Этническая идентичность

Из приведенного определения  очевидно, что какой-либо особой подготовки, в частности, психологической, к  межкультурной коммуникации не требуется. Для ее успешности нужно лишь умение спокойно воспринимать иное мнение, иной образ жизни. Межкультурной коммуникации чужды вопросы «почему?», важно уметь принять факты из иной культуры. В противном случае в процессе межкультурной коммуникации неизбежно возникает невидимая преграда к взаимопониманию.

Таким образом, стержнем межкультурной коммуникации является толерантное стремление к взаимопониманию. Если оно имеется, то будут легко прощены (если вообще будут замечены) и языковые ошибки, и отличия в культуре (манере) общения, и естественные социокультурные нестыковки.

До сего времени, однако, исследования в области межкультурной коммуникации не касались упомянутых проблем. В основном, тщательным образом выявляются особенности различных культур с тем, чтобы как можно лучше «подладиться», «подстроиться» под потенциального собеседника по межкультурной коммуникации. Неслучайно в настоящее время разработаны всевозможные инструкции, правила о том, как общаться с русскими, с японцами, французами и т.п.

Некоторые пояснения  о правилах общения, принятых в той  или иной культуре, безусловно, нужны, но для других целей: не для того, чтобы им следовать, но для того, чтобы лучше понимать своего собеседника по межкультурной коммуникации.

Межкультурная коммуникация, как известно, это общение лиц, принадлежащих к различным культурам  и, следовательно, говорящих на разных языках. Возникает правомерный вопрос: на каком языке осуществляется коммуникация?

Если собеседники не владеют одним языком, то реальная межкультурная коммуникация может  состояться лишь с помощью специалиста  по межкультурной коммуникации - переводчика, который адаптирует их общение и обеспечивает взаимопонимание.

Однако приведенный  выше пример практически не анализируется  в специальной литературе. Априори  считается, что именно российский партнер  по межкультурной коммуникации в  реальных условиях общения со своим зарубежным коллегой (другом, случайным собеседником) пользуется иностранным языком. И, соответственно, он должен быть подготовлен к потенциальной межкультурной коммуникации, т.е. владеть иноязычной коммуникативной компетенцией, социокультурной компетенцией и целым рядом других составляющих коммуникативной компетенции.

Партнеру по межкультурной  коммуникации, если он является носителем  языка, на котором она реализуется, не нужна дополнительная подготовка к потенциальной межкультурной  коммуникации.

Получается одностороннее  коммуникативное движение, в то время  как известно, что межкультурная  коммуникация представляет собой речевое  взаимодействие, т.е. это движение коммуникантов  навстречу друг другу.

Безусловно, национально-этнические, ментальные и другие ценности партнеров по межкультурной коммуникации играют существенную роль в общении, но они не должны раствориться в процессе межкультурной коммуникации.

Российский социум обладает интегрально понимаемым российским менталитетом, вместе с тем каждый представитель более чем ста этносов имеет исключительно свои этнические ценности и идеалы, составляющие основы национально-этнического менталитета.

Даже в рамках моноэтнической и монокультурной среды имеют  место значительные отличия в  ценностных приоритетах, жизненных пристрастиях, социокультурных преференциях и языковых особенностях, обусловленных спецификой мест проживания, климатическими различиями ,лингво-культурологическими традициями.

Этническая идентичность, таким образом, определяется менталитетом, который формируется под сильным влиянием культуры, традиций, обычаев, уклада жизни этноса или этнической группы. Интегрально понимаемый менталитет представителей той или иной культуры нам представляется состоящим, по крайней мере, из трех компонентов: а) интегрального; б) регионального; в) собственно этнического, каждый из которых реализуется в процессе подлинной межкультурной коммуникации.

Этническая идентичность в России в ХХ веке

Можно сказать, что в  течение всего XX века исследование различных, и главным образом культурных и политических аспектов межэтнических границ было в центре внимания мирового обществоведения. Это проявилось в целом ряде направлений научного поиска: изучение этноса и этничности (примордиалистская, конструктивистская и инструменталистская модели); создание множества теорий конфликтов (функциональная модель /Г.Зиммель, Л.Коузер/, "диалектическая модель" /Р.Дарендорф/, концепция "плюрального общества" /М.Г.Смит/, теория "внутреннего колониализма" /М.Хечтер и проч./, изучение этноцентризма, межэтнической дистанции и т.д.

Этот выраженный акцент в научных исследованиях, как  представляется, можно объяснить  не только и даже не столько фундаментальностью представлений о социальных системах и социальных границах. Более того, перечисленные выше исследовательские направления и созданные на их основе "теории среднего уровня" имели в большей мере прикладной и управленческий характер. Здесь характерен один пример из американской историографии. В межвоенный период американский ученый Д.Монихан (вместе со своими коллегами) создал теорию "плавильного тигля", в которой он предрекал растворение иммигрантских групп в американском сообществе. После второй мировой войны этот же автор провозгласил существование в США "этнического салата", то есть некоего "общего блюда", в котором отдельные иммигрантские группы становятся необходимым компонентом. В 1993 г. Д.Монихан подготовил книгу "Pandaemonium", в которой он описывает конфликтогенность этнического национализма. К чести исследователя следует сказать, что он не придерживался собственных догм. Вместе с тем, этот пример указывает на недостаточную освоенность исследователями теории социальных систем и социальных границ, об излишнем эмпиризме современных социальных наук.

Что же происходило в  мире, если следовать взглядам Т.Парсонса и его последователей, на протяжении XX века? Можно предположить, что в прошлом веке интенсивно развивались процессы разрушения старых и становления новых социальных систем, и, соответственно, социальных границ. В частности, это было связано с развитием так называемого "национального государства", совмещающего этнические и политические социальные системы (или, словами английского философа Э.Геллнера, совмещающего культурные и государственные границы). В историо-графическом плане это выразилось в повышенном интересе к теории и практике национализма, который проявляла в первую очередь зарубежная наука. В управленческом аспекте это выразилось в возможности существования так называемых "управляемых конфликтов", понятно, что управляемых при помощи манипуляции общественным сознанием.

Но, кажется, при всем разнообразии существующей ныне литературы относительно различных проявлений национализма и межэтнических конфликтов серьезного приращения к теоретическому богатству школы Т.Парсонса так  и не произошло. Во многом это связано с очевидным методологическим пороком современных исследований национализма, в которых доминирует подход с точки зрения культуры, а не социальных систем, а нации определяются как "воображаемые сообщества" (название книги Бенедикта Андерсона 1991 г.). Вместе с тем, хорошо известно, что мы видим мир только таким, каким он предстает в наших понятиях, и не можем осознавать ничего в реальности, что в эти понятия не укладывается. Об этом говорит и лингвистика в виде концепции "языковой относительности" Сэпира-Уорфа, и философия в концепции Э.Ильенкова о "реальности идеального". Слово "воображаемый" (англ. "imagined") в русском языке близко к понятию "несуществующий", но применительно к социальным системам и границам между ними это далеко не так однозначно.

Иными словами, само существование  социальных систем и социальных границ есть функция от движения человеческой мысли, выраженной в виде философской  категории, политического лозунга  или экономической задачи. Вместе с тем, не лишено практических оснований следующее высказывания директора Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишкова: "...говоря об этнической границе, конституирующей группу, мы должны иметь в виду, что если даже это результат собственного выбора, то это не всеобщий выбор, а момент согласия только части социально активного населения, для которой участие в этническом дискурсе важно по тем или иным причинам. Гораздо более вероятно, что подавляющее большинство членов группы ложится спать и встает не с вопросом "Кто мы?"..., если, конечно, на их дома не падают бомбы именно в связи с подобными вопросами".

Автор совершенно прав в том, что  большинство людей не озабочены  вопросам национальной идентификации  в повседневной жизни, особенно если они живут в этнически однородной среде и не испытывают в связи со своей национальной принадлежностью существенных неудобств. Вместе с тем, эмпирически установлено, что в современной индустриальной среде человек осознает свою этногрупповую принадлежность приблизительно к 10 годам, то есть в том возрасте, когда дети еще не могут сделать сознательного выбора. "Ежедневный плебисцит" - слова, которыми 
Э.Ренан характеризовал понятие "нация", - здесь совершенно не нужен. Национальная идентичность включает человека в "квазиестественное" состояние, которое требует мобилизации лишь при определенных условных "сигналах" (например: "Отечество в опасности!").

Было бы интересно  проследить процессы формирования этнической идентичности на примере Российской империи-СССР-Российской Федерации, развивавшейся  в XX в несколько иной цивилизационной  парадигме, чем страны Запада.

Этническая идентичность в дореволюционной России

В Российской империи как сложной  социальной системе, включавшей целый  ряд подсистем и функционировавшей  на иной политической и экономической  основе, чем современные государства, проблема этнической идентичности имела  свои особенности. Достаточно сказать, что сам русский народ еще не был консолидирован как нация. Нередко у местных крестьянских общин преобладало локальное самосознание. Вот типичная сцена, вычитанная автором в "Архангельских губернских ведомостях": жители одного из поморских сел говорили этнографу, что они не русские и не коми, а "усть-цылёмы" ("нежели мы русские или ижемцы - мы другие"). Вот еще яркий случай - "тутейшие" в западных районах Империи, которые не считали себя русскими, белорусами, поляками или литовцами, а просто "местными". В российской глубинке доминировала региональная идентичность. Так, во многих мемуарах участников первой мировой войны упоминалось, что нередко призывники и солдаты уклонялись от военных действий, мотивируя это так: "мы калуцкие, до нас война не дойдет". Многие жители Империи имели двойную идентичность: русский или казак, мусульманин или подданный "Белого царя".

В целом размытость этнической идентичности не только характерна для политических систем доиндустриального типа, но во многом даже входит в норму соответствующей государственной политики. Так, жители Российской империи делились властью в первую очередь на православных и неправославных со своими правами и обязанностями по отношению к государству.

Конфессиональная идентичность вообще характерна для общества, не прошедшего этапа индустриального развития. Так, все мусульманское население Империи считало себя членами единой мировой исламской общины-уммы, возможно, иногда добавляя, что я - персоязычный мусульманин, то есть таджик. Современное же апеллирование к всемирной умме со стороны исламских радикалов является скорее признаком вторичной архаизации и не встречает массового отклика среди народов, исповедующих ислам.

Вместе с тем, даже на ранних стадиях  модернизации в результате объективных  социальных, экономических и результирующих их идеологических процессов (включая и адаптацию заимствованных идеологических схем) начинаются изменения в системе идентичностей, отражающие соответствующие подвижки социальных границ. В первую очередь следует сказать о деятельности национальной элиты, преимущественно творческой интеллигенции. Создание литературы на национальном языке, национальной школы, системы высшего образования, массовых коммуникаций, тем более если это замешано на романтических идеях "почвы и крови", необходимо ведет к формированию представлений о нации, чувства национального единства и национальной идентичности, а следовательно, к созданию новой социальной системы - национального государства. Русский народ встал на этот путь преимущественно со 2-й половины XVIII в., но завершил его только в советские годы. Другие народы Российской империи двинулись в этом направлении несколько позже.

Важное значение в формировании этнической идентичности имеет наука  как регулярная отрасль деятельности индустриального общества, и особенно если соответствующие знания попадают в систему школьного образования. В первую очередь здесь играет большую роль географическое и этнокультурное "описание отечества", создающее у жителей его целостную картину. В XVIII-XIX вв. (условно говоря, от Озерецковского до Прживальского), отечественной наукой здесь была проделана большая работа. Еще большую роль на формирование национальной идентичности имеет проведение переписей населения. Первая российская перепись (а до этого проводились так называемые "ревизии") состоялась в 1897 г. В ней все этнические группы России делились "по национальности", "по языку" и "по вероисповеданию". Иными словами, модернизирующееся государство само в научных и управленческих целях делит все население на национальные группы и приписывает им особые качества.

Свою роль в формировании национального  самосознания и соответствующей  идентичности играет репрессивная государственная  политика и возникновение в среде  интеллигенции ответных политических движений. Для государственной политики Российской империи было характерно непризнание украинской культурной специфики, и в ответ возникло движение украинской национальной интеллигенции, окрашенное в социал-демократические тона. В царской России преследовались евреи (черта оседлости, погромы и т.д.), и в ответ возникло движение "синайцев", а потом "сионистов", направленное на создание еврейского национального государства. Колониальная эксплуатация Сибири породила местное русское "областничество", в котором доминировала региональная идентичность.