Массовая культура: функции и показатели

 

Индивидуализм как деиндивидуализация сознательно насаж­дается, поскольку современное общество нуждается в максималь­но одинаковых, схожих людях, которыми проще управлять. Ры­нок так же заинтересован в стандартизации личностей, как и това­ров. Стандартные вкусы легче направлять, дешевле удовлетворять, их легче формировать и угадывать. Творческое начало при этом всё более уходит из трудового процесса; творческая личность всё менее оказывается востребована в обществе массовых людей. Мас­совый человек становится всё более опустошенным при всем мно­гообразии и яркости внешнего наполнения его бытия, всё более внутренне безликим и бесцветным при всей внешней претенциозности "оформления" его присутствия в мире - его потребностях, запросах и т.п. При всем утверждении предприимчивости и ини­циативы человек в действительности становится все менее спо­собным к самостоятельному решению проблем: как отдыхать, ему советует телевизор, как одеваться - определяет мода, кем рабо­тать - рынок, как жениться - астролог, как жить - психоана­литик. Походы в консерваторию или картинную галерею заменя­ет шоппинг, всё более становящийся самостоятельной формой от­дыха, времяпрепровождения.

 

У человека остаётся всё меньше действительного, настоящего

 

досуга, наполненного размышлением, общением с самим собой,

 

становлением собственной  души, ее осознанием и воспитанием. Не

 

зря во всех религиозных системах, которые придавали большое

 

значение духовному совершенствованию  человека, отводилось столь значительное место для этой своеобразной духовной "праз­дности" , ибо только тогда человек мог работать с самим собой, взращивать свою личность. Досуг в современном обществе прак­тически поглощен принудительным развлечением посредством ТВ и различных шоу-программ. С помощью широко поставленной и заманчиво обставленной индустрии развлечения человек бежит от жизни с ее реальными проблемами, от себя, от других.

 

Рынок предъявляет массовый спрос на простую, понятную, пусть  слегка глуповатую, но дающую простые  и понятные ответы - дешевую идеологию: она предлагает простые объяснения и ре­цепты, создает хоть какую-то уверенность и определенность. Так, например, получил небывалую популярность в современной куль­туре фрейдизм, предлагающий иллюзию простого и легкого ис­толкования многих сложных проблем жизни; там же, где каких ­либо комплексов изначально и не было, они навязываются, искус­ственно подвёрстываются, ибо обещают возможность легкого по­нимания ситуации или же введения ее в рамки общепонятного "как у всех" и "как обычно". Иллюстрацией к данному утверждению служат распространенные у нас многочисленные, например, бра­зильские сериалы (в частности, сериал "Во имя любви", где очень прямолинейно и примитивно истолковываются все выведенные З.Фрейдом комплексы) или дешевые западные мелодрамы, где подобный способ достаточно одностороннего способа объясне­ния всей многосложной жизни неявно, но постоянно предлагает­ся зрителю.

 

В то же время в современном  обществе речь идет именно об использовании  философии Фрейда, но отнюдь не о  внимании к ней как к способу  истолкования жизни и культуры: если его фило­софия строилась на утверждении, что культура подавляет и под культурными формами прячет в обществе сексуальность, свобод­ное проявление которой угрожает его спокойствию, то в совре­менной массовой культуре сексуальное, напротив, всячески куль­тивируется и провоцируется. При этом, однако, соответствующая обывателя, которому интереснее "донжуанский список" А.С.Пуш­кина, чем сами его произведения, его живо волнует скандальный оттенок отношений С. Парнок с М.Цветаевой, хотя он никогда не читал самих стихов этих поэтесс о любви (мещанину традицион­но приятнее не столько знать, сколько подглядывать, убеждая себя, что не так уж они велики, эти великие).

 

Таким образом, сама проблема пола в массовой культуре так­же подвергается девальвации, измельчению. Пол уже  не осмысля­ется как форма биосоциального ритма организации культурной жизни человека, отражающей основополагающие космические ритмы "инь-ян", а его про явления не предстают ни как буйство природной стихии (как в романтизме), ни как куртуазная игра. Само чувство любви утратило высокий трагедийный накал, кото­рый позволял видеть в ее силе действие рока или проявление ге­ния рода (А. Шопенгауэр), или неистовый разрушительный порыв созидания (М.Унамуно). И уж тем более она перестала представ­ляться таинством, как у В.Соловьева или В.Розанова (о каких та­инствах может идти речь в контексте передачи "Про это"). Здесь также планка снижена до заземленной профанации, до плоского юмора и всепроникающей и вездесущей, но импотентной эроти­ки, ибо любовь заменена упрощенным механизированным ритуа­лом модульных отношений, в которых действуют не столько даже люди, сколько функции; поскольку функции являются типовыми и временными, то и партнеры взаимозаменяемы , так как скроены по стандартным лекалам безличностных массовых человеков. Вся гамма смыслов - от космологии до психологии - заменена пози­ционированием. При этом само женское начало унижается, жен­щина всё настойчивее превращается из субъекта в объект сексу­альных интересов, редуцируется в предмет потребления; в свою очередь, мужское начало примитивизируется, а сам его образ ре­дуцируется к нескольким силовым функциям. Недаром в запад­ной критике массовой культуры четко прослеживаются феминис­тские мотивы осуждения масскультовской практики стереотипи­зации образа женщины.

 

Замена человеческих отношений  психотехнологическими ма­нипуляциями, кризис личности, феномен духовно-чувственной не­достаточности человека, его атомизация представляются опасным симптомом деформации социальности. Фактически культура за­мещается совокупностью социальных технологий, и происходящий процесс по сути становится процессом глубоко бескультурным, ибо внешняя цивилизованность все дальше расходится с подлинным смыслом культуры как явления, принципиально социального по природе и смыслу и духовного по содержанию.

 

 

Итак, мощный поток разрозненной, сумбурной, неорганизо­ванной информации буквально забивает восприятие, лишая чело­века возможности нормально размышлять, сопоставлять, анали­зировать. Совокупность сведений непрерывно меняется, трансфор­мируется, составляя, как в калейдоскопе, то один, то другой узор. Это совокупное поле втягивает человека в себя, обволакивает, вну­шает ему нужные идеи, представления, мнения. При современной информатизированности общества, пишет Г. Тард, "достаточно од­ного пера для того, чтобы привести в движение миллионы язы­ков. Современная экранная культура предлагает человеку ин­формацию - здесь и сейчас. Это, конечно, способствует выра­ботке представления о текущем, так сказать, моменте, но человек как бы разучается держать в голове долговременную перспективу,

 

строить ее.

 

Еще в 1964 г. Г.Маркузе в книге "ОдномерныЙ чело­век" обратил внимание на обусловленное экранной информацией

 

формирование нового типа массового мышления. Психика в  этом случае работает не в режиме осмысливающего восприятия (с его объемно-ассоциативным  типом разворачивания, отстранения, ос­тановок и возвратов), а в режиме импульсивного реагирования. В этом случае процессы происходят на досознательном уровне, ин­формация не успевает осознаваться . Кроме того, коллажи и фраг­менты монтируются так, что при всей своей красочности и даже выразительности не создают, а скорее разрушают целостное впе­чатление. То, что не воспринято в "один раз", при однократном предъявлении, уже не будет воспринято вообще. Разрушение глу­бинной объемности восприятия, когда к его процессу подсоединя­ется актуализация прежде воспринятого и пережитого, когда под­ключается пространство окрашенного глубоко личными ассоциа­циями воображения, приводит к формированию плоскостного, "комиксного" восприятия, вытесняющего привычку мыслить и переживать. Всё исчерпывается ближайшей реакцией и быстро "растворяется"; поэтому и вся художественная продукция должна быть "быстрорастворимой".

 

Характерное для постмодернистского типа повествования ра­стекание  по поверхности создает ощущение погружения в некую зыбкую субстанцию мысли, непосредственная линия развития ко­торой теряется в уточнениях и отступлениях настолько, что под­час забывается, ради чего затеян весь разговор; часто оказывает­ся, что этим затяжным вступлением в проблему всё и ограничива­ется. Несмотря на ложное глубокомыслие, видимость основатель­ности, мысль не уходит в глубину предмета. Нередко сам процесс мышления как бы подменяется процессом "узнавания" очередно­го мифа, предлагаемого массовым искусством, и актуализацией

 

заданного "переживания" его.

 

Практически вся реальность куль­турной жизни современного массового общества оказывается со­стоящей из мифов социально-художественной природы. Действи­тельно, основные сюжеты масскульта скорее можно отнести к со­циальным мифам, чем к художественной реальности. Мифы выс­тупают как своего рода симуляторы : политические мифы .- симу­ляторы политических идеалов, мифы в искусстве – симуляторы жизни, которая представлена не через художественное мышление, но через систему накачанных коммерческой энергией условных социальных схем. Массовизация разъедает все типы сознания и все виды занятий - от искусства до политики,- вызвав на арену со­циальной жизни особую генерацию дилетантов по профессии.

 

Как полагал Р. Барт, миф - это всегда альтернатива реально­сти, ее "другое". И создавая новую реальность, которая как бы обескровливает первую, миф постепенно замещает ее. В результа­те же существование реального противоречия не только не изжи­вается, но воспроизводится в ином аксиологическом контексте и акцентуации и психологически оправдывается. Человек начинает воспринимать настоящую реальность через систему созданных масскультом и СМИ мифов, и уже эта система мифов кажется ему новой ценностью и подлинной реальностью. Современная систе­ма мифов выполняет роль адаптированной к современному мас­совому мышлению идеологии, которая пытается убедить людей в том, что навязываемые им ценности "правильнее" жизни, а отра­жение жизни более действительно, более правдиво, чем сама жизнь.

 

В этой ситуации непоправимый урон наносится, прежде всего, художественно-эстетической культуре. Еще Гёте отмечал, что мас­совому сознанию всегда важнее что, а не как; иными словами, худо­жественная форма, всегда бывшая достоянием, как правило, высо­кого, элитарного искусства, теперь, практически в отсутствие оно­го, перестает быть отличительным признаком искусства вообще. Вспомним в этой связи слова Л.С .Выготского, утверждавшего, что именно форма и "есть то, что отличает искусство от неискусства" .

 

Следствием непонимания  этого обстоятельства становится не только обеднение художественной формы, но и обеднение формы человечности: массовая культура предлагает суррогаты  чувств, жизнь заменяется в спорте - переживанием чужих страстей, в  кино - страстей вымышленных. Современный  ритм и прагматичность довершают  дело обеднения переживаний, и в  результате мы име­ем не только карманные адаптации произведений классиков, но и утрату эстетических "чувствовательных" способностей, ведущую к торжеству прагматизма, к примитивизации и обесцвечиванию восприятия мира, к банальности и бескрылости мышления. Человек начинает всё меньше различать оттенки смысла и пережива­ния, всё меньше отличаться от машин и, возможно, недалеко то

 

время, когда сбудстся мечта героя из антиутопии Е.Замятина

 

"Мы": человек станет  машиноравен .

 

Подобное смещение акцентов, деформация иерархической структуры  смыслов, мешанина идей и убеждений, неразличение ценностей и уровней, вся атмосфера полной культурной дезориен­тированности образуют тот триумф абсурда, о котором пишет

 

Ж. Эллюль в своей книге "Технологический блеф", утверждая, что подобное ощущение пронизывает всю жизнь современного чело­века, отошедшего от всякой разумности, ушедшего из всякой ло­гики. Не извечные, традиционные ценности человека - знания, любовь, добро, вера - становятся детерминирующим фактором современной реальности, а информационные технологии, которые проникают во все сферы, от частной жизни до международных отношений.

 

Итак, подводя некоторый  промежуточный итог, можно ска­зать, что упомянутое отсутствие вертикальных векторов органи­зации социокультурной жизни, включая распадение прежнего ин­ститута духовно-культурной элиты, отсутствие ценностной иерар­хии бытия и его пони мания, клишированность восприятия по на­вязываемым СМИ стандартам оценок, унификация стиля жизни в соответствии с господствующими социальными мифами порож­

 

дают процесс гомогенизации  общества, осуществляемый повсемес­тно, на всех его уровнях, однако отнюдь не в должном направле­нии. При этом процесс происходит не на лучших основаниях и в нежелательно широких масштабах. Гомогенизация как установ­ление однородности общества означает нарастание энтропийнос­ти в организационном плане, причем за основу при этом берется не самый лучший тип человека и не лучший способ социального структурирования, а также бесплодность в культурном отноше­нии, ибо только порядок в организации и многообразие культур­ного проявления ведут к гармонии и богатству содержания куль­туры. Массофикация же общества закрепляет этот низкий уровень однообразия (ведь однообразие в принципе возможно и на высо­ком уровне ), что ведет к обеднению содержания и деградации форм культуры. Рост социальной и культурной энтропии, нивелирую­щей все проявления духовной жизни, не только знаменует прибли­жение к царству посредственности, но и повышает непредсказуе­мость возможных процессов изменения общества, которые могут пойти в неожиданных направлениях и затронуть жизненно важ­ные его опоры. Всё вместе это означает ослабление общих экзис­тенциальных перспектив развития общества.

 

Сложившийся социально-политический и культурно-психоло­гический контекст, сам специфический тип господствующей куль­туры определяет и характерные  черты массифицированной лич­ности. К ним можно отнести социальную дезориентированность относительно ценностей и приоритетов даже жизненно важного плана (цель и смысл жизни, жизненный идеал и т.д.). Одновре­менное распространение противоречивых, порою взаимоисклю­чающих суждений приводит к тому, что сознание индивида ока­зывается погружено в своеобразный "бульон" непроваренной и юа­имонесовместимой информации, что затрудянет адекватную ори­ентацию, порождает безразличие, апатию, анархичность в настро­ениях. Подобная ситуация вызывает психическую неустойчивость, провоцирует некритичность , легковерие, внушаемость. Массовый человек обладает пониженной способностью к рассуждению, на него производит большее впечатление не аргументированный и обоснованный анализ, а энергичное, уверенное, пусть и легковес­но-бездоказательное утверждение: подчиняя волю, оно снимает с человека необходимость принимать самостоятельное решение, а, следовательно, и нести ответственность. Массовый человек неред­ко может быть сентиментален, однако в то же время он нечувстви­телен к чужой боли, не склонен (в известной мере вследствие час­тичной атрофии эстетических чувств и способностей) к сопережи­ванию, эгоистичен, равнодушен к мнению, достоинству и даже жизни другого человека. Похоже, будто утрачен какой-то особый "нерв", отвечающий у него за чувство причастности к самому че­ловеческому роду, и этой связи с ним человек уже не ощущает.