Анна Андреевна Ахматова – поэт Серебряного века

                                       А если когда-нибудь в этой стране

                                       Воздвигнуть задумают памятник мне,

 

                                       Согласье на это даю торжество,

                                       Но только с условьем – не ставить его

 

                                       Ни около моря, где я родилась:

                                       Последняя с морем разорвана связь,

 

                                       Ни в царском саду у заветного пня,

                                       Где тень безутешная ищет меня...

 

                                                     - -

   «Реквием» стал  памятником в слове современникам  Ахматовой – и мёртвым, и  живым. Всех их она оплакала своей «рыдающей лирою». Личную, лирическую тему Ахматова завершает эпически. Согласье на торжество по воздвижению памятника ей самой в этой стране она даёт лишь при одном условии: что это будет Памятник

Поэту у Тюремной Стены:

                                       …здесь, где стояла я триста часов

                                      И где для меня не открыли засов.

 

                                       Затем, что и в смерти блаженной боюсь

                                      Забыть громыхание чёрных марусь.

                                       Забыть, как постылая хлюпала дверь

                                       И выла старуха, как раненый зверь.

 

  «Реквием» можно без преувеличения назвать поэтическим подвигом Ахматовой, высоким образцом подлинной гражданской поэзии.

   Он звучит как заключительное обвинение по делу о страшных злодеяниях. Но обвиняет не поэт, а время. Вот почему так величаво, - внешне спокойно, сдержано – звучат заключительные строки поэмы, где поток времени выносит к памятнику

всем безвинно погибшим, но ещё и тем, в чьих жизнях горестно отразилась их гибель:

                                       И пусть с неподвижных и бронзовых век,

                                       Как слёзы, струится подтаявший снег,

                             

                                      И голубь тюремный пусть гулит вдали,

                                      И тихо идут по Неве корабли.

                                                        

   Ахматова убеждена, что «в этой стране» останутся в живых люди, которые открыто, осудят «ежовщину» и возвеличат тех немногих, кто противостоял террору, кто подступно создавал художественный памятник уничтожаемому народу в форме реквиема, кто разделил с народом его судьбу, голод, лишения, наветы...

 

                          

                                                        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                          - -

                                   III. КРИТИКИ О ПОЭМЕ «РЕКВИЕМ».

 

   Один из ахматовских  «друзей последнего призыва», будущий  Нобелевский лауреат Иосиф Бродский  дал замечательный анализ «Реквиема» - не только как литературовед  или критик, но как поэт и  мыслитель, во многом сформировавшийся  именно под влиянием Ахматовой. Ему удаётся раскрыть внутреннюю «пружину», болевой «нерв» «Реквиема» - как никому другому:

   «Для меня самое  главное в «Реквиеме» - это тема раздвоенности, тема неспособности автора к адекватной реакции. Понятно, что Ахматова описывает в «Реквиеме» все ужасы «большого террора». Но при этом она всё время говорит о том, что близка к безумию. Здесь самая большая, правда и сказана <...> Ахматова описывает положение поэта, который на всё, что с ним происходит, смотрит как бы со стороны. Потому, что когда поэт пишет, то это для него – не меньшее происшествие, чем событие, которое он описывает. Отсюда попрёки самого себя, особенно когда речь идёт о таких вещах, как тюремное заключение сына или вообще, какое бы то ни было горе. Начинается, жуткий покрыв самого себя: да что же ты за монстр такой, если весь этот ужас и кошмар ещё со стороны видишь.

   Но ведь действительно,  подобные ситуации – арест,  смерть (а в «Реквиеме» всё  время пахнет смертью, люди  всё время на краю смерти) –  так вот, подобные ситуации вообще исключают всякую возможность адекватной реакции. Когда человек плачет – это личное дело плачущего. Когда плачет человек пишущий, когда он страдает – то он как бы даже в некотором выигрыше оттого, что страдает. Пишущий человек может переживать своё горе подлинным образом. Но описание этого горя – не есть подлинные слёзы, не есть седые подлинные волосы. Это всего лишь приближение к подлинной реакции. И осознание этой отстранённости создаёт действительно безумную ситуацию.

   «Реквием» - произведение, постоянно балансирующее на грани безумия, которое привносится не самой катастрофой, не потерей сына, а вот этой нравственной шизофренией, этим расколом – не сознания, но совести.

   Конечно, «Реквием» Ахматовой разворачивается как настоящая драма: как настоящее многоголосие. Мы всё равно слышим разные голоса – то простой бабы, то вдруг – поэтессы, то перед нами Мария. Это всё сделано как полагается: в соответствии с законами жанра реквиема. Но на самом деле Ахматова не пыталась создать народную трагедию. «Реквием» - это всё - таки автобиография поэта, потому

     

                                                               - 18 -

что всё описываемое  – произошло с поэтом. Рациональность творческого процесса подразумевает  и некоторую рациональность эмоций. Если угодно, известную холодность реакций. Вот это и сводит автора с ума».

   Прислушаемся  к ещё одному суждению  об  ахматовском «Реквиеме» от лица  её «друзей последнего призыва» - Анатолия Наймана:

   «Собственно говоря, «Реквием» - это советская поэзия, осуществлённая в том идеальном виде, какой описывают все декларации её. Герой этой поэзии – народ. Не называемое так из политических, национальных и других идейных интересов большее или меньшее множество людей, а весь народ: все до единого участвуют на той или другой стороне в происходящем. Эта позиция говорит от имени народа, поэт – вместе с ним, его часть. Её язык почти газетно прост, понятен народу, её приёмы – лобовые <…>. И эта поэзия полна любви к народу.

    Отличает и тем самым противопоставляет её даже идеальной советской поэзии то, что она личная, столь же глубоко личная, что и «Сжала руки под тёмной вуалью». От реальной советской поэзии её отличает, разумеется, и многое другое: во-первых,

исходная и уравновешивающая трагедию христианская религиозность, потом – антигероичность, потом – не ставящая себе ограничений искренность, название

запретных вещей их именами. Но всё это – отсутствие качеств: признания самодостаточности и  самоволия человека, героичности, ограничений, запретов. А личное отношение – это не то, чего нет, а то, что есть и каждым словом свидетельствует о себе в поэзии «Реквиема». Это то, что делает «Реквием» поэзией – не советской, просто поэзией, ибо советской поэзии на эту тему следовало быть государственной: личной она могла быть, если касалась отдельных лиц, их любви, их настроений, их, согласно разрешённой официально формуле, «радостей и бед». <…> В двустишии:

                                     И если зажмут мой измученный  рот,

                                     Которым кричит стомильонный народ,

 

забившийся в безударную щёлку «мой» весит столько же, сколько громогласный «стомильонный». Те, кто осуждали поэзию Ахматовой за «камерность», дали, сами того не ведая, начало трагическому каламбуру: она стала поэзией тюремных камер». 

   Стоит рассмотреть  ещё одно важное мнение о  поэме «Реквием». Его автором  явился историк искусствовед  В.Я. Виленкин:

   «Ахматовский  «Реквием» меньше всего нуждается  в научных комментариях. Нужно  ли комментировать или анализировать  «Уводили тебя на рассвете…»,

                                                                - 19 -                             

«Семнадцать месяцев  кричу…», «К смерти», «Распятие», потрясающий, сколько бы раз его ни слушать  или не перечитывать, «Эпилог», да и всё остальное, из чего как бы сам собою сложился этот цикл стихов?..

   Его народные  истоки и его народный поэтический  масштаб сами по себе очевидны. Лично пережитое, автобиографическое  в нём тонет, сохраняя только  безмерность страдания.

   Или ещё – о «невольных подругах» по ленинградским тюремным очередям страшного периода «ежовщины».

   Подробный анализ  фольклорных элементов ничего  существенного к этому не прибавит. Лирика в этом цикле (Ахматова, говорят, иногда называла его  поэмой, но слово «цикл» не раз фигурирует в составленных ею перечнях) сама собою превращается в эпос, - настолько безраздельно слито в нём своё с общим трагическим уделом миллионов, с самой страшной страницей нашей истории. И нет надобности, вспомнить ни «Реквиемы» Моцарта, Керубини или Верди, ни патетическую церковную службу, чтобы оценить правомерность названия этого цикла стихов и ощутить неизбывную боль, вызываемую у каждого из нас теперь этими бессмертными строфами. Недаром они так легко запоминаются наизусть.

   Какими же напрасными кажутся нам теперь когда–то так мучившие её опасения, что стихи её останутся для новых поколений читателей только «прошлым». Начав с интимной лирики, Анна Ахматова прошла свой трудный и неуклонный путь, становившийся всё более широким в своей духовной и гражданственной значительности. Для современного читателя она стала  поэтом двух эпох в жизни её «Родной земли», поэтом, близким и сегодня.

   Теперь все  знают эпилог «Реквиема», знают,  с каким «условием» Ахматова, глядя в далёкое будущее, «давала  согласье» на памятник, если когда-нибудь суждено ему быть не её родине.

   Памятника, может  быть, и не будет, - кто знает? Несомненно, одно: бессмертие поэта. А если памятник, то тоже из тех, нерукотворных, прочнее меди».

   Ещё один литературовед и критик, Е.С.Добин, писал о том, что с 30-х годов          

«лирический герой Ахматовой  полностью сливается с автором» и обнаруживает «характер самого поэта», но также и о том, что «тягу к близкому, рядом лежащему», отличавшую

раннее ахматовское  творчество, теперь сменяет принцип «приближения дальнего. Но дальнего не внемирского, а людского».

                                                                 - 20 -

   Человеческую и поэтическую позицию Ахматовой критик Б.Сарнов назвал «мужественным стоицизмом». Её судьба, отражённая в поэме «Реквием», являет собой пример смиренного благодарного приятия жизни, со всеми её радостями и горестями.

   Мнение писателя, критика Ю.Карякина о поэме «Реквием»:

   «Это поистине  народный реквием: плач по народу, сосредоточие всей боли его. Поэзия Ахматовой – это исповедь человека, живущего всеми бедами, болями и страстями своего времени и своей земли.

   Людям, приходящим  в этот мир не дано выбирать  время, родину, родителей. На долю  А.Ахматовой выпали самые тяжёлые  годы в самой невероятной стране мира: две революции, две войны, страшная эпоха сталинской тирании. Ещё в 1917 г. поэтесса ответила, покинувшим Россию и звавшим её заграницу: «равнодушно и спокойно руками я замкнула слух, чтоб этой речью недостойной не осквернился скорбный дух». Талант, преданность родной земле, подвижничество, мужество и верность заветам великой литературы – вот те качества, за которые народ наградил А.Ахматову своей любовью.

   Поэма «Реквием»  - это потрясающий, основанный  на фактах собственной биографии, документ эпохи, свидетельство того, через какие испытания прошёл наш народ. Репрессии 30-х годов, обрушившиеся на друзей и единомышленников Ахматовой, разрушили и её семейный очаг. Сама она жила в постоянном ожидании стука в дверь. Создаваемые между 1935 и 1940 гг. строчки «Реквиема» не могли даже лечь на бумагу. Их заучивали наизусть друзья поэтессы, для того, чтобы задушенный крик стомильонного народа не канул в бездну времени.

   «Эмма, что мы  делали все эти годы? Мы только  боялись!?» - сказала как-то А.Ахматова своей подруге. Да, они были просто люди, не из камня и не из стали. И боялись они не только за себя, но за детей и родителей, жён и мужей, близких и друзей.

   Вот в таком  аду, в самый трудный период жизни Анна Андреевна пишет своё выдающееся произведение – скорбный «Реквием», яростное обличение сталинских беззаконий.

   Читаешь, и оживает  эпоха массовых репрессий, общего  оцепенения, страха, разговоров шёпотом.  А.Ахматова была её маленькой  частицей, клокочущим ручейком, вливающимся  в помутневшую реку народного горя.

   «Нет, и не под  чёрным небосводом, и не под  защитой чуждых крыл, я была  тогда   с

                                                                   - 21 -                     

моим народом, там, где  мой народ, к несчастью, был».

   Эти строки  из стихотворения «Так не зря  мы вместе  бедовали...». А.Ахматова  делает эпиграфом к поэме. Её  судьба неотделима от судеб тех несчастных женщин, с которыми 17 месяцев она стояла в тюремных очередях в надежде послать передачу или узнать что-то о сыне.

   «И я молюсь  не о себе одной, а обо  всех, кто там стоял со мною  и в лютый холод, и в июльский  зной под красною ослепшею  стеною».

   Перечитывая «Реквием»,  видишь многозначность этого  произведения. Если раньше в последней  цитате я видел образ стены красной от крови и ослепшей от слёз, пролитых жертвами и их близкими, то теперь она мне кажется холодной, каменной, не увидевшей горя тех, кто стоял рядом с ней. Сюда же примыкает и образ