А. Пушкин и А. Кунанбаев о назначении поэта и поэзии

Баратынский – любимый лирик А. Пушкина. Суждения  о Баратынском  ближе  всего  выражают представления  А. Пушкина в природе  русской поэзии – представления,  которые  без явного  намерения  подразумевают также поэтический  идеал  самого А. Пушкина, законы его собственного творчества. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого, хотя несколько одарённого вкусом и чувством.  Пророк-поэт одарён свыше «могучей властью над умами», говорит А. Пушкин в первом  "Подражании Корану". В стихотворении «Пророк» поэт призван высшей волей "глаголом жечь "людские сердца. В "Памятнике" поэт "нерукотворными", то есть истинно совершенными, объективно верными, не подвластными субъективному произволу, созданиями высокого искусства славит в "жестокий век" человечность, милость и свободу, обретая бессмертие в памяти народной. И в то же время поэт-художник безразличен к «любви народной и исполнен презрения к черни», тоскует средь суетных забот толпы, взыскующей одной лишь пользы от прекрасных творений искусства. Не понятый никем, гордый своим одиночеством, он идёт свободной дорогой туда, куда влечёт его свободный творческий выбор. Таковы два полюса миссии поэта в образном строе пушкинской поэзии. В образе поэта, так часто возникающем в его творчестве, Пушкин судит искусство, прежде всего собственное   искусство, высшим судом своей взыскательной совести, своего самосознания художника – верного отражения народных идеалов истины, простоты, справедливости, которые питают животворную силу его вдохновения – объективный смысл картины мира, жизни чувства и мысли наполняющей прекрасные формы его поэзии, Пушкин нередко "выражает понятиями "веление божие", божественной «воли», божественного "глагола". Глубоко ошибалась критика прошедших времен, когда считала эти и другие подобные выражения поэта свидетельствами его религиозности. На деле восходящая к Библии или Корану иносказательная поэтическая форма символически вмещает у Пушкина действительное, богатое жизнью содержание реального   мира,  соразмерного самому себе,  повинующегося собственным независимым законам. И поэт-пророк, и поэт-художник являются у Пушкина в лучах света отношения к народу, в слиянии с ним или в противопоставлении ему. Великий поэт стоит на народной точке зрения и не знает другого освещения своей поистине ключевой темы – роли и места художника в мире. Поэт называет народной тропу, которая ведет на Руси народы к его «нерукотворным» созданиям, как бы звучащим эхом самой действительности, а не условного вымысла»

О роли и месте поэта в мире Пушкин пишет и в прозе, совсем по-иному, чем в стихах. Эти темы, развиты в повести "Египетские ночи". В нём выведен приятель Пушкина – стихотворец, образ которого «раздваивается» в "Египетских ночах", где выступают русский поэт Чарский и гениальный импровизатор-итальянец. То, что в стихотворении "Поэт" именуется "божественным глаголом", в прозе выражено так: "когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал до поздней ночи". Прозаическая версия судьбы поэта насыщена ярко: намеченными, хотя, может быть, и не обработанными мотивами чисто повествовательного и личного, автобиографического характера, описанием положения художника – старинного обедневшего дворянина – в сословном обществе и высшем свете. Рядом с ним появляется гений-художник в лице нищего и жадного импровизатора-итальянца. В его прекрасных, по-пушкински совершенных экспромтах, проходит знакомая тема поэта, гордого в своем одиночестве среди чуждого ему мира, завершаясь несравненным, сияющим всеми красками поэзии эпизодом из древнего прошлого человечества на тему о жестоких любовных утехах Клеопатры [Гессмен 1972, 401].

Образовать русский слог для всех родов и видов отечественной словесности и тем самым установить национальный литературный язык, чтобы тут же одновременно создавать на нём величайшие шедевры искусства слова, во всех отношениях (и интеллектуальном, и эстетическом) не уступающие западным образцам – это высокое предназначение суждено было Пушкину.

Уже в южной ссылке – на пороге творческой зрелости – Пушкин осознаёт в качестве своей жизненно важной и неотложной задачи необходимость стать самому и поставить тем самым русскую литературу на уровень наиболее передовых явлений своей современности – "в просвещении стать с веком наравне". Именно так, языком поэтической формулы, определяя основную тенденцию всего хода прогрессивного развития России со времён Петра I, говорит он об этом в послании к Чаадаеву 1821 года, тут же указывая и тот "способ" – строжайшей самодисциплины, сосредоточённой упорядоченности умственного труда, – следуя которому эта задача может быть решена:

В уединении мой своенравный гений

Познав и тихий труд, и жажду  размышлений.

       Владею днём моим, с порядком дружен ум;

Учусь удерживать вниманье долгих дум...

Этот же способ начинает он применять и в своей творческой работе: "Я пишу и размышляю". Пушкин был знаком со многими зарубежными художниками слова, как Вольтер, Байрон, Шекспир, Гёте, Данте. Именно они дают ту меру, которой следует мерить и оценивать пушкинское художественное творчество.

"Все знания, все поверия, все страсти средних веков  были воплощены и проданы осязанию  в живописных терцетах Данте, – писал Пушкин о "тройственной поэме" – "Божественной комедии".

"Величайшим созданием  поэтического духа" назовёт Пушкин  гётевского "Фауста": "он служит  представителем новейшей поэзии, точно как "Илиада" служит памятником  классической древности".

Необыкновенно живое творческое воображение Пушкина и его страстная любовь к искусству слова порой как бы давали ему ощущать себя в двух мирах, стирали для него грань между поэзией и жизнью реальной – литературными персонажами и реальными живыми людьми. Оттого так легко и непринуждённо он вводит в крут персонажей "Евгения Онегина" и самого себя, и своих друзей под их собственными именами. Сегодняшним днём являлся "звук новой, чудной лиры, звук лиры Байрона". Пушкинское послание «К  вельможе»(1830) – поэзия вождя вольнолюбивого европейского романтизма, автора "Паломничества Чайльд-Гарольда" и восточных поэм. В сферу "байронизма" влекли поэта типологически;  близкие обстоятельства его личной жизни. Первые известия о поэзии "лорда Байрона" стали появляться в русской печати с середины 10-х годов и порой в тех номерах журналов, в которых печатались и ранние стихотворения Пушкина.

Однако в пушкинских стихах до ссылки на юг ничего "байроновского" мы на встречаем, хотя общее представление о творчестве Байрона поэт уже не мог не иметь. "Это подтверждается "Чайльд-Гарольдовской" фразой в письме его к Вяземскому, которое написано в дни, когда Пушкин, очевидно, уже прослышал о месте своей ссылки.

 "Морская элегия" стала для самого Пушкина творческим посвящением в открывшийся ему и впервые эстетически открываемый поэтом русской литературе грандиозный художественный мир творца, новейшего европейского романтизма, личность и поэзию которого он уподобляет "свободной" и "гордой" морской стихии. Пушкин погружается в этот «океан»  поэзии, изучает их.

Стихотворение "Наполеон" написано Пушкиным пером не только вдохновенного поэта, но и мыслителя-историка. Попутно поэт ставит ряд органически связанных с наполеоновской темой острейших проблем политического, общественного, философского, этического характера, которые  ещё долго будут волновать умы людей девятнадцатого века и не потеряли своей остроты и в столетии двадцатом: Наполеон и Европа, Наполеон и Россия, Россия и Европа, гений – тиран, мечты о свободе всего "мира", всех народов земли. Это стихотворение Пушкина, посвященное одной из важнейших тем века, исполненное поэзии и мысли, патриотизма и гражданственности, являющееся своего рода колыбелью историзма и народности поэта – почвой, на которой вырастает пушкинская поэзия действительности – русский классический реализм. Пушкин все ещё находился под обаянием поэзии Байрона, вскоре взявшись за написание новой поэмы – "Бахчисарайский фонтан", наиболее из всех южных поэм близкой к байроновским восточным поэмам. "Односторонность есть пагуба мысли", – подчеркивал Пушкин. И действительно, односторонность, эгоцентризм ("отвращение" от внешнего мира) были органически чужды натуре Пушкина – человека и в особенности поразительному по своей широте – "всезрящему" и «вездесущему» – гению Пушкина-поэта, в минуты вдохновенья способного внимать и

неба содроганье,

и горный ангелов полёт,                       

и гад морских подводный ход,

и дольней лозы прозябанье.

А в "Евгении Онегине" автор действует одновременно двумя способами: интегрирует – сближает себя и героя – и тут же отделяет их – дифференцирует.

В главе неоднократно подчеркиваются общие – и психологические, и биографические – черты, роднящие автора с героем. В частности, изображенный в ней светский быт "петербургского молодого человека" – это в значительной степени и собственный быт Пушкина в период от окончания лицея до ссылки.

В последние годы жизни тема поэта для Пушкина станет одной из главных. Чем интенсивнее преследовали поэта, тем ожесточённее он отстаивал свою независимость. Всё острее возникала необходимость открыто выражать свою позицию. Опыт романтизма оказывался жизненно необходимым. Духовная субъективность поэта, постигающая свою самостоятельность и свободу, начинала определять стиль некоторых стихотворений. Это и "Не дай мне, бог, сойти с ума", и "Когда за городом, задумчив, я брожу", и "Я памятник себе воздвиг нерукотворный".

С 1838 года В. Белинский готовился к написанию большой работы о Пушкине. Белинский твёрдо отстаивает свой взгляд на Пушкина: "В первых своих лирических произведениях Пушкин явился провозвестником человечности, пророком высоких идей общественных", и эти произведения "были столько же полны светлых надежд, предчувствия торжества, сколько силы и энергии". Пушкина не занимают вопросы и судьбы общественного, исторического человека – он занят явлениями внутреннего мира, более заботится о том, чтоб его не тревожила действительность.

Данная особенность последних творений Пушкина была сразу же после его смерти понята и осознана некоторыми проницательными читателями.  Карамзин пишет: "Вообще в его поэзии сделалась большая перемена; прежде главные достоинства его были удивительная лёгкость, воображение, роскошь выражений и бесконечное изящество, соединенное с большим чувством и жаром души; в последних же произведениях его поражает особенно могучая зрелость таланта; сила выражений и обилие великих, глубоких мыслей, высказанных с прекрасной, свойственной ему простотою*

В ряде стихов последних лет («Туча», "Поэт", "Вновь я посетил", "Эхо") Пушкин выражает своё отношение к коренным, самим важным вопросам жизни, к назначению поэта и поэзии, искусства вообще.

Тема поэта и поэзии находит отражение в цикле стихотворений                 А. Пушкина "Пророк", "Поэт", "Поэту", "Поэт и толпа". В стихотворении "Пророк" поэт обращается к библейской теме о шестикрылом Серафиме. Пророк – это вождь и правитель народной судьбы. Таким хотел видеть Пушкин и поэтов, чтобы они глаголом жгли сердца людей, то есть пробуждали массы к свободе. Пушкин придерживается высокого  державинского стиля.

Это изысканная поэтическая речь. В стихотворении "Поэт и толпа" Пушкин ставит проблему, связанную с назначением поэта. Может ли поэт приносить пользу, и в чем заключается её значение. Поэт противопоставлен толпе, которая обвиняет в сладости  его песни:

как ветер песнь   его свободна,

зато как ветер и бесплодна:

Какая же польза от ней?

И А. Пушкин отвечает, что поэзия – есть свободное служение людям, которая преследует высокие цели. « Мы рождены для вдохновения, для звуков и сладких мотивов!»

И Пушкин, обращаясь к этой поэме, показывает героя – гордого. Темы поэта раскрывается и в политической лирике.  К ним относятся стихотворения "В Сибирь", "Арион". "В Сибирь" – это не просто дружеский привет поэта декабристам в их  «каторжные норы» Нерчинских рудников, хотя и это уже само по себе можно расценить как его гражданский подвиг. Пушкин не побоялся в условиях николаевской реакции, вскоре после разгрома восстания во всеуслышание заявить о своей близости к тем, кто посмел выступить в защиту прав человека на свободу, к тем, кто теперь отбывал ссылку. Это гимн делу декабристов, их подвигу во имя будущего. В июле 1827 года Пушкин пишет стихотворение, в основу которого берет мотивы древнегреческой легенды об "Арионе", поэте и  музыканте VII-VI веков до н.э. Но современники Пушкина, свидетели неудачи и разгрома восстания 1825 года, поняли истинный смысл этого произведения. "Арион" – небольшое по объему произведение, но "поэт сумел сказать в нем очень многое. Кормщик – умный в молчанье  правил грузный чёлн (лодка). Кормщик – это вождь. Спутники поэта-певца упорно и дружно  борются со стихией ("с вихрем шумным") А певец? – "Беспечной верой" в победу полны его стихи. 

Поэт

Стихотворение это заключает в себе важную мысль. Поэзия, по Пушкину, состоит не в том, чтобы в стихах пересказывать свои обычные чувства и мысли. Поэт в жизни может ничем не отличаться от обыкновенных людей и даже  может оказаться ничтожней самых ничтожных людей. Но это потому, что не проявляются его особые свойства как поэта, что его "душа" спит, а значит, и "молчит его святая лира". Но зато, когда к нему приходит вдохновенье, когда он слышит голос бога поэзии Аполлона, – он совершенно “меняется”, спящая до тех пор "душа поэта" просыпается, и тут только проявляются его громадные возможности, его высокие качества, не только чисто поэтические, но и человеческие: мудрость, проницательность, глубина чувства, благородство... Тут только он становится несравненно выше обычных пошлых людей и ищет одиночества, общения с природой, чтобы верно и сильно выразить в поэтических словах высокое содержание своей пробудившейся души.

Однако нельзя думать, что, говоря о разрыве между житейским поведением поэта и содержанием ого творчества, Пушкин оправдывает этот разрыв, считает, что если поэт велик в своих стихах, то в жизни он может быть ничтожен, малодушен! Пушкин только констатирует, что такой разрыв бывает в действительности, и что нельзя судить поэта только по его житейским поступкам (когда его "душе внушает хладный сон") ...Как страдал и мучился сам Пушкин от своих ошибок, легкомысленного поведения в жизни,  дурных  поступков, он сам с необыкновенной силой рассказал в ряде стихотворений. Например, "Воспоминание", где есть такие строки: "И с отвращением читал жизнь мою,  я трепещу и проклинаю, и горько  жалуюсь и горько слезы лью –Но строк печальных не смываю " (то есть не могу смыть) [Лирика 1987, 126].