Жанрово-стилистические особенности рассказов У. С. Моэма

Плодовитый писатель, Сомерсет Моэм создал 25 пьес, 21 роман и более 100 рассказов.

Лучшие романы Моэма - в  значительной степени автобиографические Бремя страстей человеческих (Of Human Bondage) и Пироги и пиво (Cakes and Ale, 1930); экзотический Луна и грош (The Moon and Sixpence, 1919), навеянный судьбой французского художника П.Гогена; повесть о  южных морях Тесный угол (The Narrow Corner, 1932); Острие бритвы (The Razor ' s Edge, 1944). После 1948 Моэм оставил драматургию и  художественную прозу, писал эссе, по преимуществу на литературные темы. Стремительная  интрига, блестящий стиль и мастерская композиция рассказа доставили ему  славу «английского Мопассана».

По натуре Моэм был человеком  сугубо партикулярным, однако и ему  доводилось соприкасаться с делами войны и мира. Речь идет не об участии  в боевых операциях, а о том, что  принято именовать "тайной войной". Первый раз это было в конце 1910-х  годов. Моэм согласился тогда выполнить  для британской разведки деликатную миссию, о которой поведал впоследствии в автобиографических записках и  в сборнике "Эшенден, или Британский агент"(1928). Он был послан в ряд  европейских стран для тайных переговоров с целью не допустить  их выхода из войны. С той же целью  и еще с заданием помочь Временному правительству удержаться у власти он прибыл в Россию после Февральской  революции. Не без изрядной доли самоиронии он уже стариком писал о том, что  миссия сия была неблагодарной и  заведомо обреченной, а сам он - никудышным "миссионером".

Тем не менее и этот опыт, судя по всему, пригодился ему как  писателю, обогатив знанием "тайной войны" во всей ее отнюдь не романтической, жестокой, а то и отталкивающей  наготе.

И не только это. Поездка в  Россию и то, что увидел там этот проницательный наблюдатель, думается, могли укрепить его в некоторых  соображениях, к которым он пришел еще у себя на родине и которыми позже поделился в книге "Подводя  итоги": "Трудно примириться с  тем, что у людей нет работы; что самая работа так уныла; что  они, а с ними их жены и дети, живут  впроголодь и впереди их не ждет ничего, кроме нищеты. Если помочьэтому  может только революция, тогда пусть  будет революция, и поскорее". Тем более маловероятным представляется, чтобы "русский" опыт и провал миссии в Петрограде не внесли своей  лепты в признание Моэмом неизбежности и необратимости революционных  преобразований общества: "Я не сомневаюсь, что пролетариат, все яснее сознавая свои права, в конце концов захватит власть в одной стране за другой, и я не перестаю дивиться, почему нынешние правящие классы, чем упорствовать в напрасной борьбе с этой неодолимой силой, не используют всякую возможность  подготовить массы к выполнению предстоящих им задач, так чтобы, когда нынешних правителей отстранят  от дел, их постигла бы менее жестокая участь, чем в России".

В России ему не понравилось. Он видел в людях неискренность, напыщенные деклорации, апатию и вялость. Моэму никак не откажешь в трезвом  понимании исторических процессов  независимо от того, устраивали они  его или нет.

Под видом репортера, Моэм работал на британскую разведку в  России во время русской революции 1917 года, но заикание и проблемы со здоровьем  препятствовали карьере на этом поприще. Из России он уехал разочарованным. Люди ему показались неискренними и  вялыми. Образ жизни и нищета ему  тоже не понравились. Из затеи послать  его в Румынию ничего не вышло, и он был этому рад, так как  был болен туберкулезом. (За свою жизнь еще он был болен дважды лихорадкой) Два года он пролечился в санатории в Шотландии и  выздоровел. По выздоровлении он отправился в Китай с другом. Там он искал  новых впечатлений и новых людей. Сам по себе Моэм был стеснительным, но его друг знакомился с различными людьми, а потом знакомил и его.

Когда Моэм направлялся в  г. Паго-Паго (острова Самоа) на одном  борту с ним оказались миссионер  и женщина легкого поведения, это послужило поводом к написанию  самой нашумевшей истории, рассказанной позже в рассказе "Дождь" (по ее мотивам снято несколько фильмов). В 1928 году он поселяется во Франции. Его  пьесы, среди которых "Круг" (1921) - сатира на общество, "Наше лучшее" (1923) - об американцах в Европе, и "Постоянная жена" (1927) - о жене, которая мстит  неверному мужу, ставили в Европе и США. Знаменитый роман Моэмса "Луна и грош" (1919) рассказывает о Чарльзе  Стриклэнде, а вернее о Поле Гогене, который выведен под именем Стриклэнда, художнике, чей отказ от цивилизации  привел его на остров Таити. Там его  поражает лепра (проказа), но он продолжает писать картины. "Дрожание листа" (1921) включает историю "Дождь", сценическую  версию этой истории предложили к  постановке Джон Коль тон и Клеменс  Рандольф в 1922 году. Роман "Лезвие бритвы" (1944), где речь идет о духовном поиске человека, был дважды экранизирован. В предисловии к этой книге  Моэм написал: "Здесь нет выдумки", в ней изображен молодой американский человек, прошедший войну, он оказывается  то в Италии, то в Лондоне, то на Ривьере  или на Монпарнасе. В конце концов, от ужасов войны он находит покой  в Индии, сливаясь с Абсолютом, согласно философскому учению, известному как  Веданта.

Считается, что Моэм положил  начало жанру современного шпионского романа книгой "Эшден, или британский агент" (1928), которая частично была основана на личном опыте писателя. Альфред Хичкок использовал несколько  отрывков из этого текста в фильме "Секретный агент" (1936), в частности  истории "Предатель" и "Безволосый мексиканец". В фильме (местом действия является Швейцария) агент убивает  не того человека, а затем продолжает преследовать настоящую жертву.

Моэм верил в то, что  истинная гармония заключается в  противоречиях общества, что нормальное на самом деле не является нормой. "Обыденная  жизнь - это самое богатое для  исследования писателя поле" - заявлял  он в книге "Подводя итоги" (1938). В сатирическом рассказе "Муравей  и кузнечик" он противопоставляет  двух братьев, легкомысленного и  беспринципного Тома и добродетельного  трудягу Джорджа, предполагается, что  Том, в конце концов, окажется на обочине жизни, однако, тот женится  на богатой старой леди, которая  умирает и оставляет ему состояние.

Хотя Моэм пользовался  всемирной известностью, ему не было присвоено звание рыцаря*, а его  связь с Джералдом Хакстеном, его личным секретарем, долго была предметом сплетен. Тот жил с  ним и вскоре умер от алкоголизма.

Моэм умер в Ницце 16 декабря 1965 года. Говорят, перед смертью он просил сэра Алфреда Айера, известного философа-позитивиста, навестить его  и уверить его в том, что  нет жизни после смерти.

.2 Общие мотивы творчества  Моэма

Литературная биография  писателя, как он сам признавал, сложилась  удачно. У Моэма рано проявилось стремление к внутренней свободе, «бунт  против образа мыслей и обычаев той  среды, в которой вырос, прежде всего  против чопорности и снобизма, неискренности  человеческих отношений, приносимых в  жертву сооброжениям салонной респектабельности, против духовной пустоты кумиров "высшего  света". Это проявилось в выборе темы для первого романа"Лиза из Ламбета" (его первый удачный  рассказ), воссоздавший быт и нравы  лондонских трущоб конца прошлого века - Моэму часто приходилось там  бывать, когда он изучал медицину при  больнице св. Фомы, - большого успеха не имела. Однако же и ревнители"чистоты  нравов", устроившие остервенелый разнос книгам Т. Харди (Английский романист, новеллист и поэт. Большинство  своих романов и рассказов  посвятил крестьянам) "Тэсс из рода д'Эрбервиллей" (1891) и "Джуд Незаметный" (1896), как-то обошли вниманием роман  Моэма; может быть, потому, что шельмование "Джуда", имевшее место незадолго  до появления "Лизы", разрядило  их критический запал.

Как бы там ни было, книга  Моэма получила даже несколько благожелательных отзывов, и это укрепило начинающего  автора в решении предпочесть  литературную карьеру медицинской.

Читатель, конечно, заметит, что в книгах Моэма нередко  заходит разговор о деньгах. Иной раз этого требует сюжет, как, например, в романе "Острие бритвы" (1944), в других случаях разговор возникает  применительно к собственному творчеству писателя. Моэм не скрывал того факта, что пишет не ради денег, а для  того, чтобы избавиться от преследующих его воображение замыслов, характеров, типов, но при этом отнюдь не возражает, если творчество обеспечивает ему, помимо прочего, еще и возможность писать то, что он хочет, и быть самому себе хозяином. Законное, с точки зрения здравого смысла, желание художника  многими критиками воспринималось как убедительное свидетельство  пресловутого моэмовского "цинизма", миф о котором сумел пережить писателя-долгожителя. Между тем  речь может идти уж никак не о  корыстолюбии, но о жизненном опыте  человека, который изведал бедность в юности и достаточно насмотрелся  картин униженности, нищеты и бесправия, чтобы понять: бедность в ореоле святости и кроткого смирения - выдумка, нищета не украшает, а растлевает и  толкает на преступления.

Вот почему Моэм рассматривал писательство и как способ заработать на жизнь, как ремесло и труд, не менее, но и не более почетные и  достойные, чем прочие честные ремесла  и работы: "У художника нет  никаких оснований относиться к  другим людям свысока. Он дурак, если воображает, что его знания чем-то важнее, и кретин, если не умеет подойти  к каждому человеку как к равному". Можно представить, как это и  другие подобные высказывания в книге"Подводя  итоги" (1938), позднее прозвучавшие и в таких сочинениях эссеистско-автобиографического  плана, как "Записная книжка писателя" (1949) и "Точки зрения" (1958), могли  взбесить самодовольных "жрецов изящного", кичащихся своей принадлежностью  к числу избранных и посвященных.

С их точки зрения, "цинизм" - еще мягко сказано о коллеге  по творческому цеху, который позволяет  себе утверждать: "...умение правильно  охарактеризовать картину ничуть не выше умения разобраться в том, отчего заглох мотор".

Будущий писатель родился  в семье служащего британского  посольства в Париже, рано потерял  родителей и воспитывался у дяди, викария в городке

Уитстебл на юго-западе Англии; там Моэм окончил среднюю школу. Об этих годах его жизни читатель может составить представление  по двум романам, переведенным на русский  язык, - "Бремя страстей человеческих" (1915) и "Пироги и пиво, или Скелет в шкафу" (1929).

Демократизм его, качество приобретенное, плод наблюдений, самовоспитания и  выработки непредвзятого взгляда  на вещи, что лишний раз опровергает  легенду о"цинизме" писателя.

Демократизм сослужил ему  хорошую службу и в чисто литературной сфере: благополучная литературная биография немыслима без взаимопонимания  между автором и читателем, их непрерывающегося благожелательного  контакта. Уважительное отношение Моэма  к труду и ремеслам следствием своим имело столь же уважительный подход к потенциальному читателю, каковым мог быть ремесленник  или рабочий. Писатель неизменно  выступал против нарочитой усложненности  формы, заведомой неясности выражения  мысли, особенно в тех случаях, когда  непонятность "...рядится в одежды аристократизма.

Автор затуманивает свою мысль, чтобы сделать ее недоступной  для толпы" ("Подводя итоги").

Я отказываюсь верить, - там  же прокламирует Моэм, - что красота - это достояние единиц, и склонен  думать, что искусство, имеющее смысл  только для людей, прошедших специальную  подготовку, столь же незначительно, как те единицы, которым оно что-то говорит. Подлинно великим и значительным искусством могут наслаждаться все. Искусство касты - это просто игрушка.

Это принципиальное положение  эстетики Моэма стоило ему симпатий рафинированной элиты, но зато завоевало  широкого читателя. Он ведь не только наставлял:

Стиль книги должен быть достаточно прост, чтобы любой сколько нибудь образованный человек мог читать ее с легкостью..." ("Десять романистов и их романы") - он всю жизнь  воплощал эти рекомендации в собственном  творчестве.

Моэма легко читать, но за этой легкостью кроются кропотливая  работа над стилем, высокий профессионализм, культура мысли и слова. Легковесность  проблематики, облегченность художественных решений тут решительно ни при  чем, однако упреки в том и другом и по сей день высказываются по его адресу.

В какой-то мере это объясняется  тем, что Моэм писал лишь о том, что знал досконально, поэтому некоторые  существенные области жизни, к которым  он не имел прямого касательства и  которые не мог наблюдать воочию, выпали из круга непосредственного  изображения в его книгах - война, революционные движения эпохи, жизнь  трудящихся классов, "коридоры власти".

Он вообще полагал, что  писателю не дело заниматься политикой, поскольку это пагубно сказывается  на творчестве.

Имеется в виду, конечно, не политический роман как явление  художественного письма, а попытки  представить политические идеи в  прозаическом обрамлении: иллюстративность литературе и вправду противопоказана. Но пути, какими "политика", история, время проникают в ткань художественного  произведения и в нем запечатлеваются, воистину неисповедимы. История литературы свидетельствует: если писатель подходит к жизни вдумчиво, ответственно и  честно, он так или иначе отобразит  в своих книгах политические реалии эпохи и даст им оценку.

Литературный дебют Моэма  выпал на последние годы правления  королевы Виктории, когда Британская империя была в зените могущества. Скончался писатель, когда империя  фактически прекратила свое существование. Если подходить к им написанному  с формальными мерками, остается признать, что в романах и рассказах  Моэма нет суждений по экономическим  и политическим аспектам. Но формальный подход тем и плох, что формален.

За века своего существования  Британская империя выработала особую форму общественного сознания, окончательно сложившуюся в викторианскую  о эпоху.

Эта форма представляла собой  сложный, покоящийся на иерархическом  принципе комплекс норм поведения, нравственных ориентиров, социально- политических ценностей  и психологических установок; его  неотъемлемыми слагаемыми были концепция  британского офицера и джентльмена  и непреступаемость грани между"белым  человеком", "сахибом", и "туземцем". Короче, то был традиционный британский снобизм, обогащенный опытом многовекового  колониального господства.