Роль «риторики» М.В. Ломоносова в истории русской филологической мысли

Композиция торжественной оды также обусловлена законами риторики: каждый одический текст неизменно открывается и завершается обращениями к адресату. Текст торжественной оды строится как система риторических вопросов и ответов, чередование которых обусловлено двумя параллельно действующими установками: каждый отдельный фрагмент оды призван оказывать максимальное эстетическое воздействие на слушателя — и отсюда язык оды перенасыщен тропами и риторическими фигурами. Что же касается последовательности развертывания одического сюжета (порядок следования отдельных фрагментов и принципы их соотношения и последовательности), то она обусловлена законами формальной логики, облегчающей восприятие одического текста на слух: формулировка тезиса, доказательство в системе последовательно сменяющихся аргументов, вывод, повторяющий начальную формулировку. Таким образом, композиция оды подчиняется тому же зеркально-кумулятивному принципу, что и композиция сатиры, и их общего протожанра — проповеди.

И лишь изредка эта строгая логическая схема разнообразится ассоциативным поэтическим переносом, так называемым «одическим порывом» или, по словам самого Ломоносова, «сближением далековатых идей», который удерживает торжественную оду в границах лирического рода при всем ее ораторском потенциале.

Единообразие формальных признаков, которыми торжественная ода обладает как поэтический текст — так называемый «одический канон» — тоже свидетельствует о близком родстве торжественной оды с ораторскими жанрами, твердо подчиненными системе чисто формальных предписаний. В понятие «одического канона» входят устойчивый метр и устойчивая строфика. Все торжественные оды Ломоносова написаны четырехстопными ямбами, и очень многие — чистым. Все они состоят из десятистишных строф с определенной, почти не варьирующейся, системой рифмовки: аБаБввГддГ. Одическим каноном обеспечено формальное единообразие жанра в его структурных и содержательных элементах. Этим торжественная ода как жанр уподобляется столь же устойчивой жанровой структуре сатиры Кантемира, с которой ода оказывается сложно соотнесена в своей поэтике.

Любопытно, что ломоносовский одический персонаж, каким бы отвлеченным и аллегорическим он ни был, как художественный образ создан теми же приемами, что и конкретно-бытовой персонаж Кантемировой сатиры: он обладает прямой речью, которая дополнена мимикой, позой, жестом и физическим действием в пространстве.

Пространство одического текста заполнено стоящими, сидящими, скачущими верхом и простирающими руки фигурами, облик которых колеблется между представлением о человеческих формах и абстрактном понятии, воплощенном в аллегорическом образе. Эти три фигуры представляют основные варианты образа одического персонажа: человек (Петр I; ода 1739 г.), отвлеченное понятие (наука; ода 1747 г.), страна (Россия; ода 1748 г.). Притом, что их физические природы столь различны, они могут быть отождествлены между собой, поскольку обладают общими признаками: все они рекут (говорят), простирают (возносят), взирают. Практически вся пластика и активность, доступные одическому персонажу, исчерпаны речевой деятельностью и совершенно ораторской мимикой и жестикуляцией, которые не имеют самостоятельного значения и призваны лишь подчеркнуть и усилить звучащее слово. Таким образом, в качестве одических персонажей Россию, Петра I и божественны науки уравнивает одно-единственное их общее свойство: они являются персонажами оды постольку, поскольку являются идеями, выражающими общее понятие. Не конкретно-исторический человек и монарх Петр I, но идея Идеального монарха; не государство Россия, но идея Отечества; не конкретная отрасль научного знания, но идея Просвещения — вот подлинные герои торжественной оды.

Нематериальная природа этих персонажей-понятий и идей подчеркнута и пространственной организацией одического текста. Если среда обитания сатирического бытового персонажа замкнута узкими бытовыми рамками жилища, то одическая идея помещена в безграничный мир, который лишь по видимости имеет некоторые географические или пейзажные признаки, по сути же является космосом, по которому одическая идея перемещается со свободой и скоростью мысли. Так выясняется, что все признаки персонажа как художественного образа (поза, мимика, жест, интонация, способ пластической реализации, пространственное окружение), которые в сатире придавали ему особенную жизнеподобность, в оде деформируют его до полной нематериальности. Из всего набора действий, которые доступны персонажу сатиры, одическому остается только одно: мышление и сообщение мысли в речевом акте. И если пластический облик ломоносовских персонажей мним и обманчив, то его интеллектуально-идеологический образ, реализованный в его речи, полноценен и убедителен. Иными словами, одический персонаж является таковым лишь постольку, поскольку он способен быть звучащей речью, оформляющей идею и образ мыслей, из которых и складывается одический мирообраз.

Так ода, через совокупность составляющих ее мирообраз идей-понятий, обозначает свое поле деятельности. В отличие от сатиры, озабоченной извращением человеческой природы и потому неизбежно замкнутой в узких рамках материального быта, ода целиком сосредоточивается в высоких бытийных сферах идеала, стремясь привести государственную жизнь к желаемому идеальному облику путем воплощения идеальных представлений о монархе, законе, правосудии, просвещении в материи звучащего слова. И если сатира отрицает материально-реальный порок самим способом его пластического изображения в предметном слове, стилистически ориентированном на устное разговорное просторечие, то ода специализирована на формах утверждения идеала в языке высоких идей и абстрактных понятий, стилистически тяготеющем к старославянской книжной речи. Так рождается вторая грань эстетического парадокса XVIII в.: чем добродетельнее персонаж, чем выше его нравственное достоинство, тем отвлеченнее и абстрактнее выглядит его художественный образ, ограниченный духовно-интеллектуальным срезом личности и абсолютно изолированный от быта.

Таким образом, из совокупности текстов духовных од Ломоносова вырисовывается несравненно более индивидуализированный и более конкретный, чем в торжественных одах, облик личности их автора: духовные оды дают представление о его социальном, научном и эмоциональном облике.

Под «анакреонтической одой» в поэзии XVIII в. понимались двоякого рода произведения: во-первых, переводы стихотворений самого Анакреона (или приписываемых ему традицией); во-вторых — оригинальная поэзия в духе Анакреона — так называемая «анакреонтика», нарицательное обозначение легкой поэзии, воспевающей радости жизни. Таких стихотворений у Ломоносова не так много — собственно, кроме четырех од Анакреона, переведенных им для «Разговора с Анакреоном», к ним можно отнести только стихотворение «Ночною темнотою...» (1747). Но уже в переводах из Анакреона, вошедших в «Разговор...», выявилось своеобразие критериев отбора текстов, которыми Ломоносов руководствовался в своих переводах анакреонтических стихотворений: вся его так называемая анакреонтика обязательно имеет дополнительный — эстетический или автобиографический — смысл. Пожалуй, это особенно заметно в стихотворении 1761 г., которое в поэтическом наследии Ломоносова уникально. В подлиннике это анакреонтическое стихотворение называется «К цикаде». Ломоносов переводит его близко к тексту оригинала за двумя исключениями: это название и последний добавленный русским поэтом стих. Ломоносовская лирическая миниатюра имеет уникально-конкретное автобиографическое название: «Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегий для Академии, быв много раз прежде за тем же».

С именем М. В. Ломоносова связана новая эпоха в истории российского государства. Это был действительно выдающийся ученый, имеющий таланты во многих сферах, начиная с истории и литературы и заканчивая физикой и химической наукой. Во многих областях им были сделаны значимые открытия, в том числе личность Ломоносова оказала особенное влияние на литературу XVIII века.  До него русский язык и литература испытывали существенное влияние западноевропейских традиций. Однако традиции эти воспринимались в чистом виде, никак не адаптируясь под нужды родного языка. Множество жанров, таких как путешествия, дневниковые записи и письма, появилось в русской литературе через тесную связь с культурой просвященной Европы. Однако понять, а уж тем более оценить такие произведения могли только высокообразованные люди из высших сословий: для простого человека подобные произведения были недосягаемы.  Ломоносов стал первым литератором, решившимся не только сказать о необходимых изменениях в русском языке и литературе, но и первым начать писать по новым правилам. Огромное значение имеет его «теория трех штилей», по которой строго разводятся понятия высокого и просторечного языков. Три штиля — высокий, средний и низкий — основа языка. Из них высокий штиль, содержащий в себе преимущественно анархичные церковные слова и выражения и немного общеупотребительных слов (в основном абстрактных: божество, отечество, могущество), предназначался для разговоров о прекрасном, для писания стихов и восхваляющих од и для описания величественных событий. Средний штиль — стиль языка, объединивший в себе основные общеупотребительные слова с небольшим количеством архаизмов и научных терминов. На среднем штиле принято было общаться вежливым и культурным людям, вести записи и деловую переписку, а также писать повести и рассказы — прозаические произведения. И, наконец, низкий штиль — просторечные выражения с грубостью и бранью — негоже было использовать в разговоре. Уместен это стиль был только среди невежд-крестьян и в комедиях и уличных представлениях, предназначенных для простолюдинов.  Ломоносов является разработчиком и создателем множества новых жанров. При этом он подверг реформе практически забытый к этому времени и не использующийся жанр од — торжественных, прославляющих историческое лицо или событие стихотворений, написанных в определенном ритме и размере. Чаще всего это объемные произведения с длинными строками, разбивающимися интонационной паузой посередине. Делить оды на четверостишья было не принято — чаще всего части од включали в себя десять и более строк. До принятия Ломоносовым новой системы оды были довольно грубы и неудобно произносимы из-за того, что также, как и многие другие жанры того времени пришли с запада и не были переработаны под особенности русского языка. Было принято писать оды, не рифмуя строки между собой, а составляя их за счет ударности или безударности последних слогов. Подобные конструкции были лишены музыкальности и не доставляли никакого удовольствия от чтения. Ломоносов же ввел рифмующиеся строки, интересные, не применяемые ранее размер и ритм, сделав конструкцию оды легкой и музыкальной. Ломоносовская ода, по мнению А. В. Западова, «...позволяла соединить в большом стихотворении лирику и публицистику, высказаться по вопросам, имеющим государственное значение, и сделать это сильно, красиво, образно». Разнообразие тем Ломоносовских од поражает. Большое место было отведено поэтом для описания военных событий. Первая ода, раскрывающая эту тему, «Ода на взятие Хотина», написанная в Германии в 1739 году. Блестящая победа русских войск над турецкой армией произвела глубокое впечатление на поэта. Ломоносов гордился славными воинами России, не только отвоевавшими большую часть земли, но и возвысившими Россию в глазах остальных стран. Но при этом как просвещенный человек он не мог не заметить «плач осиротевших», «слезы престаревших», принесенные невинным людям войной. Поэтому художник восхищался мирным временем: «возлюбленной тишиной», «царей и царств земных отрадой», — и во многих своих произведениях призывал к сохранению этого состояния:  Возможно ль при твоей державе, В Европе страшну зреть войну, —  обращался он в 1759 году к Елизавете и просил ее «низвергнуть» «брань с концов земных». Этот же призыв слышен в произведении 1761 года.

Программа мирного существования русского народа была четко представлена в одах Ломоносова. Он видел природные богатства Урала и неисчерпаемую пользу сибирских лесов, знал, как и чем богата родная земля, и каким именно образом эти богатства лучше всего тратить. Основной проблемой своего времени художник признавал общую безграмотность. В произведении 1750 года автор призывает соотечественников и власть имущих к развитию ученого и творческого потенциала не только всей страны, но и индивидуально каждого человека:  Пройдите землю и пучину, И степи, и глубокий лес, И нутр Рифейский, и вершину, И саму высоту небес, Везде исследуйте всечасно, Что есть велико и прекрасно, Чего еще не видел свет; Трудами веки удивите...  Ломоносова беспокоило культурное самоутверждение России на фоне европейских стран. Молодым умам, ищущим просвещения за границей, адресовано следующее напутствие:  О вы, которых ожидает Отечество от недр своих И видеть таковых желает, Каких зовет от стран чужих...  Как видно на примере этих нескольких произведений, особенность стиля од Ломоносова действительно налицо. Не только ритм и размер выделяют его произведения среди прочих восхваляющих стихотворений. Тот объем информации, заложенный в каждом его поэтическом творении, буквально аналитическая работа по каждому важному факту делают оды особенным стилем. Ломоносов — первый поэт, решивший в хвалебных стихотворениях не только упрекать императоров и императриц, но и давать действенные и мудрые советы по определенным вопросам. Оригинальное смешение стилей — как высокого, так и низкого — делает понятным произведение не только для высшего сословия, но и для рядового, средней образованности, человека.  Жанр оды, подчиненный сугубо государственным вопросам, должен полностью исключать мнение автора и авторский образ. Однако в одах Ломоносова собственное авторское мнение присутствует постоянно. Более того, образ поэта — сильного, образованного человека, выступающего против кровавых действий, присутствует в каждой из од.

Подводя итог разговору о творчестве Ломоносова, необходимо отметить, что во всей совокупности его поэтического наследия реализовалось то, без чего русская литература не смогла бы двигаться дальше. И здесь необходимо заметить, что это не столько отдельные завоевания Ломоносова — реформа стихосложения, которая гармонизировала русскую поэзию и дала ей соответствующие характеру языка метрику и ритмику; жанр торжественной оды, навсегда оставшийся для русской литературы эталоном и арсеналом высокого стиля и высокого мирообраза; формы выражения индивидуальной эмоции, намечающиеся в духовных и анакреонтических одах.

Главное завоевание Ломоносова для русской литературы — шире. Он дал ей язык, в буквальном смысле этого слова. Достаточно сравнить с ломоносовскими стихами поэзию Кантемира, Тредиаковского, даже Сумарокова, чтобы убедиться в том, что именно в поэзии Ломоносова был преодолен роковой разрыв Петровской эпохи — разрыв между строем мышления и формами его речевого выражения. Разумеется, этот язык не оставался далее неизменным. Он развивался, дополнялся, даже опровергался наследниками Ломоносова и его литературными оппонентами. Одним из таких оппонентов стал старший современник Ломоносова В. К. Тредиаковский, поэт-экспериментатор, обладавший резко индивидуальным поэтическим стилем и столь же индивидуальной системой эстетических взглядов.

Таким образом, весь арсенал поэтических стилей и жанров молодой русской лирики оказался призван на службу практической цели пропаганды просвещения и развития промышленности. Может быть, как никакой другой текст первой половины XVIII в. «Письмо о пользе стекла» выражает веру русских писателей этой эпохи в непосредственную созидательную силу художественного слова. Для того чтобы явление возникло в материальной реальности, нужно создать его словесный художественный образ в реальности идеальной. В декабре 1752 г. Ломоносов написал «Письмо...», а летом 1753 г. был построен под его руководством стекольный завод в деревне Усть-Рудицы. В своем высшем содержании «Письмо о пользе стекла» становится, таким образом, моделью взаимоотношений литературы и жизни в эстетическом сознании XVIII в.

Читая и изучая произведения Ломоносова, постоянно сталкиваешься с тем, как неразрывно связаны в них начала лирическое и научно-просветительское. В этом смысле Ломоносов-поэт совершенно уникален. Нередко он предлагает или даже обсуждает в стихах свои научные догадки и открытия.

Его знаменитое "Письмо о пользе Стекла" (1752) является одновременно и стихотворным произведением, и научным трактатом. В нем идет речь о насущной необходимости производства стекла в России, об экономических и бытовых выгодах этого производства, о перспективах получения из стекла множества предметов, необходимых россиянам повседневно. И все-таки это прежде всего поэзия. Ведь доминирует в этом удивительном стихотворении лирическое одушевление, имеющее своим истоком заветную мысль поэта об огромных созидательных возможностях творческого труда человека:

        Стекло приводит нас чрез Оптику к сему,

        Прогнав глубокую  неведения тьму!

        Преломленных лучей пределы в нем неложны

        Поставлены  Творцом; другие невозможны.

        В благословенный  наш и просвещенный век

        Чего не  мог дойти по оным человек?

Еще больше лирического одушевления в "Утренних размышлениях о Божием величестве" и в "Вечерних размышлениях о Божием величестве при случае великого северного сияния" (1748). Поэт выходит здесь к главным вопросам, которые пытался разрешить всю жизнь. Что представляет собой Вселенная? Познаваема ли она человеческим разумом? Какое место занимает в ней человек?

        Лицо свое  скрывает день;

        Поля покрыла  мрачна ночь,

        Взошла на  горы черна тень;

        Лучи от  нас сокрылись прочь:

        Открылась бездна звезд полна,