Автор работы: Пользователь скрыл имя, 15 Декабря 2010 в 17:10, реферат
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Человек перед лицом смерти
1.1 «Смерть прирученная»
1.2 «Смерть своя»..
1.3 «Смерть далекая и близкая»
1.4 «Смерть твоя».
1.5 «Смерть перевернутая»
1.6 Современное отношение к смерти.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
РОССИЙСКИЙ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ ПСИХОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНОЙ РАБОТЫ
КАФЕДРА ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ
Отношение к смерти в истории
2008
ВВЕДЕНИЕ....................
ГЛАВА
I. Человек перед лицом смерти........................
1.1
«Смерть прирученная»..................
1.2
«Смерть своя».........................
1.3
«Смерть далекая и близкая»......................
1.4
«Смерть твоя».........................
1.5
«Смерть перевернутая».................
1.6
Современное отношение к
ЗАКЛЮЧЕНИЕ..................
СПИСОК
ЛИТЕРАТУРЫ....................
До сравнительно недавнего времени проблема смерти почти вовсе не занимала историков, они, молча, исходили из постулата, что смерть всегда есть смерть («люди рождались, страдали и умирали…»), и обсуждать здесь, собственно, нечего. В наше время перед исторической наукой вырисовалась проблема восприятия смерти людьми в разные эпохи, их оценки этого феномена. И оказалось, что это в высшей степени существенная проблема, рассмотрение которой способно пролить новый свет на системы мировидения и ценностей, принятые в обществе.
Когда историки наконец всерьез занялись проблемами смерти, обнаружилось, что смерть – один из коренных «параметров» коллективного сознания, а поскольку последнее не остается в ходе истории недвижимым, то изменения эти не выразиться не могут также и в сдвигах в отношении человека к смерти. Изучение этих установок может пролить свет на отношение людей к жизни и основным ее ценностям. По мнению некоторых ученых, отношение к смерти – своего рода эталон, индикатор характера цивилизации. В восприятии смерти выявляются тайны человеческой личности. А так как личность является звеном объединяющим культуру и социальность, то восприятие смерти, потустороннего мира, связей между живыми и мертвыми – тема, обсуждение которой могло бы существенно углубить понимание многих сторон социально-культурной действительности минувших эпох, лучше понять, каков был человек в истории.
Проблема отношения к смерти – составная
часть более общей проблемы ментальностей,
социально-психологических установок,
способов восприятия мира. Ментальность
выражает повседневный облик коллективного
сознания. Идеи на уровне ментальностей
– это не порожденные индивидуальным
сознанием завершенные в себе духовные
конструкции, а восприятие такого рода
идей определенной социальной средой,
восприятие, которое их бессознательно
и бесконтрольно видоизменяет.
На протяжении 70-х гг. Арьес опубликовал несколько работ, посвященных установкам западноевропейцев в отношении к смерти. Эти установки менялись исподволь, чрезвычайно медленно, так что сдвиги до самого последнего времени ускользали от взгляда современников. Тем не менее они менялись, и исследователь, принадлежащий к обществу, в котором перемены в отношении к смерти сделались резкими, внезапными и поэтому заметными, смог обратить внимание на историю этих феноменов в прошлом. Арьес смог проследить и охарактеризовать изменение отношения к смерти в истории человечества.
Актуальность
данной проблемы в том, что проблема
смерти касается и относится ко всем
людям и интересно проследить
взгляды людей по отношению к смерти
в разные эпохи человечества.
ГЛАВА I. Человек перед лицом смерти.
1.1 «Смерть прирученная».
Тот образ смерти, который Арьес взял за отправную точку в своем исследовании, восходит к Раннему Средневековью. Но на самом деле этот образ еще старше: смерть, какой она была на протяжении долгих эпох древнейшей истории и, может быть, еще доисторической эры, вне времени. Особенность Раннего Средневековья в том, что рыцарская аристократия внедрила систему образов, присущую народным, устным культурам, в общество образованных клириков, наследников и реставраторов античной учености. Рыцари умирают отнюдь не как придется. Их смерть регулируется строгим ритуалом, услужливо описанным поэтами. Смерть обычная, нормальная не приходит к героям исподтишка, незаметно, даже если она наступает как следствие случайной раны, даже если к ней приводит, что случалось сильное волнение. Самое существенное в этой смерти, что она оставляет время осознать ее приближение. Умирающий сам измеряет, сколько ему осталось жить. Некоторые предчувствия имели характер чуда; особенно верным признаком было явление умершего, хотя бы и во сне. В те времена граница между естественным и сверхъестественным была зыбкой. Тем не менее примечательно, что наиболее часто упоминаемые в средние века признаки, предвещавшие близкую смерть, мы бы сегодня назвали именно естественными: банальная констатация хорошо известных фактов повседневности. Только позднее, в новые и новейшие времена, наблюдатели стали подчеркивать чудесный характер предчувствия смерти, в которое они разумеется, больше не верили и которое отныне рассматривалось как народное суеверие. Эта оговорка появляется с начала XVII в. в одном из текстов Жильбера Гримо, который не оспаривает реальности появления умерших, но объясняет, почему такие видения внушают многим страх. «Что еще увеличивает этот страх, так это вера простонародья, будто такие появления как бы предвестники смерти для тех, кто их видит. Итак, это отнюдь не общее мнение и тем более не мнение людей образованных – это вера простонародья. Дихотомия, отделившая ученых от традиционного общества, отнесла предчувствия смерти в область народных суеверий. В действительности, чудесное наследие тех времен, когда граница между естественным и сверхъестественным была зыбкой, скрыло от романтиков то, что предзнаменование смерти было в Средневековье явлением, прочно укорененным в повседневной жизни. То, что смерть объявляет о своем приближении, было абсолютно естественным, даже в тех случаях, когда это сопровождалось чудесами. Случалось и так, что предзнаменование было чем-то большим, чем просто предупреждение, и до самого последнего момента все шло именно так, как и предвидел сам умирающий. Не все обладали таким ясновидением, но каждый знал по крайней мере, когда приближался его смертный час. Вера в то, что смерть предупреждает о своем приходе, еще долго сохранялась в менталитете народа.
Чтобы о приближении смерти можно было оповестить заранее, она не должна была быть внезапной. Если она не предупреждала о своем приходе, она уже не рассматривалась как необходимость, хотя и грозная, но ожидаемая и принимаемая волей-неволей. Внезапная смерть нарушала мировой порядок, в который веровал каждый. Она была абсурдным орудием случая, иногда выступавшего под видом Божьего гнева. Вот почему внезапная смерть считалась позорной и бесчестящей того, кого она постигла. В этом мире, столь знакомом со смертью, внезапная кончина казалась некрасивой, пугающей и чуждой. Сегодня, когда мы изгнали смерть из нашей повседневной жизни, как раз такое внезапное и абсурдное несчастье нас особенно бы взволновало и скорее всего именно с этого необыкновенного случая мы сняли бы привычные запреты. В Средневековье низкой и позорящей была не только внезапная и абсурдная смерть, но также смерть без свидетелей и церемоний, как, например, кончина путешественника в дороге, утопленника, выловленного в реке, неизвестного человека, чье тело нашли на краю поля, или даже соседа, сраженного молнией без всякой причины. Неважно, был ли он в чем-либо виновен, - подобная смерть клеймила его проклятием. Это представление было очень древним.
Христианство пыталось, конечно, побороть такое представление, накладывающее на внезапную смерть отпечаток бесчестия. Но и позиция христианских авторитетов была полна малодушных недомолвок. По мнению Гийома Дюрана, епископа Мендского, умереть скоропостижно – значит умереть не по какой-либо явной причине, но по одному только произволению Божьему». Умерший не должен рассматриваться как заклейменный проклятием, и его следует похоронить по-христиански. Епископ Гийом пытался все же сделать уступку господствующему мнению: «Если кто-то умирает внезапно, предаваясь распространенным играм, то он может быть похоронен на кладбище, ибо не помышлял причинить зло кому бы то ни было». Но речь шла лишь о допустимости христианского погребения в этом случае.
Если по поводу скоропостижной смерти честного игрока еще можно было дискутировать, то в случае с человеком, умершим от порчи, сомнений уже не было. Жертва не может быть объявлена невиновной, она неизбежно запятнана «низменность» своей смерти. Народное осуждение, постигавшее жертву злодейского убийства, если и не препятствовала ей быть похороненной по-христиански, то иногда налагало на нее нечто вроде штрафа. Еще в большей мере была позорной смерть приговоренных. Вплоть до XIV в. им отказывали даже в возможности спасти свою душу пред казнью: в ином мире их должно было ожидать то же проклятие, что и в этом.
Напротив, в обществе, основывавшемся на рыцарских и вообще на воинских образцах, знатные жертвы военных действий оставались вне подозрения, тяготевшего над всякой внезапной смертью. Прежде всего агония рыцаря, павшего в бою в окружении своих пэров, оставляла достаточно времени для исполнения обычных обрядов, хотя бы и в усеченном виде.
Однако у литургистов XIII в. начало проявляться иное умонастроение, соответствовавшее новому идеалу мира и более далекое от рыцарских моделей. Для этих авторов смерть воина перестала быть образцом благой кончины или же была таковой только при определенных условиях.
Обычная и идеальная смерть в Раннее Средневековье не была специфически христианской кончиной, благом для души, каким представляли смерть столетия христианской литературы, начиная с отцов церкви и вплоть до благочестивых гуманистов. С тех пор как воскресший Христос победил смерть, она рассматривалась как новое рождение, как восхождение к жизни вечной, и поэтому каждый христианин должен был ожидать смерти с радостью.
Интимная простота смерти – одна из двух ее более необходимых характеристик. Другая – это публичность, и она сохранялась вплоть до конца XI X в. умирающий должен быть в центре, посреди собравшихся людей. Человек всегда умирал прилюдно. Отсюда и вся сила слов Паскаля, что человек умирает один: в то время мало кто физически оставался один в момент кончины. Сегодня афоризм Паскаля звучит банально: мы и в действительности имеем теперь все шансы умирать в одиночестве, в пустынной тишине больничной палаты.
Судебные документы конца XVII в. позволяют обнаружить в народном менталитете той эпохи смесь бесчувственности, покорности и стремления к прилюдности в отношении к смерти. Человек эпохи Людовика XIV, по мнению Николь Кастан, был менее чувствителен к смерти, чем мы, и во время пытки и казни проявлял удивительную покорность и выносливость. И дело не в недостатке способов выражения чувств; ведь, например, завораживающее обаяние денег, богатства человек того времени умел выражать с большой силой. Но несмотря на такую любовь к вещам мира сего, умирающий преступник, каким он предстает в судебных протоколах, «производит впечатление приятия неизбежности».
Тысячи
лет сохранялось почти