Изображение рая в произведениях Данте и Мильтона

     Особое место в поэме отведено пребыванию на небе Солнца, где перед Данте разворачивается целый мир средневековой философии.

     Взирая на божественного Сына,

     Дыша Любовью вечной, как и тот,

     Невыразимая Первопричина

     Всё, что в пространстве и в уме течет,

     Так стройно создала, что наслажденье

     Невольно каждый, созерцая, пьет.

     Это введение как бы задает тон циклу песней о небе Солнца, границе вещественного мира. Завеса солнечного света и преграждает смертному взору путь выше, и освещает то, что ниже. Не случайно именно здесь встречают Данте души мудрецов. Поэта окружает венец из сияющих и поющих солнц, который трижды оборачивается вокруг него. Один из светочей начинает речь и знакомит Данте с остальными. Это Фома Аквинский – пожалуй, самый знаменитый философ XIII в. Он открывает Данте имена мудрецов, начиная с того, кто по правую руку. Первый из них–Альберт Великий, учитель Фомы, крупнейший ученый своего века, один из зачинателей новой аристотелевской традиции в средневековой философии. Далее – Грациан, юрист XII в., согласовавший в своих «Декретах» юридическое и церковное право. Петр Ломбардский, теолог XII в., чьи «Сентенции» стали традиционным объектом комментариев в схоластике XIII в. О пятом сиянии Фома говорит:

     Тот, пятый блеск, прекраснее, чем каждый

     Из нас, любовью вдохновлен такой,

     Что мир о нем услышать полон жажды.

     «Такой мудрец не восставал второй», - заключает поэт. Это – Соломон, сын царя Давида, царь Израиля, года правления которого были самым благополучным временем для древнееврейского государства (Соломон значит «мирный»). Далее идет Дионисий Ареопагит, считающийся автором корпуса сочинений неоплатонического характера. «Ареопагитики» оказали огромное влияние на средневековую философию. Следующий – Павел Орозий, ученик Августина, написавший хорошо известную Данте всемирную историю. Восьмой – Боэций, его сочинение «Об утешении философией» - одна из самых любимых книг средневековья, оказавшая влияние и на создателя «Божественной Комедии». Далее идут Исидор Испанский, Беда Достопочтенный и Решар Сен-Викторский. Замыкает круг Сигер Брабантский, глава школы парижского аверроизма. О Сигере говорится, что он был «ясный дух, который смерти ждал, отравленный раздумий горьким ядом». Данте не скрывает, что Сигер «неугодным правдам поучал». Но это событие земной истории, которая вся построена на мучительных диссонансах. Царство небесное примиряет тех, кто, каждый по-своему, отражал истину, но вступал в конфликт с другими искателями истины. Данте – и в Средние века, может быть, только он – считает, что истина слишком велика для того, чтобы ее познал один мудрец. Необходимо сообщество умов, которые, дополняя Друг друга, избавляясь от односторонности и даже соединяя крайние позиции, создают подвижный образ вечной истины.

     Фома разбирает две проблемы: почему Соломон мудрее всех и всегда ли душа в Раю будет заключена в световую оболочку. Решая первую Фома объясняет, что творение бывает несовершенным отпечатком, потому что между творцом и созданьем – длинная цепь опосредований и к тому же вещество, как правило, оказывается несовершенным материалом для воплощения замысла. Но в двух случаях была выбрана чистая материя и приложена непосредственная сила творца: так были созданы Адам и Христос. Поэтому они мудры вне всех сравнений. Среди остальных же мудрейший – Соломон, ибо, когда во сне ему явился бог и спросил, чего он хочет, Соломон попросил разума, чтобы судить и управлять. Богу понравилась эта просьба, и он сделал Соломона таким мудрецом, какого не было до него и не будет после. Поэтому не удивительно, что Соломон оказывается мудрейшим в «венце философов», но главное— мудрейшим «меж царями». Он говорит, что в новом теле, которое душа получит после Суда, свет будет слабее, а сила зрения увеличится. Поэтому блаженные души проступят зримыми чертами нового тела сквозь свет. Остальные мудрецы хоровода так радостно откликаются на это утверждение, что Данте предполагает:

     ...Им был явно дорог прах могильный,—

     Быть может, и не свой, а матерей,

     Отцов и всех, любимых в мире этом

     И ставших вечной чередой огней.

     Рай — это возможность любить. В этой особенности Дантова Рая выражается вся сущность его таинственного устройства. Не слепое наслаждение, а радость общения, которая с каждой ступенью подъема становится все более личностной, составляет небесное блаженство.

     Пребывание Данте на небе Солнца заканчивается странным эпизодом: два венца окружаются ослепительным третьим, образованным из новых душ. После этого Данте возносится на следующее небо, и для читателя остается не вполне ясно, что за души появились вокруг венца мудрецов. Поскольку Данте называет этот третий круг истинным пламенем святого духа, можно предположить, что это некий новый уровень мудрости.

     Затем Данте оказался внутри красной звезды пятого неба. Это Марс, звезда, астрологически связанная с судьбой Флоренции. В древние времена Марс считался покровителем этого города, но впоследствии он уступил свою роль Иоанну Крестителю. На пятом небе перед Данте открывается зрелище грандиозного распятия, составленного из сияющих душ. Одна из душ начинает разговор с Данте. Это прапрадед поэта крестоносец Каччагвида. Беседа с предком касается рода Данте, но вовлекает целую историю Флоренции. Данте глубоко волнует эта тема, ведь все его путешествие есть в некотором смысле возвращение на родину. В беседе он докапывается до самых корней своего земного бытия. Несмотря на ироническое отношение к аристократии крови, Данте серьезно воспринимает историю предков, поскольку чувствует прямую связь с прошлым. От предка Данте узнает свою судьбу.

     В предсказании пращура открыты самые важные вехи жизни Данте: изгнание, козни врагов, покровительство друзей, загадочная роль Кан Гранде, которому предначертано изменить судьбы многих бедняков и богачей. Услышав, сколь грозные силы противостоят его правдолюбию, Данте колеблется, стоит ли сообщать миру все, что он узнал на небе. Каччагвида отвечает:

     Пусть речь твоя покажется дурна

     На первый вкус и ляжет горьким гнетом, —

     Усвоясь, жизнь оздоровит она.

     Твой крик пройдет, как ветер по высотам,

     Клоня сильней большие дерева;              

     И это будет  для тебя почетом.

     Перенесенный Беатриче на шестое небо, Данте погружается в белизну Юпитера. Это звезда царя древнего Олимпа, вершителя правосудия, и духи, которые явились здесь Данте, прославлены своей справедливостью. Души летающими искрами кружатся перед Данте. Из них поочередно составляются три буквы: D, I и L. Далее эти буквы оказываются началом целой фразы, составленной из душ: Diligite iustitiam, qui iudicatis terram. Это библейское изречение Соломона: «Любите справедливость, судьи земли...». В последнем М души застывают, образуя подобие перевернутой лилии. М можно истолковать как первую букву слова «монархия» или же как число 1000, означающее тысячелетнее царство божие на земле (белая лилия в Средние века считалась символом праведности). Затем с лилией происходят следующие метаморфозы: стая душ опускается на вершину М, преобразуя букву в фигуру орла, символ имперской власти. Особую фигуру образуют пять избранных душ: они составляют глаз орла. По легенде, орел – единственное существо, которое может смотреть прямо на солнце. Так и эти пять Душ, пять знаменитых царей, устремляют взор прямо на свет божественной истины. Зеница – царь Давид, дугой его окружают император Траян, библейский царь Езекия, император Константин, сицилийский король Гульельмо II, троянский вождь Рифей. От орла Данте узнает ответ на волнующий его вопрос, почему от царства божия отлучены люди, которые были совершенно праведными и в мыслях, и в делах, но не могли быть христианами в силу обстоятельств (например, они родились в Индии). «Пути господни смертным непонятны»,— отвечает орел, но все же приоткрывает завесу тайны. Не верившие в Христа не могут попасть в Рай, но путь к Христу может быть самым необычным. Орел рассказывает историю Рифея (выдуманную самим Данте) и средневековую легенду о Траяне. Рифею за его стремление к правде бог открыл будущие события, и тот стал христианином. Траян, уже находившийся в Аду, но не потерявший надежды, вознес мольбы, на короткий срок вернулся в свое тело и уверовал в Христа, что и открыло ему путь на небеса.

     Следующий этап вознесения — небо Сатурна, где Данте являются души-созерцатели. Поэт видит лестницу, уходящую бесконечно высоко, и спускающихся по ней созерцателей в облике огней. Это лестница Иакова, описанная в Библии. Она соединила небо и землю, но «теперь к ее ступеням не подъята ничья стопа»: люди потеряли стремление к божьей высоте. Данте удивлен тем, что уже не видит улыбки Беатриче и не слышит привычных для него песнопений. Оказывается, на небе Сатурна их сила так возрастает, что земная плоть Данте может не выдержать этой испепеляющей мощи. Созерцающие души — это монашество, которое призвано было хранить чистоту веры. Данте встречается с двумя подвижниками монашества—Петром Дамиани и Бенедиктом Нурсийским. Оба созерцателя в разговоре с Данте яростно обличают современных монахов, забывших о небесном ради земного. От Бенедикта поэт узнает о том, что ждет его в высшей сфере Рая:

     Там все, и я, блаженны в полной мере.

     Там свершена, всецела и зрела

     Надежда всех; там вечно пребывает

     Любая часть недвижной, как была.

     То – шар вне места, остий он не знает.

     К Петру Дамиани Данте обращается с вопросом о предопределении. Каждое небо открывало ему какую-нибудь теологическую тайну: на небе Солнца он узнал тайну преображения, на небе Марса – тайну предвидения, Юпитер открыл тайну правосудия, Сатурн же возбудил удивление перед тайной предопределения. Но Дамиани отказывается отвечать. Хотя его святость такова, что ему видна сама прасущность, он говорит Данте:

     ...Ни светлейший дух в стране небесной,

     Ни самый вникший в бога серафим

     Не скажут тайны, и для них безвестной.

     Так глубоко ответ словам твоим

     Скрыт в пропасти предвечного решенья

     Что взору сотворенному незрим.

     Когда Беатриче легко взметнула Данте на следующее небо, в сферу неподвижных звезд, он очутился в созвездии Близнецов, влияние которых в момент рождения Данте направило его на путь искусства и науки. Это место оказалось подходящим для того, чтобы сделать небольшую остановку и оценить пройденный путь. Беатриче предлагает Данте взглянуть на мир, оставшийся внизу. В этот миг полета они находятся на иерусалимском меридиане, и потому Данте видит всю Землю. Поэта, увидевшего просторы космоса, поражает ничтожность покинутой Земли:

     Тогда я дал моим глазам вернуться

     Сквозь семь небес — и видел этот шар

     Столь жалким, что не мог не усмехнуться.

     Пройдены небеса семи планет, странники приближаются к сферам, замыкающим мироздание, и теперь Данте имеет представление о том, что такое небо, связавшее иерархией светил Землю и Рай. Данте сравнивает космос с перевернутым деревом, которое, как ветви, раскинуло круги своих планет, с каждой ступенью все шире. Верхушкой оно внедряется в Эмпирей, питающий древо своею силой; его листья и плоды – души блаженных. Если предположить, что корни его упираются в гору Чистилища, тогда дерево окажется началом космического древа и мы будем вправе отождествить его с древом жизни, росшем в библейском раю вместе с древом познания добра и зла, но не встречающимся в Земном Раю Данте. Таким образом, иерархия небесных сфер – это и есть вселенское древо жизни, подающее соки божественной энергии сверху вниз, вплоть до Земли, обитатели которой разучились разумно пользоваться жизненной энергией и отлучены от этого источника первородным грехом.

     Восьмое небо являет Данте картины осуществленной божественной мудрости и силы. Здесь место для душ «торжествующих», которые непосредственно отражают сияние истины, подобно тому как звезды отражают свет Солнца. Здесь дух поэта окончательно освобождается от своей оболочки, и он вновь получает возможность видеть улыбку Беатриче. В образе звезд ему являются Мария и архангел Гавриил. Но здесь Данте предстоит испытание. Ему устраивают настоящий богословский экзамен три апостола. Петр вопрошает его о сущности веры, Яков – о надежде, Иоанн – о любви. К радости Беатриче, ее ученик с честью выдерживает проверку знаний и может теперь двинуться ввысь. Первой наградой ему оказался разговор с Адамом, который четвертым сиянием появляется среди апостолов. Данте узнает от Адама, за что были наказаны первые люди, сколько они пробыли в Раю, каким был праязык. И все же расставание с восьмым небом оказалось не идилличным: Петр произносит грозную обвинительную речь против нечестивых пап.  

     Продолжением его слов звучит предсказание Беатриче, вознесшей Данте на девятое небо, к Перводвигателю. Беатриче осуждает привязанность людского рода к земным благам, жадность, не дающую возможности поднять глаза ввысь, бессилие светской и духовной власти. Но в голосе ее уже нет гнева Петра. Совсем немного осталось, говорит она, до того времени, когда «хлынет светом горняя страна» и некий «вихрь» повернет мир на правильный путь.

     Далее Беатриче разъясняет устройство высших райских сфер. Перводвигатель – это кристальное последнее небо, которое движется с максимальной скоростью, так как стремится каждую свою точку соединить с каждой точкой Эмпирея. Эмпирей – невещественная и непространственная световая сфера, Рай в собственном смысле слова, откуда сила, мысль и любовь Троицы передают свое воздействие небесным сферам (пространственным и временным). Данте видит отраженное в глазах Беатриче божество и, обернувшись, усматривает ослепительную точку, окруженную вращающимися кругами. Девять окружностей движутся тем быстрее, чем ближе они расположены к сияющему центру. Любовь и свет – своего рода душа и тело этого божественного мира. Данте недоумевает: небесные сферы тем быстрей, чем они обширнее, а занебесные – наоборот, Беатриче объясняет, что скорость движения сфер зависит не от их величины, а от силы, которая определяется близостью к богу. Поскольку круговое движение еще в античной философии считалось образом мыслительной активности, сферы скоростью своего движения выражают степень познания бога. Девять окружностей Эмпирея суть девять ангельских чинов. Данте узнает от Беатриче, что ангельские круги стремятся уподобиться божественной точке, а это возможно в той степени, в какой они погружены в созерцание бога. Иерархия ангелов в «Рае» выглядит так: ближайшая к богу триада – это серафимы, херувимы и престолы, созерцающие могущество Отца. Причем серафимы созерцают его в самом себе, херувимы – в Сыне, а престолы – в духе святом. Вторая триада – господства, силы и власти, созерцающие премудрость Сына. Господства созерцают мудрость в самих себе, силы – в Отце, власти- в духе святом. Третья триада – начала, архангелы, ангелы, созерцающие любовь духа соответственно в нем самом, в Отце и в Сыне. Вверх эти девять чинов устремляют познающий взор, а вниз посылают управляющую власть. Каждый ангельский чин правит каким-либо кругом неба: самый маленький (серафимы) правит самой большой телесной сферой космоса – Перводвигателем; херувимы правят восьмым небом и т. д. Порядку ангельского правления соответствуют девять типов блаженных душ, распределенных по небесам. Таким образом, Данте не отходит от христианского учения о неполноценности души без тела: ангельские сонмы имеют свои идеальные тела – сферы неба, которые живут идеальной жизнью, кружась и отражая вечным движением божественный покой.