Рыцарская культура

Любители турниров, легкомысленно не внемлющих душеспасительному увещеванию, искушенный в таких делах составитель пособие для проповедников Джон Бромьярд советовал запугивать страшными рассказами о том, как черти летают над полем турнира, притворяясь воронами; или же – какие адские муки ожидают турнирных бойцов на том свете. Со слов церковных писателей, раскаянье подстерегает турнирных бойцов, из кого получаются отменные крестоносцы. Четвертый крестовый поход, в самом деле, ведет свою историю от проповеди Фулька из Нейи на турнире в Экри в 1198 году.

Тем не менее клерикальная отповедь турнирам бывала услышана мирянами в краткие периоды подготовки очередной экспедиции в Святую Землю, но зато с редкой бесцеремонностью игнорировалась ими во всякое иное время. Фатальная неэффективность критики турниров со стороны церкви, очевидно, удостоверяет их беспримерную роль в самоорганизации и самосознании рыцарского общества. В красочных описаниях турниров на страницах рыцарских романов и других текстов, составленных на потребу публике, церковный протест и сами клирики попросту не упоминаются. В период очередного конфликта английской короны с папой рыцарь Роберт Морли находит способ выказать верность своему королю: в 1343 году в Смитфилде он устраивает турнир, на котором сам выступает переодетым в папу римского, а его товарищи обряжены кардиналами.

Ангажированные рыцарской аудиторией писатели спешат придать турнирам более респектабельный и даже благочестивый ореол. Такова, в частности, впервые пересказанная Уолтером Мепом и впоследствии популярная история о рыцаре, на кануне турнира всегда ходившем к мессе. Однажды, приехав на турнир, он увидел, что вместо него уже сражается божий ангел (по другой версии, Матерь Божья), который от его скромного имени захватывает в плен графов по числу прослушанных им месс. Трубадуры описывают крестовые походы, как турниры между силами добра и зла, а в «Видении о Петре Пахаре» англичанина Уильяма Ленгленда сам Христос представлен турнирным бойцом в схватке с Сатаной, несправедливостью и смертью. В 1432 году на турнире в Вальядолиде кастильский король Хуан второй носил костюм Бога, а его двенадцать рыцарей изображали апостолов.

К этому времени церковь кажется уже не слишком озабоченной турнирами – и вследствие упадка турнирного движения, и из-за изменения правил, делавших их менее опасными. Между тем формального запрета турниров из канонического права никто не вычеркивал, и надо было быть папой Иоанном двадцать вторым, чтобы в 1316 годы, признавая поражение церковной пропаганды, положить начало практике выдачи специальных разрешений на проведение турниров под тем извинительным предлогом, что они позволяют… подготовиться к крестовому походу. Римский карнавал 1472 года сопровождается турниром, устроителем которого выступает кардинал Риарио, племянник папы Сикста четвертого.

Придворный праздник.

В отличие оттого, что утверждается в рыцарских романах, долгое время турниры представляются многим развлечениям, в целом мало соответствующим королевскому достоинству помазанника божьего. До середины 14 века французские Капетинги их игнорируют, снося участие в турнирах своей ближайшей родни, но только не наследников, либо прямо запрещают. Помимо душеспасительной стороны дела они озабочены тем, чтобы резервировать военный потенциал французского рыцарства за собой, а кроме того, а кроме того ограничить возможности баронов королевства бесконтрольно собирать вооруженных людей и интриговать против короля.

Именно такую роль турниры сыграли в английском конституционном кризисе, увенчавшемся в 1215 году «Великой хартией вольностей» Иоанна Безземельного, которая стала отправным пунктом в истории английского парламентаризма. Не случайно в 1194-м его брат Ричард Львиное Сердце предпринимает беспрецедентную попытку поставить турниры под королевский контроль – ограничив число мест их проведения пятью и обусловив участие в турнирах внесением залога и покупкой специальной королевской лицензии; нарушителей установленного порядка ожидала тюрьма, изгнание и конфискация земель. С  другой стороны, английские Плантагенеты личным участием в турнирах охотнее разыгрывают роль лидеров рыцарства.

К концу 13 века уже почти не бывает турниров в изначальном смысле слова и сходят на нет вытеснившие их правильно организованные серии рыцарских поединков. «Круглых столов» не проводилось с начала 14 века. Турниры теряют свое значение в реальном быте позднесредневекового рыцарства, превратившись в дорогостоящую и изощренную придворную забаву. Столь решительной переменой социального адреса турниров увенчалось вполне преемственное формальное развитие. К позднему Средневековью обогащение и социальный подъем на турнирах уже практически невозможны, зато материальные издержки красивой жизни таковы, что едва ли по средствам большинству знати.

Выпестованные турнирами ценности разделяются всеми, но рыцарство и мир вокруг давно уже не те. Очевидно, в силу относительного консерватизма рыцарской культуры позднесредневековой Германии в немецких землях дольше и определеннее турниры остаются существенным элементом рыцарского сознания. В то самое время, когда во Франции и Англии турниры окончательно сделались прерогативой королей высшей знати, здесь складываются турнирные общества, занятые организацией рыцарских турниров и «спонсирующие» выступления малоимущих товарищей. Эти последние настоящие рыцарские турниры призваны консолидировать рыцарство и воплощать его способность самостоятельно решать свои дела по своим рыцарским правилам.

В позднее Средневековье из недоброжелателей турниров правители делаются их покровителями и участниками, само проведение турниров – почти регалией, королевской прерогативой. Частота проведения турниров теперь в большей мере подчинена личным склонностям, минутным настроениям, политической игре того или иного государя. Так, во Франции при короле Карле пятом Мудром турниров проходило мало, при Карле шестом Безумном – много. Последний и сам садился в турнирное седло, хотя иные из его подданных по-прежнему полагали, что королю это не к лицу. Карл седьмой и Людовик одиннадцатый оставались к турнирам равнодушны или подозрительны, не участвовали и не потакали, а дело турниров находилось в руках их политических конкурентов. Таковы фешенебельные турниры при дворах бургундских герцогов Филиппа Доброго и Карла Смелого или герцога Анжуйского Рене, номинального короля Неаполя и Сицилии. Отношение к турнирам при французском дворе решительно переменилось фактически переменилось на рубеже Нового времени, в правлении Карла восьмого, Людовика двенадцатого, Франциска первого. Почтение к рыцарским традициям в качестве новой модели поведения правителя в первой половине 16 века с еще большим блеском демонстрируют император Максимилиан первый, английский король Генрих восьмой, князья Саксонии и Баварии.

Одно из существенных отступлений от реальной картины турниров в турнирах литературных касается присутствия женщин. В романе Кретьена «Рыцарь телеги» женщина, королева Геньевра, председательствует на турнире, который организован по просьбам женщин– дам и девиц королевства Артура, нетерпеливо стремящихся выбрать себе наилучших мужей и усматривающих в турнире наилучший тому способ. Придворные дамы – капитаны обеих команд. Явившийся инкогнито рыцарь в первый день одерживает верх над всеми. Наблюдая за турниром с возведенной для дам деревянной трибуны, королева догадывается, что неизвестный участник – не кто иной, как ее возлюбленный Ланселот. Чтобы удостовериться в этом, через посланца она предписывает тому, как именно в разные дни он должен сражаться – побеждать или проигрывать. Повиновение Ланселота выдает его, и в последний день турнира он побеждает всех. В итоге все дамы и девицы пожелали себе в мужья лишь одного Ланселота; когда же он отказывается от их предложений, в крайнем отчаянии они принимают обет в текущем году вовсе не выходить замуж. В рыцарских романах с момента их возникновения женщины завладевают турнирами и манипулируют ими по всей прихоти – мужская игра под женским каблуком кажется почти пародией на турнирную практику; известную нам по другим текстам рубеже 12-13 веков. Между тем при всей отвлеченности романных образов они рождают идеалы турнирного и рыцарского быта с самыми серьезными последствиями для дальнейшей истории турниров, вылившейся вскоре в род симбиоза рыцарских турниров и рыцарских романов. Насколько авторы романов в изображении турниров изначально готовы пренебречь всяким жизненным правдоподобием, настолько рыцари в конце концов делаются падки на возможно более буквальное воплощение почерпнутого из романов в жизни.

Дело престижа, помпезные театрализованные  костюмированные придворные турниры, не без сценария и дорогостоящих декораций, приурочены к разного рода торжествам (свадьбам, коронациям, заключению мира или союза) и сопровождаются праздничной мессой, обедами и балами, красочными шествиями с ряжеными «турками», настоящими карликами и львами на серебряных цепях. В прямой связи с турнирами развиваются многие элементы придворной культуры, включая рыцарские ордена св. Георгия в Венгрии, Перевязи (Banda) в Кастилии, Подвязки (garter) в Англии – поначалу команды турнирных бойцов.

Турниры рассматриваются как род изящных искусств и с 15 века вызывают к жизни обширную литературу – гербовники, специальные руководства и иллюстрированные рассказы о турнирах (особенно декоративны серия рукописей саксонских курфюрстов и гравюры Ханса Бургкмайра, повествующие о турнирах с участием императора Максимилиана первого). Хотя сегодня турнирная романтика, пожалуй, может показаться фальшивой и безвкусной, среди оформителей праздничных торжеств встречаются самые громкие имена художников Возрождения. Так, к дизайну костюмов «диких людей», составлявших свиту одного из участников миланского турнира 1491 года, приложил руку не кто иной, как Леонардо да Винчи.

Напротив, другое обличие позднесредневековых турниров – престижные поединки с боевым оружием, существующие на периферии обычной военной активности. Таковы нашумевшие в свое время поединки близ Кале, в марте-апреле 1390 года, когда французские рыцари Бусико, Рено де Руа и сир де Санпи в течение месяца сражались со всеми желающими.

Одну из наиболее экзотических девиаций былых традиций рыцарских турниров явили позднесредневековые города Фландрии, Германии, Италии, падкие на идеалы рыцарской культуры и примечательным образом усматривающие в организации турниров эффективный способ демонстрации собственного богатства и самостоятельности. В Лилле или Меце, во многих итальянских городах подобные турниры были у истоков ежегодных городских фестивалей.

30 июня 1559 года французский кроль Генрих второй бился с капитаном гвардии Монтгомери. Турнир был частью пышных празднеств по случаю двойного бракосочетания в королевской семье. Старшая дочь Генриха, Елизавета, и его сестра герцогиня Беррийская Маргарита, выходили замуж соответственно – за испанского короля Филиппа второго и савойского герцога Филиппа Эммануила. Перед схваткой Генрих схватил свой черно-белый стяг к ногам возлюбленной им Дианы де Пуатье. Черный и белый были ее цветами. Ее рыцарь сражался в ее честь. Диана впервые случайно поцеловала Генриха 33 года тому назад. Он был семилетним ребенком. Она – на двадцать лет его старше. Диана состояла в близких отношениях с его отцом, королем Франциском первым. Когда Генриху исполнилось одиннадцать, он все еще помнил о том поцелуе, и Диана пообещала королю Франциску «сделать Генриха первым среди своих кавалеров». Всю свою жизнь Генрих боготворил страстно любимую им женщину. Екатерина Медичи стала ему женой, прекрасная Диана де Пуатье – его истинной королевой.

Сломанное турнирное копье, превратившееся в опасное оружие, пробило Генриху второму забрало и весок. Ранение оказалось серьезным. Монтгомери бежал в Англию. Екатерина Медичи тут же отправила Диане приказ вернуть подаренный ей королем драгоценности и убраться из Парижа в один из своих замков. Диана де Пуатье отвечала: «Пока в короле теплится остаток жизни, пусть мои враги узнают, что я их не боюсь и что я не подчинюсь им, пока он жив… Но если король умрет, я не хочу жить после него, и вся горечь обид, которые только возможно мне причинить, будет сладостна по сравнению с этой потерей. Потому, жив мой король или мертв, я не боюсь моих врагов». Король Генрих скончался через десять дней. Это роковое происшествие стало концом турниров во Франции.     

Турниры предстают важнейшим элементом рыцарской культуры. Но некоторым образом они и ключ к ней – верная характеристика духовных и материальных запросов рыцарства, история его идеалов и не всегда соответствующих идеала возможностей.

Рыцарское вооружение ( на примере Англии).

Вся Европа снабжалась оружием из нескольких развитых центров производства. Например, германские мечи имели широкое хождение и на Руси, и в Англии. Лучшее защитное вооружение производилось в Северной Италии, где англичане заказывали массовые партии доспехов. Англичане были частыми гостями в Ордене. И могли воочию познакомиться с предметами русского вооружения. На месте битвы 1361 года при Висби (о. Готланд) были обнаружены остатки нескольких ламеллярных панцирей, видимо русского происхождения.

Период 9-сер.13 века в Европе с легкой руки английского исследователя Клода Блэра принято именовать веком кольчуги». Кольчуга представляла главную разновидность защитного покрова. Английский материал не содержит находок кольчужных рубах от начала 12 до рубежа 13-14 веков. На нашей территории известно около полутора сотен находок кольчуг и их фрагментов рассматриваемого периода. Наиболее развитым оборонительным комплексом можно считать поколенную кольчужную рубаху с длинными рукавами, рукавицами, кольчужным капюшоном и чулками для защиты ног. В Англии подобное снаряжение сложилось к концу 12 века. В Англии  хорошо известны кольчужные капюшоны, как дополнительной защиты головы. В Эдинбургском музее, например, хранится такой капюшон конца 13-14 века. На территории Руси неизвестны находки или изображения аналогичных средств. Тем не менее в Византии они были в ходу и упоминаются даже Маврикием.

Тактика рыцарского боя, единая для всего европейского воинства, требовала максимально надежной и полной защиты головы, способной отразить прямое попадание копья при конной сшибке. Это привело к появлению наносников, которые со временем становились все шире, а потом были заменены сплошной лицевой пластиной со смотровыми и дыхательными щелями. Изначально защита лица имела характер полумаски, доходящей до уровня рта. Подобные шлемы известны с 1110 по 1170 год. Полумаска имела вид глубоко профилированных набровных дуг, переходящих в аналогично оформленный изогнутый наносник. Наиболее древней находкой является полумаска из Вщижа, относящаяся к середине-второй половине 12 века.