Жак-Рене Эбер. Политический портрет

    Причину такого фатального развития событий, когда «естественный ход эволюции общества» оказался временно прерван, автор доклада видел в желании робеспьеристов провести в жизнь путем жесточайшего государственного принуждения умозрительно созданный ими план социального устройства, совершенно не учитывавший реального положения дел. «Повеса двадцати шести лет, — говорил докладчик о Сен-Жюсте, — едва стряхнув с себя школьную пыль и раздуваясь от гордости за свои куцые знания, прочел книгу одного великого человека (Монтескье), в которой ничего не понял, кроме того, что роскошь, дитя искусств и торговли, портит народ. Еще он вычитал, что другой великий человек (Ликург), коего он понял и того меньше, воспитал народ храбрецов на пространстве в несколько тысяч стадий. Тут же наш незадачливый подражатель античности, не изучив ни местных особенностей, ни нравов, ни состава населения, и применяя принципы, которые вообще неприменимы на практике, заявил нам здесь тоном, полным самодовольства, которое было бы смешно, если бы не было столь ужасно: «Мы обещаем вам не счастье Пeрсеполиса, а счастье Спарты»¹⁷. В своем стремлении реализовать подобную утопию сторонники Робеспьера, утверждалось в докладе, проявляли упорство религиозных фанатиков, не останавливаясь ни перед чем ради достижения поставленной цели. «Эта попытка силой втиснуть реальную общественную жизнь в прокрустово ложе абстрактной схемы имела самые печальные последствия: робеспьеристская политика привела к разрушению торговли, предпринимательства, искусств и ремесел»¹⁸, — отмечал автор доклада.

     Стремление к широким обобщениям выгодно отличает этот доклад от большинства антиробеспьеристских сочинений того времени, в том числе, как ни странно, и от сделанного год спустя еще одного доклада Куртуа о событиях 9 термидора, где причины террора сводились в духе «черной легенды» к честолюбию и кровожадности Робеспьера, якобы стремившегося подражать королям, императорам и другим «тиранам прошлого». Доклад, безусловно, заслуживает внимания как одно из первых проявлений «мотива утопии» при объяснении причин террора.

     Такая интерпретация перекликалась с трактовкой Французской революции в целом авторами консервативного направления, в частности, — выдающимся английским мыслителем Э. Берком. «Еще в юности, пришедшейся на середину XVIII века, Берк критиковал английских и французских просветителей за то, что они полагали возможным разработать умозрительным путем схему идеального общественного строя, лишенного противоречий. Неудивительно, что Французская революция, в которой многие современники (по крайней мере, на ранней ее стадии) видели триумф идей Просвещения, была воспринята им как попытка осуществления этих абстрактных систем на практике»¹⁹.

     Уже в 1790 году в знаменитых «Размышлениях о революции во Франции» Берк осудил происшедшее по другую сторону Ла-Манша как насилие над исторически сформировавшимся и вполне жизнеспособным общественным организмом во имя торжества мертворожденной абстракции. «Разве верно, будто французская система управления оказалась настолько неспособной к реформе или незаслуживающей ее, что существовала настоятельная необходимость сразу же снести все здание и расчистить площадку для возведения на его месте теоретически разработанного, экспериментального сооружения? - спрашивал он, нисколько не сомневаясь, что ответ может быть только отрицательным, - В погоне за фантомом идеального строя революционеры привели Францию к катастрофе. Наказанием им стал их успех. Законы ниспровергнуты, суды уничтожены, промышленность безжизненна, торговля угасает, налоги не выплачиваются, но население тем не менее нищает, церковь ограблена, но государству не стало легче...»²⁰. В последующих работах Берка эти идеи получили дальнейшее развитие. Английский мыслитель настойчиво подчеркивал, что «уникальность французских событий заключалась именно в той ведущей роли, которую в них играла идеология разрыва с прошлым, — в абсолютном неприятии деятелями революции существовавших до нее социальных реалий. Французские революционеры недовольны всем; они отказываются хоть что-нибудь реформировать; они ничего не оставляют без изменения, да-да, совсем ничего»²¹.

     В отличие от доклада Куртуа, сочинения Берка не содержат особого анализа политики французских революционеров в период их нахождения у власти. «Рассматривая извне происходившее во Франции и порицая революцию в целом, Берк сравнительно мало вникал в различия позиций соперничающих «партий». Его больше интересовало то, что было у них общего. Однако он также пришел к выводу, что во время господства якобинцев пропасть между реальностью и тем абстрактным идеалом, к которому они пытались привести нацию, была как никогда широка»²². В 1796 году в одном из своих последних произведений мыслитель дал якобинцам такую характеристику: «Эти философы — фанатики, не связанные с какими-либо реальными интересами, кои уже сами по себе могли бы сделать их гораздо более гибкими; они с таким тупым остервенением проводят безрассудные эксперименты, что готовы принести в жертву все человечество ради успеха даже самого незначительного из своих опытов»²³. Эта характеристика как нельзя более подходит к одному из «крайних» якобинцев Жаку-Рене Эберу, политический портрет которого – цель настоящей курсовой работы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. ЭБЕР ЖАК-РЕНЕ. «РЕСПУБЛИКАНЕЦ, КРАЙНЕ ЛЕВЫЙ,

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПРОКУРОРА  КОММУНЫ, ИЗДАТЕЛЬ

 ГАЗЕТЫ «ПЕР ДЮШЕН»

                                                                                    «Контраст между общественным негодованием, ныне его

                                                                            подавляющим, и почти всеобщей любовью, предметом которой

                                                                         он был раньше, и особенно стыд превратиться в предмет собст-

                                                                         венных былых сарказмов над аристократией и горе от сознания,

                                                                        что гибнет сам, после того как погубил столько людей, - всего

                                                                         этого достаточно…»²⁴

 

2.1. Воспитание  и образование, формирование политических  взглядов

 

     Во второй половине XVIII века во Франции при общем обнищании крестьян, составлявших более 80% населения, и крайней слабости по этой причине внутреннего рынка, процветало производство предметов роскоши для дворянства и буржуазии. Поэтому быть ювелиром либо заниматься изготовлением дорогой мебели было очень выгодно, и такие люди не бедствовали. Вот и Жак-Рене Эбер, родившийся 15 ноября 1757 года в Алансоне в семье ювелира, имел возможность получить достаточное по тем временам образование в иезуитской школе, а затем изучать медицину.

     Однако  ни наставлять заблудших и  славить Господа, ни лечить  страждущих он не стремился.  Выросшему в провинции, ему хотелось в Париж, куда он смог приехать 1780 году в 23-летнем возрасте. В столице Эбер перепробовал много профессий, начиная с должности смотрителя склада, затем стал билетером в театре-варьете, откуда вскоре был уволен, как указано в исторических источниках, «за воровство»²⁵ (в действительности, он, находясь в крайне стесненных обстоятельствах, заложил в ломбарде постельные принадлежности и белье, выданное ему в пользование театром). В 1786 году он даже нанялся в лакеи, но тоже ненадолго.

     Будучи  человеком, как упоминалось выше, достаточно образованным, Жак-Рене Эбер попытался заняться журналистикой и подрабатывал случайными литературными заработками. Это занятие было единственным, которое оказалось ему по душе и по силам, тем более красноречия ему было не занимать, ведь в иезуитской школе умению произносить речи и риторике обучали очень тщательно. Статьи Эбера, резкие и остроумные, написанные доступным простым парижанам языком, снискали ему огромную популярность среди парижской бедноты. Однако, поскольку Эбер, как человек находчивый и не лишенный сообразительности, избрал темой для своего литературного творчества критику власть предержащих, а более всего – короля и его окружения, его статьями заинтересовалась цензура, которая и запретила печатать его опусы.

     Это было время, когда Франция, считавшаяся самой сильной европейской страной в век Людовика XIV, затем, в период регентства и правления Людовика XV (1715-1774 гг.) находившаяся в упадке, переживала печальные последствия его политики, а вступивший на престол в мае 1774 года Людовик XVI, как это нередко случается в истории, должен был расплачиваться за грехи отца. Между тем «он был далеко не худшим королем Франции, но бессилие королевской власти в период все углублявшегося экономического кризиса, а также непопулярность королевы Марии-Антуанетты, австрийки по происхождению, усугубляли ненависть, как к самой монархии, так и к носителям ее идеалов»²⁶.

     К 1788 году  в стране сложились как объективные,  так и субъективные предпосылки  для создания революционной ситуации. Среди непосредственных причин, приведших Францию к революции, были и дефицит государственного бюджета, глубокий торгово-промышленный кризис, обострение вследствие этого социальных противоречий и т.д. К тому же служившийся в 1788 году сильный неурожай привел к массовым народным восстаниям, охватившим сначала большинство провинций, зимой 1789 года такие крупные города, как Марсель, Тулон и Орлеан, а в апреле этого года и Париж. Стихийные выступления вылились в настоящий штурм возвышающейся в центре города крепости — Бастилии, падение которой 14 июля 1789 года принято считать началом французской буржуазной революции.

     26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло «Декларацию прав человека и гражданина» — важнейший документ Французской революции, который приобрел впоследствии всемирно историческое значение. Естественными, священными, неотчуждаемыми правами человека и гражданина «Декларация…» объявляла свободу личности, свободу слова, свободу убеждений, права на сопротивление угнетению.

     С отменой цензуры Жак-Рене Эбер возвращается к журналистской деятельности. «Появившаяся в ноябре 1790 года его газета «Пер Дюшен» («Папаша Дюшен») своим грубым «санкюлотским языком» резко выделялась среди моря печатных изданий того времени. Во французском фольклоре существовал образ папаши Дюшена - бравого, никогда не унывающего печника - балагура с огромной трубкой в зубах. Выпуская газету от имени этого персонажа, виртуозно пользуясь острым нецензурным языком, не зная границ в своем политическом радикализме, Эбер сумел завоевать огромную популярностью среди парижской бедноты»²⁷.

     После неудачного бегства королевской семьи Эбер занимает резкую антироялистскую позицию и начинает ядовитую кампанию против Людовика XVI. Устами папаши Дюшена называет короля «толстой свиньей» и «подлым дезертиром», заявляет о том, что он, простой печник, готов стать регентом…

     Учредительное собрание, последовательно защищавшее интересы буржуазии, стало интенсивно преследовать рабочее движение. Это была одна из наиболее бесправных категорий населения, так как жизнь их всецело зависела от хозяев предприятий. Заработная плата была низкой и, как всегда, отставала от роста цен. В связи с этим в Париже не утихали рабочие волнения, а в 1790-1791 гг. были созданы первые рабочие организации, начались крупные забастовки. Все эти события находили свое отражение в статьях Эбера.

     В 1791 году Учредительное собрание закончило работу над составлением Конституции, в которой Франция провозглашалась конституционной монархией, высшая исполнительная власть предоставлялась королю, а высшая законодательная власть — Законодательному собранию. В выборах могли принимать участие только так называемые активные граждане, которые составляли 20% населения страны. Кроме этого, конституция так и не отменила рабства, которое все еще продолжало существовать в колониях Франции. Это привело к образованию в Учредительном собрании группы депутатов, недовольных конституцией и защищавших интересы демократических кругов. Ее возглавлял адвокат из Арраса Максимилиан Робеспьер, человек, сыгравший впоследствии роковую роль не только в судьбе Жака-Рене Эбера, но и всей Франции.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.2. «Вы к ним имеете отношение как человек, их, собственно,

погубивший...»

     В 1791 году в Париже и провинциальных городах начали создаваться политические клубы, наибольшую популярность среди которых приобрели клубы якобинцев и кордельеров. Названия эти возникли от наименований монастырей, в помещении которых собирались члены клубов. Официальные названия их были иными: якобинский клуб назывался «Общество друзей конституции», а клуб кордельеров — «Общество друзей прав человека и гражданина». Эбер вступил в клуб кордельеров, членами которого состоял его друг и единомышленник Пьер-Гаспар Шометт.

     Благодаря своему умению говорить пламенные речи, а также «неистовому горящему взгляду»²⁸, Эбер быстро завоевал популярность и среди членов клуба, хотя современники отзывались о нем так: «Вечно саркастическая ухмылка, не предвещающая ничего доброго... Интеллектуал, многие его назвали бы интересным собеседником, но приятным - вряд ли. Резкий, неистовый, человек крайних взглядов»²⁹.

     Измена короля, как считали революционеры, вновь породила острый политический кризис внутри страны. Клуб кордельеров тут же возглавил движение народных масс, которые настаивали на отрешении изменника от власти. «17 июля по призыву клуба кордельеров тысячи и тысячи парижан, главным образом рабочие, а также ремесленники, собрались на Марсовом поле. Они ставили свои подписи под петицией, составленной Эбером, которая требовала низложения короля и предания его суду.