О разделении общественного труда

Невозможно допустить, что  прогресс - это только следствие  скуки. Эта периодическая и в  чем-то непрерывная переплавка человеческой природы была делом трудным, осуществлявшимся в муках. Невозможно, чтобы человечество вынесло столько страданий единственно  с целью иметь возможность  несколько разнообразить свои удовольствия и сохранить их первоначальную свежесть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теперь мы можем разрешить  практическую задачу, которую мы перед  собой поставили в начале этого  труда.

Если есть правило поведения, моральный характер которого неоспорим, так это то, которое повелевает нам осуществить в себе существенные черты коллективного типа. Оно  достигает максимальной строгости  в низших обществах. Там первая обязанность - это походить на всех, не иметь ничего личного ни в верованиях, ни в  обычаях. В более развитых обществах  требуемые сходства менее многочисленны; однако, как мы видели, и здесь  есть такие сходства, отсутствие которых  представляет собой моральный проступок. Преступление здесь имеет, без сомнения, меньшее число различных категорий; но теперь, как и прежде, если преступник - предмет осуждения, то потому, что  он не подобен нам. Точно так же на низшей ступени просто безнравственные  и запрещенные поступки суть те, которые свидетельствуют о несходствах  менее глубоких, хотя и также серьезных. Впрочем, разве - не то же самое правило  выражает общепринятая нравственность, хотя и несколько иным языком, когда  она повелевает человеку быть человеком  в полном смысле слова, т. е. иметь  все идеи и чувства, составляющие человеческое сознание? Конечно, если понимать эту формулу буквально, то человек, которым она нам предписывает быть, это человек вообще, а не человек такого-то и такого-то социального  типа. Но в действительности это  человеческое сознание, которое мы должны полностью осуществить в  себе, есть не что иное, как коллективное сознание группы, к которой мы принадлежим. Из чего, в самом деле, может оно  состоять, как не из идей и чувств, к которым мы более всего привязаны? Где будем мы искать черты нашей  модели, как не в нас и вокруг нас? Если мы думаем, что этот коллективный идеал есть идеал всего человечества, то это потому, что он стал довольно общим и абстрактным, чтобы оказаться  подходящим ко всем людям без различия. Но на деле каждый народ создает  себе из этого так называемою человеческою типа частное представление, зависящее  от его собственного темперамента. Каждый представляет его себе по своему образу. Даже моралист, воображающий, что  он в состоянии силой мысли  избавиться от влияния окружающих идей, не сможет достигнуть этого, ибо он проникнут ими насквозь, и, что  бы он ни делал,: именно их он найдет в  результате своих дедукций. Вот почему всякий народ имеет свою школу  моральной философии, зависящую  от его характера.

С другой стороны, мы показали, что это правило имеет функцией предупредить всякое потрясение общего сознания и, следовательно, социальной солидарности и что оно может  исполнить эту роль только тогда, когда оно обладает- моральным  характером. Если оскорбления наиболее фундаментальных коллективных чувств будут терпимы, то общество неизбежно  подвергнется дезинтеграции; необходимо, чтобы с ними боролись посредством  той особенно энергичной реакции, которая  связана с моральными правилами.

Нообратноеправило,повелевающеенам специализироваться, имеет ту же самую функцию. Оно также необходимо для сплоченности обществ, по крайней мере начиная с известного момента их эволюции. Без сомнения, обусловленная им солидарность отличается от предыдущей; но если она и иная, то все же не менее необходимая. Высшие общества могут удерживаться в состоянии равновесия, только если труд в них разделен; притяжения подобною подобным все менее достаточно для достижения этого результата. Если, стало быть, моральный характер для первою из этих правил необходим, чтобы оно могло играть свою роль, то он не менее необходим и для второго. Оба они отвечают одной и той же социальной потребности и различаются только способом удовлетворения ее, потому что самые условия существования обществ тоже различны. Следовательно, не вдаваясь в спекулятивные соображения о первооснове этики, мы можем заключить о моральной ценности одного по ценности другого. Если с некоторых точек зрения между ними существует настоящий антагонизм, то не потому, что они служат различным целям, но потому, наоборот, что они ведут к одной цели, но противоположнымипутями. Следовательно, нет необходимости ни выбирать между ними раз навсегда, ни осуждать одно во имя другого; нужно в каждый исторический момент уделять каждому подобающее ему место.

Вероятно, можно позволить  себе дальнейшее обобщение.

Предмет нашего исследования заставил нас классифицировать моральные  правила и обозреть главные их виды. Благодаря этому мы теперь в состоянии составить себе представление  или, по крайней мере, строить предположение  не только о внешнем признаке моральных  правил, но и о внутренней черте, общей всем им и могущей служить  для их определения. Мы разделили  их на два рода: правила с репрессивной санкцией - как диффузивной, так и организованной - и правила с реститутивной санкцией. Мы видели, что первые выражают условия той солидарности sui generis, которая вытекает из сходств и которой мы дали название механической; вторые выражают условия отрицательной и органической солидарности. Мы можем, таким образом, сказать вообще, что характерная черта моральных правил заключается в том, что они выражают основные условия социальной солидарности. Право и нравственность - это совокупность уз, привязывающих нас друг к другу и к обществу, создающих из массы индивидов единый связный агрегат. Морально, можно сказать, все то, что служит источником солидарности, все, что заставляет человека считаться сдругими,регулироватьсвоидвижениянетолько эгоистическими побуждениями. И нравственность тем прочнее, чем сильнее и многочисленнее эти узы. Неточно, очевидно, определять се (как это часто делали) через свободу; она состоит скорее в состоянии зависимости. Она не только не служит освобождению индивида, выделению его из окружающей среды, но, наоборот, имеет существенной функцией сделать из него неотъемлемую часть целого и, следовательно, отнять у него кое-что из свободы его действий.

Иногда встречаются, правда,умы, не лишенные благородства, которые, однако, находят нестерпимой мысль об этой зависимости. Но они не замечают источников, откуда вытекает их собственная нравственность, так как эти источники слишком глубоки. Сознание - плохой судья того, что происходит в глубине бытия, потому что оно туда не проникает.

Общество, стало быть, не чуждый, как часто думали, нравственности или же имеющий на нее только второстепенное влияние фактор. Наоборот, оно - необходимое  условие ее. Ононепростая сумма индивидов, которые приносят, вступая в него, какую-то внутреннюю нравственность; человек моральное существо только потому, что он живет в обществе, ибо нравственность состоит в том, чтобы быть солидарным с группой, и она изменяется вместе с этой солидарностью. Пусть исчезнет социальная жизнь, и тотчас же, не имея точки опоры, исчезнет жизнь моральная. Естественное состояние у философов XVIII в. если не безнравственно, то, по меньшей мере, не нравственно; это признавал еще сам Руссо. Впрочем, мы вследствие этого не возвращаемся к формуле, которая выражает нравственность как функцию общественной пользы. Общество, без сомнения, не может существовать, если части его несолидарны; но солидарность - только одно из условий его существования. Есть много других, которые не менее необходимы и неморальны. Кроме того, может случиться, что в этой сети уз, составляющих нравственность, есть такие, которые неполезны или имеют силу, непропорциональную степени их полезности. Таким образом, понятие полезного не входит в качестве существенного элемента в наше определение.

Что касается того, что называется индивидуальной нравственностью, то, если под этим понимать совокупность обязанностей, одновременно субъектом и объектом которых был бы индивид, обязанностей, которые связывали бы его только с самим собой и которые, следовательно, существовали бы даже тогда, когда он был бы, один, - это абстрактная  концепция, не соответствующая ничему в действительности. Нравственность во всех своих степенях встречается  только в общественном состоянии  и изменяется только как функция  социальных условий. Спрашивать себя, чем бы она могла быть, если бы общество не существовало, значило  бы выйти из области фактов и вступить в область неосновательных гипотез  и фантазий, которые невозможно проверить. Обязанности индивида по отношению  к самому себе суть в действительности обязанности по отношению к обществу; они соответствуют известным  коллективным чувствам, которые не позволено более оскорблять, составляют ли оскорбитель и оскорбленный одно или два различных лица. Теперь; например, во всех здоровых сознаниях  существует очень живое чувство  уважения человеческому достоинству, чувство, с которым мы должны сообразовывать наше поведение как в наших  отношениях с самим собой, так  и в отношениях с другими; и  этом и заключается вся сущность так называемой индивидуальной нравственности. Всякий нарушающий ее поступок порицается даже тогда, когда преступник и его  жертва составляют одно лицо. Вот почему, согласно кантовской формуле, мы должны уважать человеческую личность повсюду, где она встречается, т. е. как  у себя, так и у себе подобных. Чувство, объектом которого она является, в одном случае оскорбленоне менее, чем в другом.

Разделение труда не только содержит в себе черту, по которой  мы определяем нравственность; оно  стремится вес более и более  стать существенным условием социальной солидарности. По мере продолжения  в процессе эволюции ослабляются  узы, связывающие индивида с его  семьей, с родной землей, с завещанными  прошлым традициями, с коллективными  обычаями группы. Становясь более  подвижным, он легче меняет среду, покидает родных, с тем чтобы жить в другом месте более автономной жизнью, более  самостоятельно формирует свои идеи и чувства. Без сомнения, от этого  не исчезает всякое общее сознание; всегда остается, по крайней мере, тот  культ личности, индивидуального  достоинства, о котором мы сейчас говорили и который теперь является единственным объединяющим центром  стольких умов. Но как мало этого, особенно когда думаешь о все возрастающем объеме социальной жизни и вследствие этого - индивидуальных сознании! Ибо  так как они становятся объемистее, так как интеллект становится богаче, деятельность разнообразнее, то, чтобы нравственность стала постоянной, т. е. чтобы индивид остался прикрепленным  к группе с силой, хотя бы равной прежней, необходимо, чтобы связывающие  его с ней узы стали сильнее  и многочисленнее. Значит, если бы не образовалось других уз, помимо тех, которые  происходят от сходств, то исчезновение сегментарного типа сопровождалось бы регулярным понижением уровня нравственности. Человек бы не испытывал достаточного умеряющего воздействия; он не чувствовал бы более вокруг себя и над собой  того здорового давления общества, которое умеряет его эгоизм и  делает из него нравственное существо. Вот что создает моральную  ценность разделения труда. Благодаря  ему индивид начинает сознавать  свое состояние зависимости по отношению  к обществу; именно от него происходят сдерживающие и ограничивающие его  силы. Словом, так как разделение труда становится важным источником социальной солидарности, то оно вместе с тем становится основанием морального порядка.

Можно, стало быть, в буквальном смысле сказать, что в высших обществах  обязанность состоит не в том, чтоб расширять нашу деятельность, но в том, чтобы концентрировать  и специализировать ее. Мы должны ограничить свой горизонт, выбрать определенное занятие и отдаться ему целиком, вместо того чтобы делать из своего существа какое-то законченное, совершенное  произведение искусства, которое извлекает  всю свою ценность из самого себя, а  не из оказываемых им услуг. Наконец, эта специализация должна быть продвинута тем далее, чем к более высокому виду принадлежит общество. И другого  предела ей поставить нельзя. Без  сомнения, мы должны также работать для того, чтобы осуществить в  себе коллективный тип, поскольку он существует. Есть общие чувства, идеи, без которых, как говорится, человек  не человек. Правило, повелевающее нам  специализироваться, остается ограниченным противоположным правилом. Наше заключение состоит не в том, что хорошо продвигать специализацию, насколько только это  возможно, но насколько это необходимо. Что касается относительной доли каждой из этих противоположных обязанностей, то они определяются опытом и не могут быть вычислены a priori. Для нас было достаточно показать, что вторая не отличается по природе от первой, что она так же моральна и что, кроме того, эта обязанность становится все важней и настоятельней, потому что общие качества, о которых шла речь; все менее способны социализировать индивида.

Не без основания, значит,общественное мнение испытывает все более явную антипатию к дилетанту и даже к тем людям, которые, увлекаясь исключительно общим культурным развитием, не хотят отдаваться целиком какому-нибудь профессиональному занятию. Действительно, они слабо связаны с обществом, или, если угодно, общество мало привязывает их; они ускользают от него, и именно потому, что они не чувствуют его ни с должной живостью, и с должным постоянством. Они не сознают всех обязанностей, которые возлагает на них их положение социальных существ. Так как общий идеал, к которому они привязаны, по вышеизложенным основаниям носит формальный и неопределенный характер, то он не может далеко вывести их из них самих. Когда не имеешь определенной цели, не многим дорожишь и, следовательно, не намного можешь подняться над более или менее утонченным эгоизмом. Наоборот, тот, кто отдался определенному занятию, каждое мгновение слышит зов общей солидарности, исходящий от тысячи обязанностей профессиональной морали.

Но разве разделение труда, делая из каждого из нас неполное существо, не влечет за собою умаления индивидуальной личности? Вот упрек, часто ему адресуемый.

Заметим прежде всего, что  трудно понять, почему сообразнее с  логикой человеческой природы развиваться  вширь, а не вглубь. Почему более  обширная, но более разбросанная деятельность выше деятельности более концентрированной, но ограниченной? Почему достойнее  быть полным и посредственным, чем  жить более специальной, но более  интенсивной жизнью, особенно если у нас есть возможность найти  то, что мы таким образом теряем благодаря ассоциации с другими  существами, обладающими тем, чего нам  недостает, и дополняющими нас? Исходя из принципа, что человек должен осуществить свое, как говорит  Аристотель. Но эта природа не остается постоянной в различные моменты  истории; она изменяется вместе с  обществами. У низших народов собственно человеческое действие - это походить на своих товарищей, осуществлять в  себе все черты коллективного  типа, который тогда еще более, чем теперь, смешивают с человеческим типом. Но в более развитых обществах  его природа в значительной мере - это быть органом общества и  его подлинное действие, следовательно, это играть свою роль органа.

Более того: индивидуальная личность не только не уменьшается  благодаря прогрессу специализации, но развивается вместе с разделением  труда.

Действительно, быть личностью - это значит быть самостоятельным  источником действия. Человек приобретает  это качество только постольку, поскольку  в нем есть нечто, принадлежащее  лично ему и индивидуализирующее  его, поскольку он - более чем простое  воплощение родового типа его расы и группы. Скажут, что во всяком случае он одарен свободной волей и что  этого достаточно для основания  его личности. Но, как бы дело ни обстояло с этой свободой, предметом стольких споров, не этот метафизический, безличный, неизменный атрибут может служить  единственной основой конкретной; эмпирической и изменчивой личности индивида.