Социологический психологизм М.А. Рейснера

Религия и право. Для Рейснера была очевидной необходимость выхода из внеправового состояния революционной аномии и постреволюционной разрухи. Острая нужда в строительстве правовой системы была обусловлена тем, что другие регуляторы социальных отношений оказались либо аннулированы новой властью (религия), либо успели растерять в кровавых усобицах свой регулятивный, дисциплинарный потенциал (мораль и нравственность). Поэтому Рейснер говорит о необходимости «юридизации наших отношений», о важности создания новых регулятивных форм, которые могли бы вывести страну из состояния «войны всех против всех».

Особенность этого процесса состояла в том, что право было вынуждено выходить из состояния социального небытия в одиночку. Новая власть не желала, чтобы оно опиралось на религию. Христианство, которое некогда, в традиционном обществе, поддерживало правовые принципы и нормы, служило им прочной опорой, теперь было превращено богоборческой властью в чужеродное начало, подлежащее уничтожению. На смену вере в Бога пришла вера в «святость» революционного насилия и братоубийственного кровопролития.

Свою заслугу в области теории права проф. Рейснер видит в том, что он учение Петражицкого об интуитивном праве «...переработал [360] в том смысле, что поставил его на марксистское основание» ...благодаря чему интуитивное право превратилось в «...самое настоящее классовое право...».

 

Однако это превращение интуитивного, идеалистического права в «классовое» право пролетариата, как это понимает проф. Рейснер, существует лишь в сознании самого проф. Рейснера.

 

В исторической же действительности такого «превращения», когда идеализм опирался бы на марксистское основание, никогда не происходило без того, чтобы само это основание не было полезностью разрушено.

 

Так произошло и в данном случае.

 

Вследствие такой, в корне ошибочной, прямо противоречащей марксизму-ленинизму точки зрения на сущность права, Рейснер мог утверждать, что основой нашего правопорядка со всеми его особенностями и классовым принципом послужили «декрет о суде» (№ 1) и обращение победившего в Октябре 1917 г. пролетариата к «интуитивному праву».

 

Невольно вспоминаются следующие слова Маркса: «...общество покоится не на законе. Это – фантазия юристов. Наоборот, закон, в противоположность произволу отдельного индивидуума, должен покоиться на обществе, он должен быть выражением его общих, вытекающих из данного материального способа производства интересов и потребностей».

 

Для Рейснера не существует реальных правовых явлений, как явлений опосредствования общественных отношений. Источником права для Рейснера являются не производственные отношения, а психика, ощущение, эмоции, идеи.

 

Почти 80 лет назад в предисловии «К критике политической экономии» Маркс писал, что «...правовые отношения, как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого всеобщего развития человеческого духа; наоборот, они коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII столетия, объединил под названием «гражданского общества», а анатомию гражданского общества надо искать в политической экономии».

 

По Марксу, правовые отношения, а следовательно, и право коренятся в материальных условиях жизни и не могут быть ни выведены, ни поняты из самих себя, из «общего развития человеческого духа».

По Рейснеру, право – функция психики – и может быть понято лишь из самого себя и человеческой психики, как его основы.

Рейснер поэтому приходил к утверждению, что высшим критерием права является справедливость, понимаемая как самодовлеющая,  категория, обладающая всеобщим характером, который позволяет делать ее исходным пунктом для абсолютных категорических суждений.

Исходя из этих порочных теоретических положений, пересказывающих грубо идеалистические, антинаучные «истины» Маха, Авенариуса, Богданова, Фрейда, проф. Рейснер конструировал свое ««классовое право» как право различных классов, как компромисс из идеологических обрывков различных классовых идей, как «пеструю ткань, которая создана на основе правовых требований и воззрений самых различных общественных классов».

Рейснер прямо возражает против марксистского понимания права, как права господствующего класса, доказывая, что наряду с правом господствующего класса существует и право подвластного и угнетенного класса.

Рейснер противопоставляет позитивному, государственному праву право этих, других классов, имеющих якобы свое raison d' etre в классовом обществе.

Реакционный характер правовой теории Рейснера виден из его грубо антимарксистского, антиленинского понимания советского права. Не будучи в состоянии, в силу порочности своей исходной точки зрения, объяснить соотношение между правом Советского государства и диктатурой пролетариата, как особой государственной формой господства пролетариата, Рейснер ищет какую-то «социальную сторону» в определении права, которая клала бы какое-то различие между правом и государственным принуждением, между правом и властью.

Не находя такого различия, Рейснер сомневается в необходимости права там, где имеется совершенно определенная и ясная формула диктатуры.

«...Зачем, – пишет Рейснер, – правовая регулировка, раз мы имеем твердо осознанный классовый интерес и надлежащие технические способы для его осуществления».

Рейснер говорит: «...Мы остаемся по-прежнему в полном недоумении: мы так и не знаем, нужно ли нам право, в какой степени оно нам нужно, и можно ли мириться с тем, что мы почему-то пролетарскую диктатуру и классовый интерес перекрашиваем в какие-то загадочные правовые образы и формы».

Для Рейснера неприемлема старая, классическая правовая идеология, бережно относившаяся к дисциплинарному потенциалу религиозных норм. Он против союза государства и церкви и выказывает саркастическое отношение к любым попыткам сохранить в нормативной системе нового общества остатки религиозных форм. Крайне недоброжелательно он отнесся к той части православного духовенства, представители которого разработали метод перевода революционных идей на язык православия. Назвав себя «Живой церковью», они в угоду новой власти попытались соединить несоединимое — христианство и богоборчество. Рейснер насмешливо замечает: «Это даже имело бы весьма пикантный и оригинальный вид. Диктатура пролетариата могла бы или великолепно быть осенена по старому монархическому образцу "божьей милости", или по швейцарско-американским фасонам освятиться "присутствием божества". Наши народные комиссары, члены ЦИК и других учреждений приняли бы в качестве легкого дополнения к своим мандатам "благодать божью", а советская обрядность, о которой еще недавно говорил тов. Троцкий, получила бы небольшую прибавку в виде хоругвей, икон и других "святых" символов

Надеясь построить новую правовую систему без опоры на религию, Рейснер не считал себя авантюристом. Его не пугало то, что его созидательный пыл направлялся против фундаментальных онтологических принципов человеческого бытия. Между тем социокультурные нормы религиозного, морального и правового характера прочно связаны между собой генетическими и функциональными зависимостями. Все вместе они представляют собой единый многоуровневый нормативный комплекс. В основании этой «пирамиды» находятся религиозные нормы, соотносящиеся с абсолютными первоначалами сущего и должного. Их прямая связь с абсолютным авторитетом Бога избавляет индивидуальное сознание от трудностей выбора и защищает от искушений нарушить существующие запреты. Далее следуют нравственные нормы, требующие относиться к каждому человеку как родовому существу и предписывающие культивировать естественные узы братства со всеми представителями человеческого рода. На следующем уровне находятся моральные нормы, заставляющие человека в первую очередь отстаивать не свою духовную автономию, а интересы тех общностей, к которым он принадлежит. Увенчивается «пирамида» системой правовых норм, соответствующим образом оформляющих всю совокупность ранее упомянутых требований и придающих им вид рационализированных юридических предписаний. В гипотезах, диспозициях и санкциях этих предписаний сфокусировано все семантическое, ценностное и дисциплинарное содержание нормативной «пирамиды». Поэтому попытка изъять из нее религиозные нормы равнозначна изъятию краеугольного камня в фундаменте здания. Ее следует признать не просто нецелесообразной, но безумной, грозящей катастрофическим обвалом всей нормативной системы. Вся последующая история той нормативной системы,

одним из «архитекторов» которой был Рейснер, служит убедительным свидетельством обреченности таких безумных проектов, каковым следует считать его проект создания секулярного, социалистического права.

По мнению Рейснера, основной недостаток установленного договора состоит в том, что «совершенно не установлен способ обеспечения возможного иска со стороны верующей массы». Рейснер утверждает, что договор был нарушен одной из сторон — Богом, который обратился к непозволительному взыскиванию неустоек посредством насылаемых войн и бедствий. При этом израильскому народу не к кому было обратиться с жалобой на Бога. Никто ему не мог помочь в поисках правосудия и восстановлении справедливости. То есть правовые отношения народа с Богом, имевшие форму договора-завета, оказались призрачными.

Этот пассаж Рейснера, в котором Бог предстает как нарушитель Своего слова, пренебрегший установленным Им Самим договором, является не чем иным, как грубой фальсификацией. Рейснер искажает содержание библейского текста до неузнаваемости, переворачивая его смысл и трактуя белое как черное, а черное как белое. Между тем в Библии предельно ясно и отчетливо говорится о том, что Бог является носителем абсолютного блага и абсолютной справедливости. Кроме того, Он — безусловный хозяин Своего слова и если что-то обещает, то неизменно исполняет Свое обещание. В Библии столь же ясно показано, как часто израильский народ нарушал завет верности Богу, как Бог его миловал, увещевал и давал многочисленные возможности для исправления ошибок и избавления от заблуждений.

Рейснер двинулся по пути принижения завета между Богом и людьми, низведя его до уровня обычной договоренности обычных социальных субъектов. Он социологизирует акцию завета, элиминирует из нее все сакральное содержание. В результате создается иллюзия допустимости ситуации, которая с библейских позиций выглядит абсурдной и кощунственной: народ изображается потерпевшей стороной, имеющей право подать в суд на своего обидчика. Но поскольку в мире нет силы, которая могла бы рассудить конфликт между Богом и народом, то единственное, что остается теоретику-богоборцу, это объявить сам Ветхий Завет чем-то призрачным и нежизнеспособным.

Подобная позиция Рейснера, естественная для советской России 1920-х годов и в то время воспринимавшаяся как вполне нормальная, теперь не может оставаться без соответствующих комментариев.

Отношение к Библии как к обычному, рядовому тексту открывала перед идеологами-коммунистами неограниченные возможности по фальсификации любого из ее фрагментов, образов и смыслов. И Рейснер пользуется

этой возможностью. Им руководит прагматизм идеолога, состоящего на службе у диктаторского режима. Он способен в своих текстах искажать библейские смыслы до неузнаваемости. И он же при необходимости, для усиления своей аргументации, может использовать библейские образы. Так, он способен в библейских терминах говорить о расцвете новой советской юриспруденции: «В этой области можно констатировать явление, совершенно подобное известному библейскому чуду. И если в свое время, согласно "святому преданию", ветхозаветному пророку удалось оживить целое поле мертвых костей, причем эти последние восстали вновь в образе людей, снабженных всеми свойствами человеческого тела и духа, то нечто подобное мы можем констатировать и в области нашей юриспруденции: правовая идеология воскресла».

Та система права, которую надеялся выстроить Рейснер, была на самом деле системой неправа, которое не предостерегало и не защищало людей от темных соблазнов, а, напротив, толкало их на путь богоборчества, лжи, убийств, воровства, прелюбодеяний и всего того, что Бог запрещает делать. А это значит, что такая система была с самого начала обречена. Прошло некоторое время, и история в очередной раз обнаружила свою склонность к «иронии», т. е. к неожиданным парадоксам. Вместо ожидаемого прорыва вперед совершился исторический откат российского общества назад, в доправовое состояние, при котором государство, призванное по своей природе оберегать основы цивилизованности, охранять жизнь, свободу и собственность граждан, превратилось в орудие их изъятия и уничтожения.

 

 

 

 

 

 

III.Значение концепции.

Сегодня на научное наследие М. А. Рейснера можно смотреть с самых разных теоретических позиций. Его можно помещать во всевозможные смысловые, ценностные и нормативные контексты и толковать соответствующим образом. Но чтобы не увязнуть в многообразии имеющихся возможностей, не растеряться и не ошибиться при выборе исходной теоретической позиции, следует начать с определения той социокультурной парадигмы, внутри которой работал ученый.

 

Сегодня, как и около ста лет тому назад, Россия вновь выбирается из-под обломков. Тогда, в 1920-е годы, это были обломки империи, которую создал Петр Великий. Ныне это обломки советской империи. И сегодня так же, как и во времена Рейснера, страна вынуждена проводить радикальную реконструкцию политико-правовой системы. Это обстоятельство заставляет правоведов, социологов, историков, философов с пристальным вниманием всматриваться в очертания артефактов, рожденных в переходные эпохи прошлого, в надежде извлечь из них и окружающих их контекстов хотя бы что-нибудь полезное и поучительное.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

IV.Список литературы.

Рейснер М. А. Государство и верующая личность, СПб., 1905

Бачинин, В. А. Авангардистское правоведение М. А. Рейснера /В. . Бачинин.

//Правоведение . -2006. - № 5. - С. 169 – 183

Исаев И. "Психологическая теория" права (М.А. Рейснер) // Социалистическая законность. - М.: Известия, 1989, № 7. - С. 57-59

ЯДОВ В.А. (ред) Социология в России. Учебник для ВУЗов, Москва. Издательство Института социологии РАН. 1998