В отталкивании от интуитивизма и биографического  импрессионизма, с одной стороны, и от методов, игнорировавших специфику  искусства (культурно-историческая школа), – с другой, в 10-х гг. 20 в. возникла «формальная школа» в русском литературоведении.

     «Формальный метод» в литературоведении, теоретическая концепция, утверждающая взгляд на художественную форму как категорию, определяющую специфику литературы и способную к саморазвитию. «Формальный метод»» в определённой мере подготовлен неокантианством. На Западе в 1910-е гг. «Формальный метод» ярче всего проявил себя в теории изобразительного искусства (Г. Вёльфлин) и при сравнительном изучении различных искусств (О. Вальцель – Германия), что имело положительным результатом наблюдения в области описательной (формальной) типологии. В литературоведении «формальный метод» был представлен изучением «морфологии романа» (В. Дибелиус – Германия), «языковой стилистики» (Л. Шпитцер) и др. Методические принципы ряда разновидностей метода на Западе сводились к «пристальному чтению» произведений при игнорировании всех «внелитературных» компонентов. Итоги его развития в 1920-е гг. – утверждение статистической описательной методики, отказ от генетических и эволюционных планов изучения литературы. Существенно иное явление по генезису и методологии – «формальная школа» в России (середина 1910-х – середина 1920-х гг.), исходившая не из искусствоведческих концепций, а из ориентации на лингвистику (что характерно в первую очередь для ОПОЯЗа и Московского лингвистического кружка). Учение И. А. Бодуэна де Куртенэ о языке как функцией, системе, переосмысленное применительно к литературным явлениям, способствовало переходу от ранней механистической доктрины, в силу которой произведение рассматривалось как «сумма» (В. Б. Шкловский) составляющих его «приёмов» («формальная поэтика»), к взгляду на произведение как «систему» (Ю. Н. Тынянов) функциональных единиц (представление, характерное для «функциональной поэтики»). Одновременно эволюционирует взгляд на основные понятия теоретической и исторической поэтики: от оценки формы как единственной носительницы художественной специфики и игнорирования содержания как «внехудожественной» категории – к постановке и обоснованию в общем виде концепции «содержательной формы»; от представления о смене литературных явлений в результате разрушения автоматизма восприятия и борьбы «старшей» (канонизированной) линии с неканонизированной «младшей» линией к историко-литературному осмыслению смены жанров и стилей.

       Плодотворным моментом в трудах  представителей и сторонников  «формальной школы» были конкретные  исследования ряда ранее не  изученных проблем в работах,  посвященных стилистическим формам речи и языка (В. В. Виноградов), рифме, метрике и композиции стиха (В. М. Жирмунский), соотношению семантики и стиховой конструкции (Тынянов), синтаксиса и поэтической интонации (Б. М. Эйхенбаум), ритма и метра (Б. В. Томашевский), языкотворчеству футуристов (Г. О. Винокур), ритму и синтаксису (О. М. Брик), сюжетосложению (Шкловский), произносительно-слуховой интерпретации художественной речи (С. И. Бернштейн), системному описанию волшебной сказки (В. Я. Пропп), поэтической фонетике (Е. Д. Поливанов), принципам фонологического изучения стиха и стилистической семантике (Р. О. Якобсон) и др. На протяжении 20-х гг. были выдвинуты идеи, ставшие актуальными в развитии структурной поэтики, информации теории, семиотики, машинного перевода. Проблематика исследований названных учёных 2-й половины 20-х гг. несводима к положениям «формального метода». Так, для «функциональной поэтики» характерно признание недостаточности синхронического плана изучения поэтики и требование дополнения его планом диахроническим, что имело следствием решительный выход за рамки «литературного ряда» и рассмотрение литературных систем в широком контексте литературного быта, социальной среды и исторической эпохи, которые в свою очередь системны. В дальнейшем учёные, разделявшие принципы «формальной школы», приходят к более широкому и универсальному научному методу постижения формы и содержания в их единстве.

     На  Западе к сходным представлениям пришли представители Пражского лингвистического кружка (Я. Мукаржовский и др.), сохранив, однако, на определённое время элементы ранней доктрины формалистов (Р. Якобсон). В 1920–30-е гг. «формальный метод» пытается обновиться, сближаясь с «семантическим анализом» А. А. Ричардса, получив в Англии и США название «новой критики». В 40–50-е гг. положения формальной школы нашли в Швейцарии поддержку в методике «интерпретации» произведений (В. Кайзер, Э. Штайгер). В настящее время идеи ОПОЯЗа вызывают на Западе значительный интерес, что отчасти объясняется попытками создания неоформалистической методологии в литературоведении.

     Через посредство Пражского лингвистического кружка «формальная школа» оказала значительное влияние на структурализм (наследовавших также идеи Т. С. Элиста). При этом наряду с дальнейшей формализацией и вытеснением гносеологических и эстетических моментов наметилась и тенденция преодоления отмеченной антиномии, неразрешимой в рамках «формального метода» с его неопозитивистской методологией. Во-первых, художественное произведение конкретизировалось до сложной системы уровней, включающей и содержательные и формальные моменты (Р. Ингарден). Во-вторых, предпринимались попытки создания "системы систем", т. е. принципов соотнесенности литературного и других рядов. К исследованию функции формы обратились К. Леви-Строс, Я. Мукаржовский и др.

      Структурализм в литературоведении рассматривал литературу как коммуникативный акт с установкой на выражение, сосредоточивался на функциональных зависимостях между элементами художественного произведения, выступающего в качестве такого иерархически организованного системного целого, внутренние связи которого могут быть сведены к двоичным (бинарным) отношениям, 1960-е гг. ознаменовались проникновением в литературоведение понятий и приёмов информации теории, математической логики, вероятностных и теоретико-множественных методов. Согласно Ц. Тодорову, структурализм отличается от классических подходов к словесному искусству тем, что исследует абстрактные возможности литературы как таковой, понимая художественный текст в качестве частного случая реализации этих возможностей. Ставится задача создать универсальную «лингвистику речи» (ср. понятие «металингвистика» у М. М. Бахтина), включающую в себя и литературоведение. Начинается изучение преобразований гипотетических глубинных структур художественного текста в поверхностные структуры. Большое внимание структурализм уделяет логике повествования, исследование которой предвосхитил В. Я. Пропп («Морфология сказки», 1928). Вслед за Ю. Н. Тыняновым разрабатывается типология исторических связей, существующих между произведением и его социо-культурным окружением. В СССР (работы Ю. М., Лотмана, Е. М. Мелетинского, В. В Иванова, В. Н. Топорова, Б. А. Успенского и др.) и европейских странах структурализм развивается как один из методов в ряду др. подходов к литературному произведению.

        В теоретическом наследии Юрия  Михайловича Лотмана (1922 - 1993) анализ  художественного текста в рамках  эстетико-семиотической проблематики  имеет важное научное значение. Лотман был «... мыслителем универсального  размаха, что, впрочем не мешало  ему быть специалистом в особо избранных областях. Его личность как бы олицетворяет принцип дополнительности, а научная деятельность соизмерима с работой целого института ученых разного профиля1'1. Отталкиваясь от идей русского формализма, структурной лингвистики, восходящей к де Соссюру, Пражского лингвистического кружка, а также общей теории систем и теории коммуникации, Лотман создал собственную эстетико-семиотическую концепцию с привлечением уникального по широте охвата и разнообразию проблематики материала.

      Между тем, истоки эстетико-семиотических воззрений Лотмана можно проследить не только и не столько в структурной лингвистике, сколько именно в истории русской гуманитарной мысли. Прежде всего необходимо вспомнить идеи А.А. Потебни об относительности понятий формы и содержания в искусстве, а также об образности поэтического слова. Важной для понимания лотмановских идей также является сделанная Потебней аналогия: "Язык во всем своем объеме и каждое отдельное слово соответствуют искусству, притом не только по своим стихиям, но и по способу их соединения"3. Преемственность эстетических идей тартуского ученого с теоретическими положениями ОПОЯЗа (особенно идей "младших" формалистов) и М.М. Бахтина кажется более очевидной, как и необходимость ее тщательного изучения. Так, близкими Лотману оказались идеи Б.М. Эйхенбаума о "затрудненности" поэтического языка и о преодолении автоматизма практического слова, которое "становится неавтоматичным в речи художественной"4. Положение Ю.Н. Тынянова о необходимости эволюционного изучения литературы и о скачкообразном характере литературной эволюции5 получили глубокую разработку в творчестве Лотмана. Тыняновская идея о необходимости отхода от истории искусства как "истории генералов" во многом стала для Лотмана определяющей. В случае с М.М. Бахтиным можно говорить не только о влиянии последнего, но и о взаимовлиянии. Истоки лотмановской мысли богаты и разнообразны. Восприятие идей своих предшественников носило у Лотмана творческий характер, никогда не будучи простым заимствованием, но всегда превращаясь поводом для собственных оригинальных догадок. Труды тартуского ученого сегодня открываются заново, повторяя судьбу работ его великих предшественников – ОПОЯЗовцев и М.М. Бахтина.

      Методологию тартуского исследователя характеризуют  следующие ключевые составляющие. Во-первых, рассмотрение каждого элемента художественного текста как части единого целого, только в этом сложном единстве реализующей свою специфику, позволяет говорить о герменевтических основаниях трудов Лотмана. Особое внимание к проблеме понимания и изучение механизмов, влияющих на восприятие художественного текста аудиторией, - также говорит в пользу важности для Лотмана элементов герменевтического анализа. В этом отношении лотмановский подход созвучен с позицией Г.-Г. Гадамера, включавшего понимание произведения искусства в круг прямых задач герменевтики и не сводившего заключенные в нем смыслы лишь к первично-историческому, т.е. к авторскому смыслу: «... язык искусства предполагает прирост смысла, происходящий в самом произведении". Вторым методологическим моментом, существенным прежде всего для работ зрелого Лотмана, является рассмотрение синхронического и диахронического измерений художественного текста как взаимодополнительных. Не менее важным выглядит разработка Лотманом функционально-прагматического подхода15 к художественным текстам, позволяющего выделить общие и специфические характеристики художественных текстов в ряду других текстов культуры. Лишь в единстве этих методологических принципов становится возможным увидеть целостность в кажущихся разрозненными и разбросанными по многочисленным текстам теоретических положениях Лотмана, постичь внутреннюю логику его концепции через тщательную объемную и Несомненно близкой позиции Лотмана является и следующая мысль Гадамера: «Действенность художественного произведения и его коммуникативная сила не остаются в границах своего первоначального исторического горизонта, в котором созерцатель был реальным современником создателя произведения; художественное произведение само говорит за себя».

      «Литературоведение  должно быть наукой», — этой фразой можно охарактеризовать методологические искания не только Лотмана-филолога, но и Лотмана-семиотика, культуролога, историка. Помещенная в заголовок  статьи, вышедшей в 1967 г. в "Вопросах литературы", эта мысль тартуского ученого превратилась для него в девиз и цель научных разысканий и оставалась актуальной на всем протяжении жизни. Стремлением к идеалу научности - в литературоведении и, шире, в гуманитарном знании было продиктовано обращение Лотмана к теоретико-методологическому материалу точных наук: теории информации и математики. Из первой, в частности, была в принципиальных моментах воспринята теория коммуникации; вторая стала источником специфической интерпретации Лотманом идеи пространства. Объектом изучения — словесными текстами -был обусловлен интерес к достижениям структурной лингвистики, одной из первых среди гуманитарных дисциплин обратившейся к научной формализации. Методы и подходы, которые активно использовал Лотман, образуют сложный и разноплановый сплав, органичный для описываемых явлений культуры и искусства

      Наиболее  существенный вклад в деле реконструкции  взглядов Лотмана в их развитии на настоящий момент сделан ближайшим  другом и соратником Лотмана Б.Ф. Егоровым. Его книга "Жизнь и творчество Ю.М. Лотмана", вышедшая в 1999 г., представляет собой подробнейший путеводитель по жизни Лотмана-ученого и Лотмана-человека. И хотя экстенсивность исследования научной эволюции ученого преобладает над интенсивностью разбора проблематики его работ, монография Егорова является ценным источником для изучения жизненного пути Лотмана. Через восстановление множества интереснейших деталей и подробностей биографии Лотмана Б.Ф. Егоров убедительно воссоздает картину масштабности и гармоничности личности тартуского ученого.

     Реакцией на «формальные методы» и субъективистские тенденции в науке стал в 1950-е гг. развивающийся социологический подход к литературе (Л. Гольдман, П. Машере и др.). Многие исследователи прямолинейно возводили литературные явления к социально-экономическим факторам. В целом современное литературоведение оказалось не в состоянии разрешить кардинальные проблемы литературоведения: связь литературы с общественной жизнью и взаимоотношения художественной формы и содержания. Лицо современной западной поэтики определяется такими направлениями, как экзистенциалистское, социологическое, ритуально-мифологическое, структуралистское; при этом происходит и сближение и противоборство различных методов (так, социологизм тяготеет к структурализму, а с др. стороны – к экзистенциализму).