Достоевский Ф.М. - публицист

  В своём «Объявлении» братья Достоевские бросили вызов литературным авторитетам, наживая себе врагов, но некоторым и понравилось, например Некрасову. В первом номере «Свистка» за 1861 год поэт писал:                            

 Что ты задумал,  несчастный?                

            Что ты дерзнул обещать?..                            

 Помысел самый опасный  -                           

 Авторитеты карать!                           

 Явленье нового журнала.                            

 Внезапно потрясло  умы:               

             В нём слышны громы Ювенала,                            

 В нём незаметно  духа тьмы,                           

 Отважен тон его  суровый,                           

 Его программа широка...                            

 Привет тебе, товарищ  новый!                           

 Явил ты мудрость  старика.                           

 Неси своей задачи  бремя,                           

 Не уставая и любя!²⁷           

 Н.Г. Чернышевский, также  доброжелательно отозвался о  новом издании в «Современнике»: «В первой книжке оно выдерживает  свою программу: тут полная  независимость от всех прежних  литературных кружков, одинаковая  прямота мнений о всех и обо всём... Мы желаем ему успеха потому, что всегда с радостью приветствовали появление каждого нового журнала, который обещал быть представителем честного и независимого мнения, как бы ни различествовало оно от нашего образа мыслей».²⁸          

 Но многим не нравилась  политика журнала. С.С. Дудышкин  из «Отечественных записок» подвёрг  пристрастному обсуждению «Объявление»  и первую статью Достоевского  из цикла «Ряд статей о русской  литературе». Не очень нравились  высказывания «Времени» и «Русскому  вестнику», и «Московским ведомостям»,  а «Москвитянин» вообще объявил,  что программа нового журнала  списана как будто с их программы.          

 Такое противостояние  будет продолжаться вплоть до  самого закрытия журнала, пока  журнал не столкнётся с государством. А в этом противостоянии, как  известно, выигрывает всегда государство.  Но это будет потом, а пока, с самого открытия журнала,  Достоевский не стесняясь (публично) начинает спорить и отстаивать свою правоту со всеми, кто нападает на журнал или его сотрудников.          

 Официально, редактором  нового литературно-политического  обозрения был брат Михаил, он  принимал на себя и всю деловую  часть. Но фактическим редактором  стал Федор Михайлович. Под его  идейным руководством, журнал двигается  по новому направлению, получившему  название - почвенничество.          

 Программа почвенничества  опиралась на идеалистическое  понимание истории, романтический  взгляд на русскую действительность  и славянофильское учение о  смирении и всепокорности русского крестьянства. Она принимала слагавшуюся буржуазную монархию как наиболее прогрессивную форму правления для своей страны, отрицая революционные методы преобразования России. Фёдор Михайлович надеялся на интеллигенцию, которая оторвалась от «почвы», но которая должна была, по мнению писателя, сблизиться с народом и тем самым нравственно совершенствоваться. Что касается крестьянского вопроса, то здесь журнал отстаивал консервативный принцип. Утверждалось отсутствие сословного противоречия в русской истории и господство мира и согласия между крепостными и помещиками. В среде почвенников господствовали нравственные и умственные интересы или чистый либерализм без всякой мысли о насильственном перевороте.           

 И Достоевский со  страниц «Времени», не боясь,  спорил о правильности этого  особого, именно для России, пути. В дальнейшем он полемизировал  на эту тему в журнале «Эпоха»,  «Гражданин», а также на страницах  своего «Дневника». Причём спорил  не только на эту тему и не только с различными журналами, но и с разными людьми.          

 Несомненной заслугой  журнала было признание русской  литературы залогом великой исторической  будущности создавшего ее народа. «Ломоносов, Пушкин, Лермонтов, Тургенев  – вот что дает нам право  на фактическое участие в общеевропейской  жизни», - так предваряет писатель  будущее всемирное признание  русской поэзии и художественной  прозы. Знамя Достоевского –  Пушкин. «Явление Пушкина есть  доказательство, что дерево цивилизации  уже дозрело до плодов и  что плоды его не гнилые, а  великолепные, золотые плоды…»²⁹             

 За два с половиной  года, в журнале был напечатан  ряд выдающихся произведений. «Униженные и оскорбленные», «Записки из Мертвого дома», а также «Зимние заметки о летних впечатлениях» самого Достоевского; «Женитьба Бальзаминова» и «Грех да беда на кого не живет» А.Н. Островского; начало поэмы Н.А. Некрасова «Мороз, Красный нос» («Смерть Прокла») и его стихотворение «Крестьянские дети»; «Недавние комедии» и «Наш губернский день» Салтыкова; «Зимний вечер в бурсе» и «Бурсацкие типы» Помяловского; «Очерки из простонародного быта» А. Левитова; «Хозяин» Никитина. Стихотворения Майкова, Я. Полонского, Плещеева, Мея, Апухина, Василия Курочкина. Путевые записки Григоровича; «Мои литературные и нравственные скитальчества» А.А. Григорьева; переводы из Э. По, Виктора Гюго, а также широкий круг произведений малоизвестных и начинающих авторов. И с первых же своих выпусков журнал начинает публиковать историю манчестерских рабочих – первый русский перевод пролетарского романа «Мери Бартон. История манчестерской жизни» Элизабет Гаскел.          

 Критический отдел  журнала стал сферой формулирования  его «нового слова» в литературе  – «почвенничества», или «русского  направления», как называла его  редакция. Как критик и публицист,  Достоевский ведет полемику с  крупнейшими журналами по самым  разнообразным вопросам. Но его  статьи приобретают особую яркость  и силу, когда он защищает родной  язык и отечественную литературу.           

 Первые столкновения  были с журналом «Русский вестник», носившим в то время еще  умеренно-либеральный характер. В  начале 60-х Катков увлекается  английским государственным правом  и после поездки в Англию  становится поборником ее политических  убеждений. Появляется либеральствующий критицизм к духовному достоянию своей отсталой страны. В 1861 году он заявляет, что русская литература – «маленькая, скудная, едва начавшая жить, едва выработавшая себе язык».          

 Достоевский ответил  сокрушительным возражением: «она  совсем не скудная: у нас  Пушкин, у нас Гоголь, у нас  Островский. Преемственность мысли  видна в этих писателях, а  мысль эта сильная, всенародная.…  Неужели «Русский вестник» не  видит в таланте Пушкина могущественного  олицетворения русского духа  и русского смысла?..»³⁰          

 Большой интерес в  цикле статей «Времени» представляет  своеобразная беседа об искусстве,  которую редактор журнала вел  в 1861 году с Добролюбовым, являвшимся  сторонником утилитаризма в русской  эстетике. Противоположной его точки  зрения придерживался Фет, будучи  сторонником чистой красоты. Достоевский  же заявляет о своей – третьей  – позиции, независимой и всеобъемлющей.  Он выступает за вольную поэтику,  за свободное творчество, за искусство  бесконечных устремлений и неограниченных  возможностей, приносящее высшую  пользу человечеству. Писатель подчеркивает: «Искусство всегда современно  и действительно, никогда не  существовало иначе и, главное,  не может иначе существовать.…  Мы именно желаем, чтоб искусство  всегда соответствовало целям  человека, не разрознивалось с  его интересами.… Если мы и  желаем наибольшей свободы искусству,  то именно веруя в то, что  чем свободнее оно, в своем  развитии, тем полезнее оно человеческим  интересам. Нельзя предписывать  искусству целей и симпатий».³¹  Но такая «высшая свобода» художника исключает требование непременной актуальности его творчества и близости его созданий к запросам действительности. Он согласен и с утилитаристами, но в тоже время протестует против похода Добролюбова на художественность, на Пушкина и Тургенева. Искусство «всегда будет жить с человеком его настоящею жизнью…. И потому первое дело: не стеснять искусство разными целями, не предписывать ему законов…. Идеал красоты, нормальности у здорового общества не может погибнуть… Красота полезна потому, что она красота, потому что в человечестве – всегдашняя потребность красоты и высшего идеала ее».³²    Достоевский, всегда совмещавший непримиримые крайности в своих политических и религиозных воззрениях, так же своеобразно сочетает враждующие контрасты и в своей эстетике.

Журнал возражал и К. Аксакову, оспаривая мысли статьи «Публика — народ» о крайней противоположности  идеалов и привычек народа и привилегированной  части населения, господ.

А Салтыков-Щедрин и Антонович  в «Современнике» не раз выступали  против непоследовательности позиции  «Времени», консервативности ряда пунктов  его социальной программы, отрицания  необходимости борьбы.

Большое место в журнале  отводилось французской уголовной  хронике, мастерски обработанной в  редакции; в статьях затрагивались  вопросы воспитания молодежи; имелись  отделы внутренних новостей и иностранных  известий.

Существенную роль в журнале  играл критик-идеалист Н.Н. Страхов, который с согласия издателей  защищал некую особую самобытность русского народа, развивал идеи так  называемого почвенничества в противовес западничеству, умозрительному западноевропейскому  утопическому социализму. Он обвинял  «Современник» в беспочвенности, в стремлении привить русскому народу западноевропейские болезни, и хотя почвенники не были однородны по своим  взглядам, но их объединяло именно несогласие с революционными демократами. Страхов  особенно горячо возражал против материального  подхода к улучшению жизни  народа. Изменение положения масс должно идти через моральное, религиозное  усовершенствование: мир нельзя исцелить ни хлебом, ни порохом, а лишь «благой  вестью». Терпение русского народа истолковывалось  как заслуживающая одобрения  добродетель, свою враждебность к нигилистам Страхов, по собственному признанию, старался передать и Ф.М. Достоевскому.          

 Вторым человеком,  работавшим в редакции и оказавшим  решительное влияние на развитие  философских воззрений Федора  Михайловича, был Аполлон Григорьев.  Человек исключительной яркости,  подлинных творческих вдохновений  и смелого эстетического новаторства.  Воспитанник позднего романтизма, почти сверстник был, несомненно, близок Достоевскому. Став в начале 50-х годов во главе молодой  редакции «Москвитянина», он разработал  целое течение философской и  художественной мысли. Вместе  с Островским, Писемским и Мельниковым-Печерским  выдвигал задачу возрождения  национального русского искусства.  Систему своей критики А. Григорьев  называл органической. Программные  объявления «Времени» строились  на основе любимых идей Аполлона  Григорьева, то есть народности, ценностей старорусской культуры, родной поэзии и художественного  слова, культа искусства, театра, фольклора, музыки, руководящего  значения Пушкина и Островского  для современной литературы. В  журнале Достоевского он отстаивал  воззрение на русскую драму  как на искусство всенародное:  «Театр в наших глазах –  дело великое, потому великое,  что по сущности своей он  должен быть делом народным….  Театр должен держаться массою».³³ На этом убеждении основан обширный ряд статей о русских актерах середины XIX века, раскрывающих в нем одного из крупнейших русских театральных критиков.          

 Уже с января 1861 года  «Время» вошло в число толстых  петербургских журналов и вскоре  стало соперничать с самыми  популярными периодическими изданиями.  В этом же году у «Времени»  было 2300 подписчиков, а в 1862 году 4302 подписчиков. Издание сравнялось  по количеству подписчиков с  «Отечественными записками» и  «Русским словом» (около 4 000 подписчиков)  и заняло третью позицию по  отношению к двум абсолютным  лидерам – «Современнику» Н.А.  Некрасова (7 000 подписчиков) и  «Русскому вестнику» М.Н. Каткова  (5 700 подписчиков). Цена журнала равнялась  14 рублям 50 копейкам, а с пересылкою  и доставкой на дом 16 рублей  серебром. Однажды Достоевский заявил  Страхову: «Моё имя стоит миллиона!»³⁴           

 «Молодая Россия».          

 В середине мая 1862 года Достоевский нашел в ручке  замка своей входной двери  революционное воззвание - «Молодая  Россия», призывавшее к немедленному  социальному перевороту: «Скоро, скоро  наступит день, когда мы распустим  великое знамя, знамя будущего, знамя красное и с громким  криком: «Да здравствует социальная  и демократическая республика  русская!» – двинемся, а Зимний  дворец истребит живущих там…»³⁵            

 Этот листок возмутил  и расстроил писателя. На фоне  пожаров, охвативших в те дни  Петербург, «Молодая Россия» прозвучала  зловеще. Достоевский решает обратиться  к вождю революционной партии – Н.Г. Чернышевскому. Об этой встрече Николай Гаврилович вспоминает в 1888 году. По его рассказам, Федор Михайлович просил его повлиять на поджигателей, так как допускал, что пожары вызваны именно революционерами.          

 Дни стояли сухие  и жаркие, пламя, с необыкновенной  быстротой, перебрасывалось на  соседние здания и охватывало  целые кварталы. Выгорели Большая  и Малая Охота, огромная часть  Ямской. В конце мая были уничтожены Толкучий рынок, Апраксин и Щукин дворы с тысячами лавок. Редакция «Времени» подготовила об этом событии статьи, решительно опровергавшие клевету на «студентов» и «нигилистов» как поджигателей столицы. Обе статьи были запрещены цензурой и, по приказу царя, были препровождены в «высочайше утвержденную комиссию» князя Голицина. Туда же был вызван, для дачи показаний, издатель журнала Михаил Достоевский. Так началось негласное преследование «Времени», которое фактически редактирует недавний «государственный преступник». Голицын предложил приостановить выход журнала на восемь месяцев, и Александр II наложил резолюцию: «Согласен». Только благодаря докладу министра внутренних дел Валуева (близкого к литературе и женатого на дочери П.А. Вяземского) было дано распоряжение «не прекращать ныне» издания журнала, но «иметь за ним надлежащее наблюдение».