общины несут ответственность за действительную вину - неисполнение своих полицейских обязанностей.

Взяв  на свою обязанность преследование  и оценку преступных деяний, государство  должно было в законе определить условия  вменения, что оно и делает в  Уложении и новоуказных статьях, хотя крайне несовершенным образом.

Уголовная ответственность распространена на всех, в том числе на холопов; господин отвечает (отнятием поместья) за непредставление  к суду своих холопов и крестьян-преступников даже в том случае, если наложит на них наказание сам.

Прямого закона о возрасте в уголовном праве и теперь нет; но в новоуказных статьях есть ссылка на постановление кормчей, по которому от уголовной ответственности освобождаются отроки до 7 лет и "бесные", т. е. сумасшедшие. Несовершеннолетние свыше 7 лет подлежали уголовному преследованию; но за преступления, за которые полагалась смертная казнь, подвергались другим, смягченным наказаниям.

Психические болезни и неправильное устройство органов сознания также  не определяются в законе; практика, хотя и сознавала важность этого условия вменения, допускала иногда суд и смягчение наказания для лиц, не имеющих его.

Степень участия в деянии сознания и воли деятеля уясняется в  законе более подробными чертами, чем  прежде: так, имеющий "нарядные письма" (подложные документы), не ведая того, что они сделаны воровски, не подлежит наказанию.

Условия необходимой обороны изложены следующим образом в статьях, заимствованных из Литовского статута (ст. 19): кто убьет другого, обороняя себя, а прежде не был в ссоре  с убитым, тот должен немедля известить  в съезжей избе воеводе; здесь, принеся  присягу, освобождается от наказания. Уложение, не повторив этого, дало свое определение: кто при нападении  на его дом убьет кого-либо из нападавших, тот должен представить побитых к судьям, которые производят сыск; результатом сыска может быть безнаказанность деяния. Кроме этого основного условия (проверки судом), при обороне требуется настоятельность опасности, но не требуется соразмерность средств обороны с целями нападения (если кто, в присутствии суда, поссорясь с соперником, начнет его бить, а тот, обороняясь, его убьет, то не подлежит наказанию); допускается убиение при обороне, как жизни, так и собственности: позволяется убить вора с поличным в своем доме и во время погони за ним, когда вор "учнет драться" и "изымать себя не даст". Что здесь, разумеется, не самоуправство, а оборона, доказывается тем, что, если кто, поймав вора, станет его пытать, то платить татю бесчестье и увечье. Оборона чужих прав не только дозволяется, но и вменяется в обязанность соседям и слугам, точно также оборона прав государственных - всем гражданам (кто догонит изменника и убьет его, тот получает награду.

К учению о состоянии крайней  необходимости относится постановление  о безнаказанном истреблении  чужих животных при защите от них, причем, как признак действительной крайности, указывается на то, что животное убито "ручным боем, а не из ружья".

Учение о степенях осуществления  преступной воли в действии принадлежит  к числу наименее развитых в московском праве; причина этого, по мнению одних, в том, что закон, считая и теперь преступлением лишь внешний материальный вред, не мог признать наказуемости действий, еще не нанесших никакого вреда; по мнению других, наоборот, в том, что при субъективном взгляде на преступление в понятии "ведомого лихого человека" исчезали отдельные моменты осуществления преступной воли. Во всяком случае, до Уложения закон молчал о покушении; в Уложении (преимущественно относительно преступлений политических) различается: умысел, быть может, выразившийся в каких-либо приготовительных действиях, ибо для обвинения в нем требуется произвести сыск: "кто учнет мыслить на государево здоровье злое дело... казнить смертию". Умысел несвободного человека на жизнь своего господина наказывается (наравне с покушением) отсечением руки. Угроза (относительно поджога) ведет к сыску и затем отдаче виновного на поруки; если пожар действительно произойдет, то угрожавшие подвергается пытке, и в случае оправдания не получает удовлетворения за муку. Угроза в убийстве (похвальба) может вести к непосредственному применению наказания, если виновным оказывается беспоместный человек, с которого впоследствии нечего будет взять; его заключают в тюрьму; с поместного человека взыскивается "заповедь" (специальное дополнение наказания - угроза, противопоставленная угрозе), если он действительно совершил преступление, хотя бы и не достигшее цели (если ранит, а не убьет). Покушение отмечается в Уложении относительно преступлений личных и государственных: вынувший меч, но не ранивший, подвергается тюремному заключению. В преступлениях, требующих для своего совершения сложного и долговременного приготовления (изготовление фальшивой монеты), отдельные акты приготовления подлежат различным наказаниям; вообще же покушение в этом случае ясно отделено от совершения преступления: если "деньга делать хотели, а не делали", то следует усечение пальцев, а если делали, то усечение руки. Не удавшееся преступление не отличено от покушения (равно как действие, превысившее намерение деятеля, сравнено с совершением преступления).

Понятие об объекте преступления в  праве Московского государства, сравнительно с правом Русской Правды и судных грамот, изменяется: уголовный  закон ограждает не только права  лиц физических, но защищает строй, установленный государством, церковью, нравственным учением и кодексом бытовых приличий. Кроме того, уголовный  закон (в Уложении, но не в судебниках) создает немало новых видов преступлений путем запрета безразличных деяний из целей полицейских и финансовых, чем понятие о преступлении уже  приближается (но еще не равняется) к понятию о нем как о  нарушении закона (усвоенному в период империи). Законодательство того времени  не задается мыслью об основаниях и  правильности классификации преступных деяний.

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 2. ВИДЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПО СУДЕБНИКАМ 1497 И 1550 ГГ. И СОБОРНОМУ УЛОЖЕНИЮ 1649 г.

2.1. Судебники и Соборное  Уложение как источники русского  уголовного права

 

Судебник 1497 года - свод законов Русского государства; нормативно-правовой акт, созданный в целях систематизации существующих норм права.

Памятник  русского феодального права XV века, созданный в эпоху правления  Ивана III. Составление Судебника  длительное время приписывалось  дьяку Владимиру Гусеву, однако, по мнению Л. В. Черепнина, поддержанному  и другими историками, в оригинальном документе имелась описка и речь шла о казни упомянутого Гусева³. По мнению того же Черепнина, наиболее вероятными составителями Судебника были князь И. Ю. Патрикеев, а также дьяки: Василий Долматов, Василий Жук, Фёдор Курицын

Иван III. Портрет из "Царского титулярника". XVII век. Эпоха Ивана III была ознаменована преодолением феодальной раздробленности и созданием московского централизованного государства.

Усиление  власти великого князя, возрастание  влияния дворянства, появление аппарата управления централизованным государством вызвали необходимость принятия нового нормативно-правового акта, отвечающего вышеуказанным реалиям.

Судебник 1497 года основывался на предшествующем законодательстве. Источниками этого  нормативно-правового акта явились:

1. Русская правда, включая её позднейшие редакции;
2. Псковская судная грамота;
3. Уставные грамоты — нормативные документы, издаваемые верховной властью по вопросам местного управления;

 

4. Судные грамоты — постановления о судоустройстве, даруемые отдельным местностям и содержащие, кроме того, некоторые нормы гражданского и уголовного права;
5. Судебные решения по отдельным вопросам.