Основные положения классического психоанализа З. Фрейда.

• постоянное ограничение первоначальных инстинктивных побуждений;
• постоянное смещение целей влечений;
• «усиление интеллекта, который начинает властвовать над инстинктивной жизнью»⁸;
• «интернализация агрессивных наклонностей со всеми их благоприятными и угрожающими последствиями»⁹.

Говоря о  проблеме отказа от влечений, Фрейд  подчеркивает, что под вынуждаемый  культурой отказ от влечений подпадают  как сексуальные, так и агрессивные инстинктивные желания. Ограничение агрессии представляет собой при этом «первую и, быть может, самую трудную жертву, которую общество должно потребовать от индивида»¹⁰.

Далее отказ  от влечений затрагивает вообще все  инстинктивные импульсы, характерные для «первобытного анималистического состояния». Речь идет, в частности, об инстинктивных импульсах «инцеста, каннибализма и кровожадности». Поскольку каждый человек восстает – по крайней мере, бессознательно – против подавления соответствующих инстинктивных желаний, он остается «потенциально врагом культуры».

Фрейд предполагает здесь наличие теснейшей  связи между сексуальностью человека и его анималистичностью, которая в процессе социализации преобразуется в «культурную способность». Сексуальность и анималистичность связаны друг с другом, например, через «экскрементальное». Кроме того, телесные выделения и сексуальность связаны между собой «обонятельным удовольствием», которое у культурного человека подлежит особенно сильному вытеснению. В связи с этой проблемой у Фрейда говорится: «В целом я хотел бы поставить вопрос, не является ли ставшее неизбежным из–за отдаления человека от земли снижение обонятельного удовольствия главным слагаемых его предрасположенности к невротическим заболеваниям. Тогда стало бы понятно, что в восходящей культуре именно сексуальная жизнь должна быть принесена в жертву вытеснению. Ведь мы давно уже знаем, сколь тесная связь возникла в животных организмах между сексуальным влечением и органами обоняния».¹¹

Из этой цитаты проступают два момента: во–первых, в культурном развитии Фрейд видит отдаление от первоначального животного прошлого человека, которое, однако, отчасти сохраняется в системе бессознательного; во–вторых, он говорит, что это отдаление глубочайшим образом связано с предрасположенностью к неврозам.

Идея о том, что психическое заболевание  можно свести к вытеснению анималистичности, часто встречается у психиатров XVII–XVIII столетий. Согласно этой теории, безумие как общая форма выражения психического заболевания стало возможным благодаря «среде», «цивилизации», которые привели к отрыву от анималистической природы, изначально присущей человеку. Для фрейдовской теории культуры, равно как и для его учения о неврозах, основополагающим, следовательно, является принципиальное положение о противоречии между «природой» и «культурой».

При всех культурных преобразованиях, которые  претерпела инстинктивная конституция  человека, гениталии, тем не менее, продолжают напоминать об анималистическом происхождении  человека. «Они не содействовали развитию форм человеческого тела в сторону красоты, они остались анималистическими, и таким образом, сама любовь по сути своей является сегодня столь же анималистической, какой она была искони».¹²

Наверняка не случайно, что Фрейд в этой связи говорит о любви, сводя к анималистичности человека не одну только сексуальность в узком смысле. Любовь и связанные с ней страсти, аффекты и чувства коренятся, по мнению Фрейда, в анималистичности человека. Если придерживаться этой гипотезы, то значительное подавление анималистической природы, тотальное вытеснение «влечения», должно привести также и к неспособности любить. Однако ограничение способности к любви у невротика, склонного к особенно сильному вытеснению, и прежде всего у культурного человека, который в известной степени также должен вытеснять, чтобы оставаться психически «нормальным», происходит, согласно Фрейду, в менее обширной форме.

Примитивный человек, как и ребенок, стоит  к природе и тем самым к  собственной анималистичности гораздо ближе, чем культурный человек. Поэтому, как говорит Фрейд в работе «Тотем и табу», он должен прибегать к гораздо более жестким формам защиты, чем культурный человек, вообще уже не воспринимающий многие инстинктивные желания, которые примитивный человек все еще ощущает непосредственно и, следовательно, должен наложить на них табу, если желает сохранить здоровую социальную организацию.

Вследствие  прогресса культуры человек все  больше обменивает первоначальные возможности  благополучия на надежность и приглушенную страстность. С этой точки зрения Фрейд противопоставляет гипотетического «древнего человека» «человеку культурному», которого самого также следует понимать лишь в качестве прототипа:

«Если культура требует таких жертв не только от сексуальности, но и от агрессивной наклонности человека, нам становится понятнее, что из–за этой жертвы человеку трудно найти в ней счастье. Древнему человеку и впрямь было лучше, потому что он не знал никакого ограничения влечений. Но зато его уверенность в том, что будет долго наслаждаться таким счастьем, была очень невелика. Культурный человек отдал часть своих шансов на счастье в обмен на уверенность»¹³.

Упомянутое  здесь Фрейдом ограничение влечений относится (если вспомнить, например, о  совершаемом при переходе от принципа удовольствия к принципу реальности отказе от непосредственного удовлетворения влечений, который, с другой стороны, только и обеспечивает гарантированную форму удовлетворения влечений) не только к нормированию их проявлений. Переход к «принципу реальности» (формирование Я) связан с отходом в значительной мере от тех переживаний, в основе которых лежит психическая «примитивность», утрата непосредственности, которые Фрейд приписывал гипотетическому «древнему человеку». Таким образом, во взглядах Фрейда на прогресс культуры и построение психического аппарата отчетливо проявляются мыслительные модели, основанные на одних и тех же главных исходных положениях.

С одной стороны, Фрейд говорит, что определенный вид «обманчивых инстинктивных сил» можно объяснить лежащими в их основе вытеснениями, с другой стороны подчеркивает, что «будущий невротик очень часто сочетает в своей конституции... особенно сильное половое влечение и склонность к раннему созреванию».¹⁴ Если такое предположение верно, это означает, что невротик подобно древнему человеку по–прежнему близок «анималистической» природе и поэтому особенно сильно должен защищаться, вытеснять влечения, чтобы утвердиться в социальной реальности, то есть, чтобы достичь своего рода «роковой» культурной способности. То, что Фрейд фактически предполагает значительное сходство между первобытным человеком и невротиком, вытекает из его работы «Тотем и табу».

Однако это  предполагаемое Фрейдом у невротика «особенно сильное половое влечение» можно истолковать также и как результат неудачной сексуальной социализации, а значит и как проявление неинтегрированного архаичного влечения. Поскольку при воспитании ребенка в XIX веке исходили из его асексуальности, а потому проявления инфантильной сексуальности подавляли и отвергали, влечение волей–неволей оставалось несоциализированным. Недостаточная сексуальная социализация (особенно недостаточное расчленение влечения на аффективное и эмоциональное) могла, таким образом, привести к ошибочному выводу об особенно сильно выраженном влечении.

Как бы то ни было, Фрейд предполагает, что невротик в известной степени «необуздан», «анималистичен». Обособляясь, он пытается «частными средствами осуществить то, что в обществе возникло благодаря коллективной работе»¹⁵. Его симптомы похожи на «карикатуры» на религиозные и художественные творения, которые человечество создало сообща, преобразовав – благодаря развитию культуры – значительную часть архаичной конституции влечений, то есть сублимировав влечения и их компоненты. Что касается сексуальности, то асоциальность невротика, по мнению Фрейда, наводит на мысль о его более или менее выраженной нарциссической ориентации. Вместе с тем аутоэротизм и направленность на себя являются, по Фрейду, важными признаками инфантильной, первертированной и невротической сексуальности.

Невроз, однако, не возникает только из–за особой силы влечения, обусловленной либо конституционально, либо недостаточной социализацией. Невротический конфликт вызывает другой фактор – отвержение инстинктивных желаний, отказ от сексуальной потребности, от «всеобщей анималистической необходимости». Без отказа от инстинктивных желаний, которые можно свести к архаичным и потому недостаточно социализированным инстинктивным импульсам, возник бы не невроз, а скорее перверсия.

Осуществляемое  в процессе терапии «связывание» влечения можно, поэтому, понимать также как признание задним числом этих инстинктивных желаний. Получив признание, они могут быть включены во все прочие психические явления. В этом смысле фрейдовскую концепцию терапии можно понимать как реинтеграцию обособившегося влечения, как форму перевоспитания, культурно необходимого преобразования архаичной инстинктивной жизни, благодаря чему одновременно возникает способность любить, обязанная своим происхождением, согласно аргументации Фрейда, сдерживанию чувственного потока. Это означает, что влечение воспринято полностью в гармонии с Я, доступно всем влияниям со стороны прочих стремлений в Я и больше не идет к удовлетворению своим собственным путем. Следовательно, цель терапии – исцелить «неврозы уверенностью от обуздания влечений». Это, однако, удается не всегда: «при огромной силе влечения... зрелому и поддержанному анализом Я задача... не удается; контроль над влечениями становится лучше, но он остается несовершенным»¹⁶.

Если человек  фактически обладает определенной конституцией влечений, то отказ от них является непременным условием при любых общественных условиях. Тем не менее, Фрейд сам дает указание, которому он, правда, не всегда следует, что необходимый отказ от влечений – по крайней мере, отчасти – необходимо рассматривать и с других точек зрения, не только с антропологической.

Как уже говорилось, культура, с точки  зрения Фрейда, – это все то, чем человеческая жизнь отличается от ее изначальных анималистических условий. Однако предпосылками культуры, согласно Фрейду, являются «принуждение к труду и отказ от влечений». Кроме того, культура, так же, как и формирование Я, является выражением стремления к самосохранению. Самосохранение же есть не что иное, как выражение экономического принципа, необходимости выжить благодаря труду. Таким образом, проблему отказа от влечений следует также рассматривать с экономической точки зрения, «поскольку на взаимоотношениях людей во многом сказывается степень удовлетворения влечений, обеспечиваемая имеющимися товарами»¹⁷.

Рассматриваемое Фрейдом принуждение к труду  нельзя, поэтому, понимать только с  позиции «извне», как необходимость воспроизводства, его следует трактовать и в психическом смысле. Способность к труду предполагает структурную перестройку первоначальных способов реагирования и переживания, которые, пожалуй, представляют собой материальное ядро неоднократно обсуждаемого Фрейдом «принуждения к реальности». Фрейд скептически относился к готовности человека трудиться по доброй воле, и это, пожалуй, следовало бы также рассмотреть в связи с теми условиями, в которых работают люди. Не будь принуждения к труду, выполнять необходимую работу многие люди, наверное, были бы не готовы. Правда, Фрейд видел в труде также и позитивные стороны. Он является средством интегрирования индивида в общество и связывания его «с реальностью». Кроме того, благодаря труду иногда могут удовлетворяться инстинктивные желания, «масса либидинозных компонентов, нарциссических, агрессивных и даже эротических».

Следовательно, отказ от влечений, которого, согласно Фрейду, требует культура, можно связать с общественно необходимым принуждением к труду. Маркузе указывает на то, что приучение к труду при условии господства общественной реальности делает полностью понятным постулируемый Фрейдом отказ от влечений. В связи с этим Маркузе интерпретирует психическую «нормальность» в зависимости от готовности трудиться и полагает, что эта форма нормальности сводится к искажению и искалечению человеческого естества¹⁸.

Несмотря на то, что Фрейд усматривает в принуждении к труду, а следовательно, и в труде конституирующий фактор «культуры», тем не менее он не готов признать в этом факторе последнее основание своей теории отказа от влечений. Даже если учитывать принуждение к труду, при более тщательном анализе культуры опять–таки центр тяжести перекладывается с материального на душевное. В начале человеческого общества, в первобытном племени, подавление следует рассматривать прежде всего с психологической точки зрения, в аспекте агрессивных и сексуальных инстинктивных желаний в связи со стремлением обладать сексуальным объектом. Стремление к материальным благам – если не считать самых элементарных средств воспроизводства, – равно как и стремление к власти, влиянию или славе, зачастую выступает у Фрейда лишь как своего рода промежуточный шаг, за которым скрывается стремление к сексуальному объекту.

«Неожиданно мы соскользнули из экономической области в психологическую. Сначала мы пытались найти обретения культуры в имеющихся благах и институтах, возникших для их распределения. С пониманием того, что каждая культура покоится на принуждении к труду и отказе от влечений и поэтому неизбежно вызывает противодействие со стороны тех, кого эти требования касаются, стало ясно, что сами блага, средства к их получению и их распределение не могут быть существенным или единственным в культуре»¹⁹.

Следовательно, если принять аргументацию Фрейда, противодействие, которое вызывает развитие у человека, является вполне естественным и даже неизбежным. Невротики представляют собой класс людей, которые из–за своего противодействия необходимому отказу от влечений реагируют асоциально и в конце концов заболевают. Как бы Фрейд ни критиковал культурно обусловленный отказ от влечений и как бы ни выступал за как можно большее его послабление, все же он не убежден в необходимости полного его устранения. Напротив, Фрейд выступает за признание реальности и тем самым за необходимость отказа. Такое признание должно происходить с помощью «разума».

В последней лекции своего «Нового цикла лекций по введению в психоанализ» (1933) Фрейд выступает за «диктатуру разума». Разум должен овладеть душевной жизнью человека и оставить страстям, чувствам и инстинктивным желаниям подобающее им место. И хотя эта диктатура разума является некой иллюзией²⁰, как уже было показано Фрейдом в его работе «Будущее одной иллюзии» (1927), к ней, тем не менее, нужно стремиться.