Анна Андреевна Ахматова – поэт Серебряного века

                                       Ястребиным жарким оком,

                                       О твоём кресте высоком

                                      И о смерти говорят.

 

   Может быть, существует  две жизни: реальная – с  очередями к окошку тюрьмы  с передачей, к приёмным чиновников, с немыми рыданиями в одиночестве, и выдуманная – где в мыслях и в памяти все живы и свободны?

 

                                      И упало каменное слово

                                       На мою ещё живую грудь.

                                       Ничего, ведь я была готова,

                                       Справлюсь с этим как-нибудь.

 

   Объявленный приговор и связанные с ним мрачные, траурные предчувствия вступают в противоречие с миром природы, окружающей жизнью: «каменное слово»

                                                               - 11 -

приговора падает на «ещё живую грудь».

   Расставание с сыном, боль и тревога за него иссушают материнское сердце.

Невозможно даже представить  себе всю трагедию человека, с которым  случились столь страшные испытания. Казалось бы, всему есть предел. И  именно поэтому

нужно «убить» свою память, чтобы она не мешала, не давила тяжёлым камнем на грудь:

                                       У меня сегодня много дела:

                                       Надо память до конца убить,

                                       Надо, чтоб душа окаменела,

                                       Надо снова научиться жить.

 

                                       А не то... Горячий шелест лета,

                                       Словно праздник за моим окном.

                                     Я давно предчувствовала этот

                                       Светлый день и опустелый дом.

 

    Все действия, предпринимаемые героиней, носят  противоестественный, больной характер: убивание памяти, окаменевание души, попытка «снова научиться жить»  (как бы после смерти или  тяжёлой болезни, т.е. после того, как «раз-училась жить»).

   Всё пережитое Ахматовой  отнимает у неё самое естественное  человеческое желание – желание  жить. Теперь уже утрачен тот смысл, который поддерживает человека в самые тяжёлые периоды жизни. И поэтому поэтесса обращается «К смерти», зовёт её, надеется не её скорый приход. Смерть предстаёт как освобождение от страданий.

                                      Ты всё равно придёшь – зачем же не теперь?

                                      Я жду тебя – мне очень трудно.

                                       Я потушила свет и отворила дверь

                                      Тебе, такой простой и чудной.

                                       Прими для этого, какой угодно вид <…>

                                      Мне всё равно теперь. Клубится Енисей,

                                       Звезда Полярная сияет.

                                      И синий блеск возлюбленных очей                             

                                       Последний ужас застилает.

 

   Однако смерть не приходит, зато приходит безумие. Человек не может выдержать того, что выпало на его долю. А безумие оказывается спасением, теперь уже можно не думать о реальной действительности, столь жестокой и бесчеловечной:

                                       Уже безумие крылом

                                       Души накрыло половину,

                                       И поит огненным вином,

                                       И манит в чёрную долину.

 

                                       И поняла я, что ему

                           

                                                     - -

                                       Должна я уступить победу,                            

                                      Прислушиваясь к своему

                                      Уже как бы чужому бреду.

 

                                       И не позволит ничего

                                      Оно мне унести с собою                           

                                       (Как ни упрашивать его

                                       И как ни докучать мольбою...)  

 

   Многочисленное  варьирование сходных мотивов, характерное для «Реквиема», напоминает музыкальные лейтмотивы. В «Посвящении» и «Вступлении» намечены те основные мотивы и образы, которые будут развиваться в поэме дальше.

   В записных  книжках Ахматовой есть слова,  характеризующие особую музыку этого произведения: «…траурный Requiem, единственным аккомпанементом которого может быть только Тишина и резкие отдалённые удары похоронного колокола». Но Тишина поэмы наполнена звуками: ключей постылый скрежет, песня разлуки паровозных гудков, плач детей, женский вой, громыхание чёрных марусь («маруси», «ворон», «воронок» - так называли в народе машины для перевозки арестованных), хлюпанье двери и вой старухи... Сквозь эти «адские» звуки еле слышны, но всё-таки слышны – голос надежды, голубиное воркование, плеск воды, кадильный звон, горячий шелест лета, слова последних утешений. Из преисподней же («тюремных каторжных нор») – «ни звука – а, сколько там / Неповинных жизней кончается…» Такое обилие звуков лишь усиливает трагическую Тишину, которая взрывается лишь однажды – в главе «Распятие»:

                                       Хор ангелов великий час восславил,

                                       И небеса расплавились в огне.

                                       Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»

                                       А матери: «О, не рыдай Мене...»

 

   Здесь речь  не идёт о предстоящем воскресении  из мёртвых, вознесении на небеса  и прочих чудесах евангельской  истории. Трагедия переживается  в сугубо человеческих, земных  категориях – страданиях, безнадёжности,  отчаяния. И слова, произносимые Христом накануне своей человеческой смерти, вполне земные. Обращённые к Богу – упрёк, горькое сетование о своём одиночестве, покинутости, беспомощности. Слова же, сказанные матери, - простые слова утешения, жалости, призыв к успокоению, ввиду непоправимости, необратимости случившегося. Бог-Сын остаётся один на один со своей человеческой судьбой и смертью; сказанное им

Божественным родителям  – Богу-Отцу и Богоматери – безнадёжно и обреченно. В этот момент своей  судьбы Иисус исключён из контекста Божественного

                                                   - -                                                     

исторического процесса: он страдает и гибнет на глазах отца и матери, и душа его «скорбит смертельно».

  Второе четверостишие посвящено переживанию трагедии распятия со стороны.

Иисус уже мёртв. У  подножия Распятия стоят трое: Мария Магдалина (любимая

женщина или любящая), любимый ученик – Иоанн и Дева Мария, мать Христа. Подобно тому, как  в первом четверостишии в центре внимания «треугольник» - «Святое семейство» (понимаемое нетрадиционно): Бог-Отец, Богоматерь и Сын Человеческий, во втором четверостишии свой «треугольник»: Возлюбленная, любимый Ученик и любящая Мать. Во втором «треугольнике», как и в первом, нет гармонии.

   «Распятие» – смысловой и эмоциональный центр произведения; для Матери Иисуса, с которой отождествляет себя лирическая героиня Ахматовой, как и для её сына, настал «великий час»:

                                       Магдалина билась и рыдала,

                                       Ученик любимый каменел,

                                       А туда, где молча Мать стояла,

                                       Так никто взглянуть и не посмел.

  

   Горе возлюбленной  экспрессивно, наглядно – это истерика неутешного горя женщины. Горе мужчины-интеллектуала статично, молчаливо (что не менее понятно и красноречиво). Что же касается горя Матери, то о нём вообще невозможно ничего сказать. Масштабы её страданий несопоставимы ни с женским, ни с мужским: это беспредельное и невыразимое горе; её утрата невосполнима, потому что это её единственный сын и потому, что этот сын – Бог, единственный на все времена Спаситель.

   Магдалина и  любимый ученик как бы воплощают  собой те этапы крёстного пути, которые уже пройдены Матерью: Магдалина – мятежное страдание, когда лирическая героиня «выла под кремлёвскими башнями» и «кидалась в ноги палачу», Иоанн – тихое оцепенение человека, пытающегося «убить память», обезумевшего от горя и зовущего смерть.

   Страшная ледяная звезда, сопровождавшая героиню, в Х главе исчезает – «небеса расплавились в огне». Молчание Матери, на которую «так никто взглянуть и не посмел», но и по всем, «миллионам убитых задёшево, / Протоптавшим тропу в пустоте». В этом сейчас - её долг.

 «Распятие» в «Реквиеме» - вселенский приговор бесчеловечной Системе, обрекающей мать на безмерные и неутешные страдания, а единственного её

                                                      - -

возлюбленного сына –  на небытие. В христианской традиции распятие Христа – путь человечества к спасению, к воскресению через смерть. Это перспектива преодоления земных страстей ради вечной жизни. У Ахматовой распятие для Сына и Матери

безысходно, как бесконечен Большой террор, как неисчислима  вереница жертв и

тюремная очередь их жён, сестёр, матерей... «Реквием» не даёт выхода, не предлагает ответа. Даже не открывает надежды на то, что  этому придёт конец.

   Следом за «Распятием» в «Реквиеме» - «Эпилог»:

                                      Узнала я, как опадают лица,

                                      Как из-под век выглядывает страх,

                                      Как клинописи жёсткие страницы

                                       Страдание выводит на щеках,

 

                                      Как локоны из пепельных и чёрных

                                      Серебряными делаются вдруг,

                                      Улыбка вянет на губах покорных,

                                       И в сухоньком смешке дрожит испуг.

 

   Героиня раздваивается  между собой, одинокой, покинутой,  неповторимой, и представительницей  «стомильонного народа»:

                                       И я молюсь не о себе одной, 

                                      А обо всех, кто там стоял со мною

                                       И в лютый холод, и в июльский зной

                                       Под красною ослепшею стеной

 

   Замыкающий поэму «Эпилог» «переключает время» на настоящее, возвращая нас к мелодии и общему смыслу «Вместо Предисловия» и «Посвящения»: снова появляется образ тюремной очереди «под красною ослепшей стеною» (в 1-й части).

   Голос лирической  героини крепнет, вторая часть «Эпилога» звучит как торжественный хорал, сопровождаемый ударами погребального колокола:

                                       Опять поминальный приблизился час.

                                      Я вижу, я слышу, я чувствую вас.

 

   Не описание  измученных лиц оказывается финалом заупокойной мессы в память о миллионах жертв тоталитарного режима. Героиня ахматовской погребальной поэмы видит в конце своего поэтического повествования себя снова в тюремно-лагерной очереди – растянувшейся по всей многострадальной России: от Ленинграда до Енисея, от Тихого Дона до кремлёвских башен. Она сливается с этой очередью. Её поэтический голос вбирает в себя мысли и чувства, надежды и проклятья, он становится голосом народа:

                                       Хотелось бы всех поимённо назвать,

                             

                                                     - -

                                      Да отняли список, и негде узнать,

 

                                       Для них соткала я широкий покров

                                       Из бедных, у них же подслушанных слов.

 

                                       О них вспоминаю всегда и везде,                      

                                       О них не забуду и в новой беде.

                         

                                      И если зажмут мой измученный рот,

                                       Которым кричит стомильонный народ,

 

                                       Пусть так же они поминают меня

                                       В канун моего погребального дня.

 

   Наконец, героиня Ахматовой – это одновременно страдающая женщина – жена и мать и – поэт, способный передать трагедию народа и страны, ставшие заложниками извращённого народовластия, поднявшийся над личными страданиями и страхом, своей несчастной, искорежённой судьбой. Поэт, призванный выразить мысли и                                                     

чувства всех жертв тоталитаризма, заговорить их голосом, не утрачивая  своего - индивидуального, поэтического; поэт, несущий ответственность за то, чтобы правда о большом терроре стала известна всему миру, дошла до следующих поколений, оказалась достоянием Истории (в том числе истории культуры).               

   Но как бы на мгновенье, забыв об опадающих, как осенние листья, лицах, о

дрожащем в каждом взгляде и голосе испуге, о молчаливой всеобщей покорности, Ахматова провидит воздвигнутый себе памятник. Мировая и русская поэзия знает множество поэтических медитаций на тему «памятника нерукотворного». Наиболее близок Ахматовой пушкинский, к которому «не зарастёт народная тропа», вознаграждающий посмертно поэта за то, что он «восславил свободу» в свой не такой уж, по сравнению с двадцатым, «жестокий век» и «милость к падшим призывал»... Ахматовский памятник воздвигнут посреди народной тропы, ведущей к тюрьме (а из тюрьмы – к стенке или в ГУЛАГ):