Изображение рая в произведениях Данте и Мильтона

     Последнее событие великого странствия Данте – созерцание Розы блаженных, которая явлена ему «такой, как в день суда предстанет взгляду...». Беатриче в последний раз возносит Данте на новый уровень. После световой вспышки зрение его получает новые силы и начинает различать открывшуюся картину.

… И свет предстал мне в образе потока,

Струистый блеск, волшебною  весной

Вдоль берегов расцвеченный широко.

Живые искры, взвившись над  рекой,

Садились на цветы, кругом порхая,

Как яхонты в оправе золотой;

И, словно хмель в их запахе впивая,

Вновь погружались в глубь чудесных вод;

И чуть одна нырнет, взлетит другая.

     Данте не случайно предваряет структурно четкую картину Розы картиной текучего неопределенного многоцветья: Рай должен иметь в себе оба этих элемента, должен быть единством предела и беспредельности.

     Окрепшее зрение придает видению новые очертания. То, что Данте принимал за берег реки, усеянный цветами, оказалось амфитеатром, огибающим сияние круга. Происхождение круга таково: луч божественного света падает на поверхность Перводвигателя, давая ему жизнь и силу. Образовавшееся световое пятно окружено амфитеатром, в рядах которого сидят праведники, созерцающие бога, явленного в свете. Центральное сияние образует как бы желтую сердцевину, а праведники в белых одеяниях – белые лепестки Розы Эмпирея. Сердцевина намного больше «обвода Солнца», а рядов амфитеатра более тысячи. Но эта огромная Роза почти заполнена. В Эмпирее не действуют физические законы земной оптики: близь и даль видны одинаково отчетливо. Беатриче указывает на сидение, где лежит венец: здесь скоро воссядет Арриго (император Генрих VII). Как пчелы над цветком, летают вверх и вниз ангелы. Лица у них цвета огня, крылья—цвета золота, а наряд—цвета снега.

     Данте хочет расспросить Беатриче об устройстве Розы, но, обернувшись, видит старца в белоснежной ризе. Это Бернар Клервоский, который должен стать последним вожатым Данте. Беатриче вернулась на свое место, передав Данте под руководство Бернара. Бернар указывает на часть каймы амфитеатра, выделяющуюся сиянием. Здесь сидит Мария. Идущая от нее вниз цепочка сидений занята прославленными женщинами Ветхого завета: за Марией Ева, затем Рахиль... Но правую руку от Рахили сидит Беатриче, они символизируют созерцательную мудрость Ветхого и Нового завета. Эта цепочка женщин разделяет Розу на две части: по левую руку от Марии – веровавшие в Христа грядущего, по правую – веровавшие в Христа пришедшего. Напротив Марии сидит Иоанн Креститель. Вниз от него идет ряд «божьих слуг»: Франциск, Бенедикт, Августин... Этот ряд делит Розу вдоль, так же как и противоположный ряд ветхозаветных жен. Горизонтальный средний ряд, разделяющий амфитеатр пополам, служит еще одной границей. Ниже этого ряда – души младенцев. Показывая Данте «патрициев империи небесной», Бернар называет сидящего слева от Марии Адама и сидящего справа Петра. Это «как бы два корня розы неземной», т. е. основатели церкви как мистической общины верующих. Справа от Петра – апостол Иоанн, слева от Адама – Моисей. Справа от Иоанна Крестителя – мать богородицы Анна. Слева – Лючия. Больше ничего о праведниках Розы мы не узнаём, но из сказанного Бернаром вырисовывается стройный иерархический порядок, который при равной степени блаженства обеспечивает разные уровни счастья и запечатлевает все моменты священной истории, освобождая их от эмпирических случайностей.

    Мы видим, что Рай в изображении Данте, при всей его переполненности блаженством, - очень динамичный организм. Образ амфитеатра совмещается с образом цветущей белой розы, обращенной к лучу солнца-бога. В луче летают посланники бога– ангелы. К Марии слетает самый прекрасный из них, архангел Гавриил. Души Рая участвуют в грандиозном зрелище, устроенном для Данте. Роза не просто цветет – она распускается, так как к ней прибавляются новые лепестки. Наконец, души не просто пребывают в Розе – они радостно ожидают второго пришествия Христа.

     Последняя песнь «Рая» повествует о видении Троицы. Бернар Клервоский обращается с молитвой к богоматери, он просит даровать Данте способность увидеть бога и помочь ему в дальнейшем земном пути. Просьба встречена благосклонно, и Данте вслед за Марией погружает взор в глубины вышнего света:

     … Я видел – в этой глуби сокровенной

     Любовь как в книгу некую сплела

     То, что разлистано по всей вселенной:

     Суть и случайность, связь их и дела.

     Зрение Данте крепнет, и он видит Троицу:

     … Я увидал, объят Высоким Светом

     И в ясную глубинность погружен,

     Три равноемких круга, разных цветом.

     Один другим, казалось, отражен,

     Как бы Ирида от Ириды встала;

     А третий-пламень, и от них рожден.

     Два круга, напомнивших Данте феномен двойной радуги – это Отец и Сын. Круг, вставший над ними как язык пламени – святой дух. Цвета Троицы, очевидно, традиционны: золотой – Отец, белый – Сын, красный – дух святой.

     Странствие Данте окончено. Свою миссию он выполнил, рассказав миру обо всем, что увидел «в царстве торжества, и на горе, и в пропасти томленья».

     Когда Данте увенчал свою «Божественную Комедию», словно великолепной диадемой, описанием Эмпирея, он воспел идею совершенствующегося человека, чей дух стремится ввысь, к Всевышнему, стремясь ему уподобиться.

     Живого Человека, любующегося идеальной гармонией, прекрасного настолько, что он может беседовать со святыми, без страха и боли взирать на Бога.

    Ему открываются новые горизонты – в конце поэмы перед нами совершенно перерожденный герой, который напрямую смотрит на Бога, и глазам его не больно от исходящего от него сияния, тогда как в начале он несколько раз слеп от нестерпимого света и мог наблюдать только за его отражением в непорочных очах возлюбленной Беатриче.

     Но что же получается – он смотрел на Господа глазами любви, а затем смог обойтись без этого? Видел ли он ту же истину, что и в начале?

     Наверное, Данте хотел показать этим, что человек достиг кульминации своего развития, апогея, он стал достаточно совершенным, чтобы узреть истину самому. Разум привел его к Вере, а Вера привела его к Богу. И Данте больше не нужно прибегать к помощи своей земной любви, ибо он осознал, что Истина есть Любовь Божественная.

      Действительно, никто не дерзал до Алигьери так высоко ставить человека – он через Ад и Чистилище поднимает его так, что тот оказывается на уровне Всевышнего!

    В Раю главным мотивом становится «visio», «лицезрение», причем он практически сливается с мотивом благодати.

    Немаловажно заметить, что герой – это не просто Данте, хотя этот дерзновенный гений являет собою истинное воплощение Нового Человека.          Это, прежде всего, обобщенный образ человека, Личность, которая способна пройти тем же путем Разума и Веры и подняться к Богу. Таким образом, Рай перемещается в человеческую плоскость, в плоскость доступного, видимого и познаваемого.

     Данте обогнал свое время, своих современников и даже многих своих последователей. Он стал первым певцом Возрождения, Новой жизни. Вот она перед нами, во всей красе: идея Великого Человека.

     И не случайно Данте заканчивает свою Божественную комедию удивительной строкой: «Любовь, что движет солнца и светила!»

     Особенно часто рядом с именем Данте историки литературы упоминают имя Мильтона.  Творчество великого  флорентийца сыграло немалую роль в духовном формировании поэта. И.Н. Голенищев-Кутузов в своём капитальном труде о Данте с полным основанием говорит о духовной близости двух поэтов, «о сходстве их характеров, суровых, настойчивых, непреклонных, о быстроте гениальной мысли, способной к космическим построениям, и о родственности их морально-религиозных устремлений, несмотря на различие вероисповеданий».  Хотя, как мне кажется, как бы ни был обязан Мильтон своим предшественникам, его величественная эпическая поэма представляет собой явление неповторимое и оригинальное: она была порождением иной эпохи, иных исторических условий; иными были и задачи, художественные,  нравственные, социальные, которые ставил перед собой поэт; иным был его талант.

    

 

    Религиозные и нравственные идеалы Мильтона, политический опыт, философские раздумья о смысле истории, сущности жизни, природе человека должны были найти воплощение в задуманной им, космической по масштабам, эпопее. Мильтон хотел воспеть в ней древнейшие события из истории человеческого рода, почерпнутые из Библии и осмысленные им в широком философско-поэтическом плане, но воспеть их для того, чтобы способствовать более глубокому пониманию настоящего и приоткрыть завесу грядущего.

    Поэма «Потерянный  рай» открывается традиционным  обращением автора к Музе-вдохновительнице, которую он просит поведать

     О первом преслушанье, о плоде

     Запретном, пагубном, что смерть принес

     И все невзгоды наши в этот мир,

     Людей лишил Эдема…

    Сатана под видом тумана снова проникает в Рай и вселяется в спящего Змия, самого хитрого из всех созданий. Утром Змий находит Еву и льстивыми речами склоняет её к тому, чтобы она вкусила плодов с Древа Познания. Он убеждает её, что она не умрет, и рассказывает о том, как благодаря этим плодам сам он обрел речь и разумение. Ева поддается уговорам Врага, вкушает запретный плод и приходит к Адаму. Потрясенный супруг из любви к Еве решается погибнуть вместе с ней и также преступает запрет Творца. Вкусив плодов, Прародители чувствуют опьянение: сознание теряет ясность, а в душе пробуждается чуждое природе безудержное сладострастие, на смену которому приходит разочарование и стыд. Адам и Ева понимают, что Змий, суливший им неизбывные восторги и неземное блаженство, обманул их, и упрекают друг друга. Бог посылает на Землю своего Сына судить ослушников. Грех и Смерть, прежде сидевшие у Врат Ада, покидают свое прибежище, стремясь проникнуть на Землю. Идя по следам, проложенным Сатаной, Грех и Смерть воздвигают мост через Хаос между Адом и новозданным миром. Тем временем Сатана в Пандемониуме объявляет о своей победе над человеком. Однако Бог-Отец предрекает, что Сын победит Грех и Смерть и возродит Его творение. Ева, в отчаянии от того, что на их потомство должно пасть проклятие, предлагает Адаму немедленно отыскать Смерть и стать её первыми и последними жертвами. Но Адам напоминает супруге про обетование, согласно которому Семя Жены сотрет главу Змия. Адам надеется умилостивить Бога молитвами и покаянием. Сын Божий, видя искреннее раскаяние Прародителей, ходатайствует о них перед Отцом, надеясь, что Всемогущий смягчит свой суровый приговор. Господь Вседержитель посылает Херувимов во главе с Архангелом Михаилом, чтобы изгнать Адама и Еву из Рая. Перед тем как исполнить приказание Бога-Отца, Архангел возводит Адама на высокую гору и показывает ему в видении все то, что произойдет на Земле до потопа. Архангел Михаил рассказывает Адаму о грядущих судьбах рода людского и объясняет данное Прародителям обетование о Семени Жены. Он говорит о воплощении, смерти, воскресении и вознесении Сына Божия и о том, как будет жить и бороться Церковь до Его второго Пришествия. Утешенный Адам будит спящую Еву, и Архангел Михаил выводит чету из Рая. Отныне вход в него будет охранять пылающий и непрестанно обращающийся меч Господень. Ведомые промыслом Творца, лелея в сердце надежду о грядущем избавлении рода людского, Адам и Ева покидают Рай.

      Образы первых людей были задуманы Мильтоном как «идеальные образы людей постольку, поскольку они предстают в качестве покорных деснице божьей обитателей рая». По мысли поэта, люди изначально прекрасны; им чужды дурные наклонности и пороки. Сотворенные всеблагим и премудрым божеством, первые мужчина и женщина бессмертны, невинны и безупречны; в них нет и не может быть духовных и физических изъянов.

     Мильтон любовно  выписывает портреты своих героев  на фоне цветущей природы Эдема.  Адам и Ева «одарены величием  врожденным», напоминают осанкой  и внешностью «лучезарных Духов  Неба» и «в наготе своей  державной» превосходят «благородством  форм» все прочие земные создания. Одухотворенное лицо Адама обрамляют  извивы «гиацинтовых кудрей»,  ниспадающих на могучие плечи;  прекрасное высокое чело и  властный взгляд говорят о  его глубокомыслии и мужестве. Рядом с Адамом возникает пленительный  образ его подруги. Густые, в  беспорядке рассыпанные золотистые  волосы, как вуаль, окутывают её  стан и вьются, подобно виноградной  лозе. Ева столь прелестна, светла, лучезарна, что от её прикосновений  ярче и пышней цветут цветы,  а всякого, кто видит её, пронзают  «стрелы желаний».

     Адам и Ева  связаны неразрывными узами. Ведь Ева – плоть от плоти Адама, в них живет одна душа; они составляют некое гармоничное единство, в котором мужчина, обладая, по мнению Мильтона, духовным превосходством, призван играть первенствующую роль. С точки зрения автора, на лестнице Природы Адам стоит одной ступенькой выше Евы, пребывает ближе к божеству; Ева же теснее, чем Адам связана с чувственным миром природы. Вспомним поведение героя и героини тотчас после их чудесного появления на свет: только что сотворенный из праха Адам, очнувшись словно от глубокого сна, в изумлении созерцает раскинувшийся перед ним необъятный голубой свод, тогда как Ева, склонившись над зеркальной гладью лесного озера, подобно Нарциссу, любуется своим собственным отражением.

     Изображая  в «Потерянном рае» чету первых  людей, раскрывая их отношения,  Мильтон воплощает в поэтических  образах своё понимание брака,  основанного на взаимных чувствах. Любовь Адама и Евы – идеальное  сочетание духовной общности  и физического влечения. В представлении  поэта не только устремление  духа, но и побуждение плоти  божественны по своему происхождению. Материя, природа, плоть несут на себе, по Мильтону, печать божественности и не могут рассматриваться как зло; естественные инстинкты суть благо; следовать им – значит исполнять волю божью. Любовь в её физическом проявлении есть, по словам Адама, «наисладчайшее из всех блаженств». Признаваясь Рафаилу в том, что страсть к Еве для него самая большая радость бытия, Адам произносит замечательную по откровенности похвалу любви: