Проблема межгруппового взаимодействия

Еще в более  широком социальном контексте рассматривает  аномию как социальное явление Р. Дарендорф. Он характеризует, в частности, такие широко распространенные формы аномии в современном обществе, как склонность молодых людей, даже если они имеют работу и могли бы найти место среди большинства, заимствовать ценности и нормы поведения у социальных низов. "Наблюдается, - пишет он, - любопытная схожесть культуры деклассированных и контркультуры среднего класса: она заключается в том, чтобы быть как бы "вне общества". Общей является и привычка игнорировать официальные нормы и ценности". Вот в этой-то социальной ситуации и возникает аномическая форма конфликта культур, в которой выражается конфликтное противостояние межгруппового характера.

Другой широко распространенной формой такого вида межгрупповых конфликтов Н.Дж. Смелзер считает рост преступности, увеличение числа разводов и распространение сексуального промискуитета, т.е. группового секса. Н.Дж. Смелзер вычленяет в качестве специфической единицы социологического анализа межгрупповых конфликтов такой специфический и широко распространенный в современном обществе вид конфликта, порожденного культурным запаздыванием, как обостряющееся "несоответствие между материальной и нематериальной культурой, что порождает множество пока не решенных проблем"⁵. Этот вид межгруппового конфликта широко распространен в обществах, переживающих трудный и сложный процесс трансформации тоталитарной, жестко централизованной политической системы в демократическую систему либерально-рыночного типа. В этих условиях быстро преумножающие свое материальное благосостояние новые социальные слои- предприниматели, менеджеры, фермеры, коррумпированные чиновники госаппарата и др. - оказываются носителями компонентов маргинализированной, а нередко и люмпенизированной псевдокультуры. Такая ситуация приводит к нарастанию конфликта этих социальных групп с другими группами общества, находящимися в материально и социально бедственном положении, в форму противостояния различных культур, чаше всего в форму конфликта культуры и контркультуры.

Третьей формой культурного инварианта межгруппового конфликта является охарактеризованное Н.Дж. Смелзером "чреватое конфликтами смешение двух культур", вызванное "господством чуждой культуры". Американский социолог рассматривает этот вид конфликтного взаимодействия на примере сопротивления доиндустриальных обществ, колонизированных европейскими нациями, господству чуждой им культуры. Однако такой тип межгруппового конфликта, проявляющегося в противостоянии различных моделей культуры, возможен и в странах СНГ, которые порой бездумно, без учета национальных и региональных традиций своих народов, заимствуют западные образцы кино- и видеопродукции, литературных новинок и т.п., что вызывает естественное сопротивление мастеров и приверженцев подлинной культуры.

Охарактеризованные  особенности межгрупповых конфликтов в социокультурной динамике дают основания признать в качестве конструктивной ту типологию социальных действий, связанных с конфликтами, которую предложил известный французский социолог АЛ. Турен. Он считает необходимым интерпретировать в качестве "коллективного поведения те конфликтные действия, которые представляют собой попытку защитить, реконструировать или адаптировать некоторый слабый элемент социальной системы, будь то ценность, норма, властные отношения или общество в целом". Если же межгрупповые конфликты представляют собой "механизмы для изменения систем принятия решений и, таким образом, являются факторами изменения структуры политических сил в самом широком смысле слова", то в таком случае есть смысл говорить о борьбе. Когда же конфликтные действия направлены на изменение отношений социального господства, касающихся главных культурных ресурсов (производство знания, этические нормы), они могут быть названы "общественными движениями". В межгрупповом конфликтном взаимодействии, считает А. Турен "главным элементом конфликта является ясное видение социального противника". В условиях, когда эра революций подошла к концу, а "старые режимы свергнуты почти повсюду", общественные движения "борясь с растущей концентрацией власти и с проникновением аппаратов решения во все сферы социальной и культурной жизни, считают главной целью не завоевание и переустройство государства, а наоборот, защиту индивида, межличностных отношений, маленьких групп, меньшинства от центральной власти и особенно от государства". Исходя их этого А. Турен, рисует "образ общественного движения как коллективного действующего лица, включенного в конфликт за общественное управление главными культурными ресурсами".

Социально-психологические  феномены межгруппового взаимодействия

Под влиянием каких факторов воздействия группы на индивида деформируется его поведение?

Известно, что  при объединении индивидов в  группу их поведение серьезно меняется. Социальная психология обнаружила множество  факторов воздействия группы на индивида, деформирующих его поведение. В их числе:

• социальная фасилитация;
• социальная леность;
• деиндивидуализация;
• групповая поляризация;
• групповое мышление;
• групповой фаворитизм;
• групповое давление и т.д.

Эти характеристики влияния групп означают следующее.

Социальная  фасилитация (от англ. facility — легкость, благоприятные условия) — эффект усиления доминирующих реакций в присутствии других. То есть даже простое присутствие кого-либо другого может повышать энергичность наших действий (в том числе и конфликтных). Так, школьник перед классом выжимает из силомера несколько больше, чем в одиночку. Обучение простым навыкам в группе, как правило, идет успешнее и т.д.

Но феномен  этот неоднозначен. Не случайно в его  определении присутствует словосочетание «доминирующая реакция». Это означает, что присутствие других положительно сказывается на решении индивидами простых задач (в которых доминирует правильный ответ). Решение же задач сложных, напротив, затрудняется присутствием других людей. Но в любом случае поведение индивида изменяется.

Социальная  леность — тенденция людей уменьшать свои усилия, если они объединяются с другими для достижения общей цели, но не отвечают за конечный результат. Экспериментально проверено, что при перетягивании каната участник группы развивает усилий существенно меньше, чем, если бы он тянул в одиночку.⁶ Правда, и здесь есть обратное правило: коллективность усилий не приводит к их ослаблению, если общая цель необыкновенно значима и важна или если известно, что индивидуальный результат может быть определен. Только в этих случаях можно смело утверждать, что «в единстве — сила».

Деиндивидуализация  — утрата индивидом в групповых ситуациях чувства индивидуальности и сдерживающих норм самоконтроля. Обезличенность, анонимность индивида в группе могут «отпускать социальные тормоза». Чем больше группа, тем сильнее деиндивидуализация и тем вероятнее проявление актов насилия, вандализма и прочих асоциальных действий.

Групповая поляризация  — вызванное влиянием группы усиление первоначального мнения индивида, склонного принять рискованное или, наоборот, осторожное решение. Групповое обсуждение не усредняет мнений индивидов, а напротив — смещает их к одному из возможных полюсов. Если группа людей изначально настроена, допустим, вложить деньги в какое-либо рискованное предприятие, то после дискуссии на данную тему, это стремление только усилится. Свойство группы поляризовать имеющиеся тенденции может приводить и к усилению агрессивных намерений группы.

Групповое мышление — тенденция к единообразию мнений в группе, которая часто мешает ей реалистично оценивать противоположную точку зрения.

Групповой фаворитизм —  предпочтение своей группы и ее членов только по факту принадлежности к ней. Подобная пристрастность выявлена у людей всех возрастов и национальностей. Правда, в культурах коллективистского толка она меньше, чем в культурах индивидуалистического плана.

Конформизм как результат  группового давления — тенденция изменять поведение или убеждения в результате реального или воображаемого воздействия группы. Если нам, к примеру, предложат сравнить длины двух отрезков (один из которых немного короче другого), то в одиночку мы уверенно дадим правильный ответ. А вот если несколько человек вокруг нас будут утверждать нечто прямо противоположное, мы очень сильно задумаемся, и вероятность того, что наш ответ будет правильным снизится процентов на 40 (как это показано в классических экспериментах американского психолога Соломона Аша). С более сложными и важными идеями мы, быть может, поупрямимся больше, но избежать группового давления вообще, конечно, не сможем в принципе.

Все эти характеристики группового поведения людей подтверждены экспериментально, и игнорировать их при объяснении социальных взаимодействий сегодня  уже нельзя. Но какое отношение  они имеют к межгрупповым конфликтам? Самое непосредственное. Будучи скрытыми, неосознаваемыми напрямую факторами нашего поведения, они мешают, как следует рассмотреть и понять истинные причины межгрупповых конфликтов, порождая так называемую межгрупповую враждебность, которая во многих случаях выглядит самопроизвольной, возникающей как бы «на пустом месте». Во многих социально-психологических экспериментах было выразительно показано, как быстро и легко две группы совершенно миролюбивых, «нормальных» людей превращаются в яростно - непримиримых соперников, для которых все средства хороши ради победы над конкурентом.⁷ Существенную роль в развитии межгрупповых конфликтов играет также искаженное восприятие друг друга людьми, принадлежащими к разным группам. Основанием такого искажения выступает опять-таки сама групповая принадлежность и связанные с ней особенности поведения. Так, групповой фаворитизм, то есть предрасположенность к членам «своей» группы, заставляет нас воспринимать собственную группу как достойную, сильную, нравственную, «чужая» же на этом фоне обязана выглядеть ущербной, низкой, злонамеренной. Распространенность таким убеждениям обеспечивает упоминавшийся выше феномен «огруппления мышления», превращающий их в устойчивый стереотип. При этом подлинная несовместимость целей участников конфликтов может быть не так уж и велика. Но в искривленном пространстве межгруппового восприятия она разрастается до немыслимых размеров. Поскольку же искажения восприятия одинаковы у обеих конфликтующих сторон, они получаются зеркальными. Каждая группа предпочитает наделять добродетелями себя, а все пороки приписывать исключительно противнику. В результате получаются парадоксальные вещи: все государства на Земном шаре торжественно клянутся в своей приверженности к миру и согласию, но в их общей истории невозможно отыскать периода, в котором не было бы военных конфликтов. Это — не лицемерие. Это вполне искреннее убеждение, что «наша» готовность к миру подлинна, а «их» — всего лишь хитрая уловка. При этом противоборствующие стороны попадают как бы в заколдованный круг: искаженное восприятие (мы миролюбивы — они агрессивны) ведет к разрастанию конфликтных действий, а эскалация конфликта в свою очередь усиливает степень искажения восприятия.

Так или иначе, происшедшее разрешение конфликта ведет и к изменению восприятия. Бесчеловечные буржуи-эксплуататоры вдруг превращаются в созидателей общественного богатства, радетелей отечества и покровителей искусств. А какие-нибудь вероломные захватчики-самураи на поверку оказываются скромными и дисциплинированными трудоголиками, обгоняющими мировой технический прогресс. Подобные трансформации происходят ныне по несколько раз на протяжении жизни одного поколения. Поскольку рационально объяснить их непросто, частенько используется удобный штамп: «плохой лидер — хороший народ». Немецкий народ, к примеру, исключительно культурен, трудолюбив и т.д., а вот вожди ему достались в первой половине XX века просто параноидальные. Наш российский народ тем более славен своими всемирно известными добродетелями, но и ему после Петра 1 фатально с лидерами не везет. Надо ли говорить, что подобные «объяснения» — еще одна иллюзия в мощном слое искаженного восприятия межгрупповых конфликтов? Конечно, усилия вождей вносят свой вклад в межгрупповые конфронтации. Но вряд ли он может быть признан определяющим.

Исходной посылкой множества  социологических теорий (М. Вебер, Э. Дюркгейм, Р. Дарендорф и др.) является признание абсолютной неизбежности межгрупповых конфликтов (классовых, национальных, религиозных и т.д.). Это сомнению не подлежит. Не вызывает особых затруднений и обнаружение основы или источника межгрупповой конфликтности: это, конечно, определяемая развитием общества социальная дифференциация, возникающая на базе разделения труда, приводящего к появлению все новых и новых социальных групп.

Социально-групповая  дифференциация общества — объективно необходимый элемент его развития. С этим никто не спорит. Но почему, же эта дифференциация непременно приводит к конфликтам? Разве это обязательно? Ведь можно привести массу примеров групповой дифференциации людей, которая ни к каким конфликтам не ведет. В футбольной, например, команде тоже существует «разделение труда»: вратари, защитники, нападающие; но они, же не конфликтуют между собой. Они — единая команда, которую разделение труда лишь сплачивает, делает более эффективной. Или взять отношения в семье — разделение женских и мужских ролей, случается, и приводит к конфликтам, но совсем не автоматически. Увы, приходится констатировать, что до сих пор существовавшее общество в принципе не могло быть «единой командой». И дело совсем не в «незрелости» общества, когда люди вроде бы «не понимают» собственной выгоды (ведь ясно же, что сотрудничать выгоднее, чем воевать). Как раз наоборот: общество прекрасно «понимает» свою выгоду и действует в соответствии с ней. Только вот слово «понимает» надо обязательно взять в кавычки. Его смысл в данном случае несколько иной, чем в обычном словоупотреблении.⁸