Лекции по "Риторике"

 

Ссылка на авторитет в  доводе к этосу чаще всего содержит характеристику авторитета (с «этосной»  стороны) и указание на самого адресата речи. Ее обычная схема такова: «Такой-то, а уж он в этом знает толк, сказал, что мы часто забываем о том-то».

 

Интересную ссылку на авторитет  содержит одна из защитительных речей  С. А. Андреевского. Ссылка замечательна тем, что довод к доверию сочетается в ней с доводом к недоверию, причем оба авторитета – великие  русские писатели. Андреевский защищал  мужчину, убившего женщину из ревности, и вполне естественно вспомнил «Крейцерову  сонату» Толстого. Кстати, он не мог  ее не вспомнить еще и потому, что повесть в то время была на слуху у присяжных.

 

«Конечно, он погиб из-за любовной страсти, из-за того чувства, которое  так глубоко заявляет о себе в  процессах и над которым так  мучительно думал Толстой, когда  писал свою «Крейцерову сонату». К чему же пришел знаменитый писатель? Он нашел, что единственное средство избегнуть бедствий и преступлений от любви – это совершенно и  навсегда отказаться мужчинам от женщин. Легко ли сказать? Единственное возможное  средство – и то невозможное. Значит, дело не так просто. Многие благородные  мыслители предлагают теперь заняться очищением нравов путем целомудренного воспитания. Но Иванов созрел ранее  этих благих начинаний; к тому же он имеет болезненно-пылкую кровь. Да еще  и неизвестно, насколько поможет  горю проповедь борьбы со страстями. Не глубже ли сказал Пушкин: «И всюду  страсти роковые, и от судеб защиты нет!» 

 

Не полемизируя прямо  с Толстым и современными моралистами, защитник мягко отвел их рецепты  и сослался как на авторитет на Пушкина.

 

Выше говорилось о доводах  к доверию.

 

Недоверие при доводе к  логосу создается тем, что приводится заведомо неверное высказывание, принадлежащее  человеку, в логических способностях которого автор сомневается. В этом случае также часто используется эффект «эксперт не в своей области».

 

«Конечно, если нет мотива, так о чем же и говорить; но полагаться на судебно-медицинскую  экспертизу, что она раскроет мотивы, кажется мне совершенно неосновательным; исследование мотивов преступления лежит в области явлений более  сложных, чем те, которыми занимается медицина» (А. И. Урусов).

 

Недоверие при доводе к  этосу создается тем, что какое-то лицо квалифицируется как не знающее  людей (чаще всего людей вполне конкретных, данную социальную или возрастную группу), не понимающее их этических установок. Например: «Такой-то с большим чувством говорит о проблемах молодежи. Но он, видимо, забыл, чем живет молодежь. А о сегодняшней молодежи, ее мыслях и чувствах просто не имеет представления». В одной из сатирических песен  Галича описана ситуация, когда выступающему на митинге дают текст чужой речи и он, мужчина, вынужден произносить  слова: «Как мать говорю и как женщина». В данном случае сатирик выразил  глобальное недоверие к этосу  советских речей, показывая несоответствие этических клише пафосу реальной жизни оратора.

 

Недоверие при доводе к  пафосу (угрозе или обещанию) создается  аналогичным образом: показывается, что лицо, апеллирующее к пафосу, плохо знает людей, к которым  апеллирует. Например: «Он обещает  голодным старикам «сникерсы» и дискотеки! Он приглашает их насладиться звуками  тяжелого металла, а им нужно бесплатное медицинское обслуживание!» Или: «Он угрожает повстанцам войной? Людям, которые уже сорок лет носят  при себе оружие! Да...Навряд ли этот политик сможет управлять людьми!» 

 

Выразительный пример возбуждения  недоверия при доводе к пафосу находим у А. Ф. Кони. Знаменитый судебный оратор берет на себя смелость выразить недоверие общественному мнению, противопоставив его общественной совести.

 

«Но суд общественного  мнения не есть суд правильный, не есть суд свободный от увлечений; общественное мнение бывает часто слепо, оно увлекается, бывает пристрастно и или жестоко  не по вине, или милостиво не по заслугам. Поэтому приговоры общественного  мнения по этому делу не могут и  не должны иметь значения для вас. Есть другой, высший суд – суд  общественной совести. Это ваш суд, господа присяжные».

 

Очень часто доводами к  недоверию ставятся под сомнение свидетельства, т.е. доводы к очевидному. Самым типичным в таких случаях  является сомнение в компетентности свидетеля:

 

«Но я не хочу сказать, что  Пайт – ложный свидетель, придумывающий  события, чтобы припутать свое неизвестное  к загадочному процессу. Просто он в темноте, сидя на пароходной пристани, не разглядел хорошо происходящего, перепутал и время, и место  и ошибочно утверждает, что Мезина стояла сверху на панели, тогда как  в действительности она стояла внизу, у самой воды» (из речи адвоката М. Г. Казаринова)

 

Итак, доводами к доверию  или к недоверию поддерживаются основные виды аргументации: доводы к  очевидному, логические доказательства, доводы к пафосу и доводы к этосу. Обращаясь к авторитетам, говорящий  привлекает «третью сторону»: для  доводов к очевидному – очевидцев, для логических доказательств –  специалистов, для доводов к пафосу – «лицо, испытавшее все это на себе», для доводов к этосу  – «лицо, знающее в этом толк». Выстраивая доводы к недоверию, говорящий  отталкивается от показаний лжеавторитетов: некомпетентных свидетелей, специалистов, действующих не в своей области, «лиц, не испытавших этого на себе», и «лиц, ничего в этом не смыслящих».

 

 

 

§ 7. Общие места 

 

Два понимания термина  «общие места». Широко принятая трактовка  общих мест, ее значение. Экспрессия и стандарт. Аристотелево понимание  общих мест. Четыре основных топоса. Статисы. Тезис и гипотезисы.

 

Термин «общие места» –  калька с греческого κοινοί τόποι, существовавшая уже в латинском языке ( loci communos ). Однако разными авторами термин применялся в разном значении, частично даже пересекаясь  с понятием «аргумент». Нас будут  интересовать два значения этого  словосочетания: первое, закрепившееся  в языке и выходящее за пределы  риторики, второе, введенное Аристотелем.

 

В первом значении общие места  – некие расхожие истины или привычные  концепты, штампы, на которые ссылается  оратор либо явно, либо опираясь на них  как на распространенные представления. Это близко к этическим доводам. Но общие места, имеют более узкое  и менее укорененное распространение, чем этические максимы. Например, общим местом современного западничества  является концепт «цивилизованного мира», а современного почвенничества – концепт «национальных ценностей». Часто общими местами называют риторические штампы, некие клишированные риторические ходы. Например, ярых антикоммунистов  часто уподобляют самим коммунистам, точнее большевикам, говоря о «большевиках с обратным знаком».

 

Что дает нам такое понимание  общих мест? Прежде всего, оно позволяет  характеризовать разные идеологические направления политической риторики, диагностировать принадлежность оратора  к той или иной политической группировке, к той или иной ораторской школе.

 

 

Далее, система общих мест и особенно их динамика позволяет  увидеть политическую карту эпохи. Смена парадигмы в государственной  риторике ленинского, сталинского, хрущевского, брежневского периодов – это смена  общих мест. В нашей книге мы будем говорить об общих местах именно в этом значении.

 

Наконец, категория «общее место», как и категория «штамп», содержит в себе и положительную, и отрицательную характеристики. За этими характеристиками стоит  вечная игра экспрессии и стандарта, которые постоянно сменяют друг друга. Стандарт в выражении обеспечивает некую риторическую стабильность. Повторение риторических ходов делает их узнаваемыми, способствует консолидации единомышленников, служит своего рода фирменным знаком эпохи. Но затянувшееся господство стандарта  приводит к риторическому застою, речевые ходы теряют остроту, возникает  необходимость обновления штампов, общих мест. Когда такое обновление состоится, его успех, как правило, вызывает к жизни желание закрепить  его. Так появляются новые общие  места.

 

Другое понимание общих  мест связано с поисками доводов  через тематическое членение действительности. Во избежание путаницы используем здесь  термин «топос» (от греч. τοποζ –  «место»).

 

Аристотель выделяет четыре общие темы, которые можно развивать:

 

1) то, что произошло и  чего не было;

 

2) то, что будет и чего  не будет; 

 

3) то, что может или не  может (должно или не должно) произойти; 

 

4) мера существующих вещей. 

 

На первый взгляд, все это  слабо связано с убеждающей речью  и выглядит довольно абстрактно. В  действительности эти четыре топоса – своеобразные стороны света  в поле аргументации. Предположим, вы защитник социалистической модели общества, а ваш оппонент – капиталистической. Как выстроить свою аргументацию? Отвечая на этот вопрос, вы можете выбрать  любое из указанных направлений или их комбинацию. Например, первый топос можно развивать в направлении «а был ли у нас в стране социализм?» или в направлении «потерпел ли он поражение?» Второй топос, естественно, будет связан с перспективами социализма или капитализма. Третий можно разворачивать в модальности должного и в модальности возможного. Можно, скажем, ссылаться на исторические законы, говорить о беспрецедентности чего-то или, напротив, о прецедентах. Четвертый топос наиболее сложен. Здесь может быть поставлен вопрос о том, в какой мере капитализм можно рассматривать как положительное явление, или о том, до какой степени надо поддерживать идеи социализма. Суть четвертого топоса в установлении оптимального, положительного, полезного, допустимого масштаба какого-либо явления, определение оптимальной степени участия какого-то компонента в чем-то и т.д. Коротко говоря, топосы – это внутренняя кухня инвенции. Их роль – наводить говорящего на нужные мысли.

 

Обращение к четырем общим  топосам можно рекомендовать  на первой стадии инвенции, особенно, если нет более определенных замыслов. Вполне возможно, что оратор имеет  дело с достаточно разработанным  тематическим полем. Тогда ему самому следует наметить частные топосы применительно к уже существующему  полю и затем выбрать направление  для дальнейшего тематического  разворачивания. Скажем, реально поле «социализм – капитализм» уже  достаточно истоптано. Существует, например, тема «Социализм в СССР не был социализмом» и тема «В некоторых капиталистических  странах социализм построен». Такие  частные темы близки к общим местам в первом значении. Если оратор собирается выступить в этом тематическом поле, лучше всего его исчислить, исчерпать  хотя бы для своего внутреннего пользования  те направления, в которых он может  двигаться. Это поможет оратору  найти собственную аргументацию, «изобрести мысль» и подготовит его  к встрече с аргументацией  оппонента.

 

К тематическому членению мыслительного пространства близко еще одно понятие древней риторики – стасис (от греч. στασιζ – «состояние»). Стасисы – это обстоятельства дела (преимущественно в судебном красноречии). Они отвечают на вопросы: кто сделал, что сделал, когда  сделал и как. Могут включать и  вопрос: «А судьи кто?» Тематический подход со стороны стасиса полезен  тогда, когда нужно подвергнуть  сомнению некую цельную картину, нарисованную оппонентом. В «Братьях Карамазовых» этим приемом пользуется, например, защитник Дмитрия Карамазова. Дмитрий ли убил? (кто). Да и было ли убийство? (что). Иногда стасисы рассматриваются  как последовательные барьеры, защищающие от обвинения: Иван не убивал, а если и убил, то в целях самообороны, а если и не в целях самообороны, то мы можем его оправдать психологически, а если ему и нет психологического оправдания, то посмотрите, на его обвинителей, чем они лучше?

 

В этом же русле лежит деление  аргументов на главный – тезис  – и вспомогательные – гипотезисы. К последним относятся семь элементов: действующее лицо, действие, время, место, причина, начальные условия.

 

Таким образом, общие места  и близкие к ним риторические категории полезны в отношении  тематического исчисления мыслительного  и риторического поля. Собственно общие места полезны для оценки именно риторического поля, для понимания  того, из каких кирпичиков строится тот или иной дискурс. Топосы и примыкающие к ним стасисы и гипотезисы полезны в отношении оценки мыслительного пространства. Топосы особо полезны на первой стадии поисков аргументов.

 

 

 

ГЛАВА 2. ДИСПОЗИЦИЯ

 

 

 

§ 1. Три подхода к композиции речи

 

Теория выдвижения. Теория расположения доводов. Теория частей ораторской речи.

 

Диспозиция – это учение о композиции речи. В отношении  диспозиции речи возможны три подхода.

 

Речь, во-первых, должна быть выпуклой, правильно структурированной. Главное в ней должно быть подчеркнуто, а не утоплено в общем содержании. Дряблые, аморфные речи плохо воспринимаются. Они лишены главного качества –  ясности. Обратим внимание на простую  вещь – разбиение печатного текста на абзацы. Сплошной текст всегда воспринимается хуже, читается медленней, чем графически структурированный, например такой, части  которого снабжены заголовками. Вспомним, как облегчает восприятие новой  информации графическое выделение, подчеркивание, особенно необходимое  в учебнике или конспекте. А хорошо ли запоминается монотонная устная речь?

 

Умению правильно структурировать  речь, выделяя в ней главное, посвящена  специальная теория – теория выдвижения.

 

В классической риторике в  законченном виде ее не было. Существовали лишь отдельные замечания на этот счет. Теория выдвижения родилась уже  в наш век и адекватно отражает законы распределения информации в  речи с опорой на нейролингвистическую и теоретико-информационную базу.

 

Во-вторых, доводы должны образовывать наиболее выгодную последовательность, которая существенно зависит  от таких факторов, как степень  принятия аудиторией самого оратора  и его системы ценностей. Теория расположения доводов учит нас, когда  следует отступать, когда наступать, а когда маневрировать. С этой стороной композиции знакома даже наивная  риторика. У нее в ходу такие обороты, как «Самый сильный довод он приберег на конец», или, напротив, «Он сразу выложил все главные козыри».

 

В-третьих, изучая композицию речи, риторика выделяет неизменные ее части, т.е. те части, из которых состоит  любая речь (вступление, заключение и др.). Этим занимается разработанная  еще в античности теория частей ораторской речи. Эта теория открывает возможность  отдельного изучения каждой части, а  также классификации и каталогизации  частей ораторской речи, ибо риторическое мышление распространяется не только на темы речей, но и на сам предмет  риторики. Выделение отдельных «модулей»  речи удобно и в дидактическом  отношении. Можно тренировать себя, сочиняя, например, вступления. Можно  делать «заготовки» для тех или  иных «модулей», что имеет смысл  как в индивидуальной работе оратора, так и в работе специальной  фирмы.