Массовая культура: функции и показатели

 

Культура объективно и  неизбежно «омассовляется» и понижается с появлением индустриального общества современного типа. Главный вопрос состоит в том, как низко она может опуститься: до уровня срединной культуры цивилизованного общества, с его выработанностью правовых норм и рутинностью демократических механизмов и процедур, или просядет дальше- к беспомощным имитациям демократии и свободы, далее- к социальному хаосу и «войне всех против всех», что в качестве компенсации приводит к варварской форме «коммунальной сборки»- тоталитаризму. Какую форму примет «восстание масс» ( термин Х. Ортеги-и-Гассета) – нигилистического взрыва на манер русской революции или гедонистического массового потребительства западного образца? Это зависит от того, образуется ли массовое общество после ( и на базе) развитого гражданского общества или «без него»? Если говорить о массовом обществе как об опоре цивилизации сегодня, то совершенно очевидно, что наиболее неустойчивая и опасная часть его находится именно там, где оно лишено исторически сформировавшегося гражданского «скелета». Приходится с сожалением констатировать, что такое массовое потребительское общество без гражданского «скелета» сформировалось именно в России.

 

После Октябрьской революции, особенно в 20-е- 30-е годы, процессы «омассовления» в обществе развернулись на качественно и количественно новой основе. Решающую роль сыграли два обстоятельства. Первым из них явилось изменение общественно- политического строя и режима власти, провозгласившей себя «властью масс», рабочих и беднейших крестьян. В отличие от западной массовой культуры, опиравшейся, в первую очередь, на «средний класс» и выражавшей его потребности, в советской России массовая культура основывалась и социально ориентировалась на потребности «низшего класса». Отвергался набор ценностей западного общества- достаток, индивидуальный успех, комфорт, благополучие семьи, стабильность, порядок- которые были объявлены исторически бесперспективными, «мещанскими». С другой стороны, этот тип массовой культуры был густо замешан на ценностях доиндустриального, традиционного общества, таких как уравнительное распределение, коллективизм, трудовая взаимопомощь, жертвенный аскетизм и т.д.

 

Конечно, в СССР создавалась  своя профессиональная и политическая элита , включавшая высокооплачиваемых работников культуры, инженеров, летчиков, профессуру, коммунистических чиновников. Они-то и были подлинными эпигонами и потребителями советской массовой культуры,- специфической заменой среднего класса. А поскольку многие представители так называемой советской интеллигенции имели генеалогические связи с дореволюционными «эксплуататорскими» классами, то они вдобавок ко всем прочим социальным унижениям должны были надевать на себя ханжескую маску «пролетариев умственного труда».

 

Другим важным обстоятельством, ускорившим процесс формирования массового  общества, стала начавшаяся в конце 20-х годов «индустриализация» страны. В ее ходе были задействованы новые  технические факторы: конвейерное  производство, промышленное домостроение, автомобили, радио, авиация и пр.

 

В эти годы в советской  России зарождается то, что можно  было бы рассматривать как предтечу современного PR, т.е. социальной технологии управления массами. На историческую сцену  выходит множество людей, которые, не будучи ни артистами, ни писателями, ни художниками, повсюду вмешивались  и всеми порывались командовать. Массовик- затейник ( по большей части местный профсоюзный активист) брал под контроль не только праздники, но и всю повседневную жизнь. Издавались сотни журналов с названиями типа «Массовик», «Массовый организатор», «Массовая культурно- просветительская работа». В советском обществе шел активный процесс зарождение и «приручения» массы.

 

В СССР было создано массовое общество мобилизационного типа и соответствующая  этому обществу массовая, или популярная, культура.

 

В качестве особого исторического  рубежа необходимо выделить период 60-х- 70-х годов. Его иногда называют «периодом  застоя», имея в виду склеротические симптомы, наблюдавшиеся в экономике  и политике, но в интересующем нас  аспекте, такая характеристика совсем не подходит. Наоборот, в этот период произошли очень важные изменения: завершение перехода от традиционного  доиндустриального типа общества - к массовому индустриальному, от тоталитарного ( мобилизационного) типа- к потребительскому.

 

В 1960 г. в СССР сравнялась численность городского и сельского  населения. В широких масштабах  велось типовое индустриальное жилищное строительство, давшее возможность  расселять коммунальные квартиры. Развивалось  массовое телевещание, сначала черно- белое, а потом и цветное. В  семьях рабочих и служащих появились  такие предметы бытовой техники, как холодильники, стиральные машины, магнитофоны, а в некоторых наиболее обеспеченных семьях- личный автотранспорт. Все это сделало населении наиболее автономным от коммунально- коллективистской сферы, а с другой стороны – более зависимыми от рынка товаров массового потребления. Возникли и новые формы культурного проведения досуга: туризм, любительская фотография, молодежные и артистические кафе, клубы по интересам.

 

Имея в виду самые новейшие тенденции в массовой культуре , как у нас в России, так и на Западе следует отметить следующие особенности.

 

^ Широкая экспансия визуальных  форм и жанров, которые повсеместно  теснят «книжную культуру». Телевизор  и компьютер не только снижают  интерес к чтению, но и создают  новый режим восприятия, граничащий  с пределом сенсорных возможностей  человека. Визуальный образ, в  отличие от печатного текста, считывается мгновенно и дорефлексивно, воздействуя на уровне подсознания. Если в начале XX века , «на заре» массового общества, визуальные искусства, такие как живопись, плакат, кино, фотография, в основном отталкивались от печатного слова и строились как его визуальная репрезентация, то теперь ( например, в постмодернистской поэзии ) уже сам художественный текст строится по законам «зрелища», с помощью приема «монтажа».

 

^ Эффект «срастания общественного  сознания со средствами массовой  коммуникации». Если еще 10- 20 лет  назад можно было говорить  о некотором паритете культуры  и СМК, о возможности общественного  контроля за ними , то сегодня такие разговоры повисают в воздухе; так называемая четвертая власть ( которую никто не выбирает!) из метафорической стала вполне реальной и могущественной силой. В этих условиях теряет смысл многолетняя дискуссия о том, кто виноват в плохом качестве массовой культурной продукции: СМК, «потакающие» низменным человеческим инстинктам ( секс, деньги, культ грубой силы) или массовая аудитория , формирующая «социальный заказ» на подобные произведения. Видимо, виновата не массовая культура как таковая, а конкретные писатели, кинорежиссеры, продюсеры, журналисты, издатели, которые эту культуру «производят» и которых необходимо подвергать компетентной профессиональной критике.

 

^ Кризис социально- культурной  идентичности. Глобальная СМК выступает мощным фактором нивелировки культурных различий. В «виртуальных сообществах», из которых состоит Интернет, идентичность зачастую сводится к эфемерным условным знакам, вроде прозвища ( « nick- name») или пиктограммы из стандартного набора. Это игровая идентичность: индивиды не прикрепляются к определенным культурным образцам и традициям, а свободно меняют их, подобно маскам, в зависимости от конкретной коммуникативной ситуации. Современная массовая культура предлагает широкий выбор готовых образцов и стилей поведения. Люди выбирают на символическом рынке подходящие образцы и пытаются имплантировать в ткань своей повседневной жизни.

 

^ Отсутствие внятного, общедоступного  символического кода, аналогичного  тому , что был создан в советское время. То был, хотя и безмерно фальшивый, но лояльный по отношению к простым людям язык советской идеологии- язык массовых газет и журналов, праздничных ритуалов и лозунгов, массовой эстрады, кинематографа. Символический язык нынешней российской культуры эклектичен и брутален. В нем соседствуют элементы, которые можно назвать национально российскими, и элементы заимствованные, иноязычные, инокультурные, а также элементы восточного (« византийского») стиля и даже криминальный фольклор! Старая символика причудливо сочетается с новой , например, в нынешнем гимне России. Такую ситуацию некоторые исследователи квалифицируют как непрерывные «символические нормы».

 

 

^ 3. Функции массовой культуры.

 

 

Как любая целенаправленная деятельность, да еще и деятельность такого всеобъемлющего характера, массовая культура имеет свои цели и задачи, выполняет какие-то функции, социальные, политические…Изучив некоторые источники, я выделила следующие функции массовой культуры:

 

Определение культурных условий, при которых удовлетворяются  потребности и побуждения человека;

 

Поддержание устойчивого  общественного порядка;

 

Разукрашивание повседневности с помощью рекламы «мелочей быта», вытеснение из сознания объективного восприятия жизни;

 

Предоставление элите  самых современных информационных технологий, которые помогают превратить публику в объект манипулирования;

 

Установка на форсированный  пересмотр всех прежних культурных представлений и ценностей, самого традиционного образа жизни, характеризующего бытие народа из поколения в поколение;

 

Конвейеризация самого художественного  производства, разбиение его на отдельные  технологические операции- по типу любого другого производства;

 

Унификация стиля жизни  в соответствии с господствующими  социальными мифами с вытекающим отсюда процессом гомогенезации общества.

 

 

 

^ 4. Главный показатель  массой культуры-

 

человек «без лица».

 

 

Говорить о массовой культуре без обращения к ее основным показателям  просто немыслимо и опрометчиво. Ведь именно по результату той или  иной деятельности можно говорить о  полезности или вреде того или  иного явления. А кто, как не мы, является непосредственным объектом воздействия  массовой культуры? Как она влияет на нас с вами? Этому вопросу  посвящен раздел моего реферата.

 

Показательно, что характерной  особенностью духовной ат­мосферы в современной культуре, определяющей тип плоскостно­го современного восприятия и мышления, становится всепрони­кающий юмор. Поверхностный взгляд не только принципиальное идет в глубину, замечая лишь видимые несообразности или не­соответствия, но и цинично предает осмеянию действительность, которая, тем не менее, принимается им как она есть: в конечном счете довольный собою и жизнью человек остается с той действи­тельностью, которую он сам же осмеял и унизил. Это глубинное неуважение к себе пронизывает все отношение человека к миру и все формы его про явления в мире. Где смех, как отмечал еще А.Бер­гсон, там нет сильных эмоций. И если смех присутствует везде, то это и означает, что человек уже не присутствует всерьез даже в собственном бытии, что он в известном смысле виртуализировал самого себя.

 

Действительно, чтобы разрушить  что-то в действительности, надо прежде разрушить это в своем сознании, низвести, унизить, развенчать как ценность. Смешение ценности и неценности не столь безобидно, как кажется на первый взгляд: оно дискредитирует цен­ность, так же как смешение истины и лжи превращает всё в ложь, ведь и в математике "минус" на "плюс" всегда дает "минус". В са­мом деле, разрушать всегда было легче, чем создавать, вносить порядок и гармонию. Это пессимистическое наблюдение сделал и М. Фуко, писавший, что низвергнуть что-то - это прокрасться внутрь, снизить планку ценности, перецентрировать окружение, вынуть центрирующий стержень из основания ценности.

 

О похожей духовной атмосфере, нос ложившейся в России в начале XX века, писал А. Блок в своем эссе « Ирония ». Перед лицом разлагающего смеха , проклятой иронии, пишет он, все оказывается равно и равновозможно: добро и зло, Беатриче Данте и Недотыкомка Сологуба, все смешано , как в кабаке и мгле: преклонить колени перед Недотыкомкой, соблазнить Беатриче… Всё уравнивается в правах, всё подлежит осмеянию, и нет никаких свя­тынь или идеалов, которые оставались бы неприкосновенными, ничего святого, что человек бы оберегал от вторжения "юморис­тического восприятия". О подобном состоянии Г.Гейне говорит: "Я уже не различаю, где кончается ирония и начинается небо".

 

А.Блок называет эту убийственную иронию болезнью лично­сти, пораженной индивидуализмом, при котором дух вечно цве­тет, но вечно бесплоден. Индивидуализм, однако, отнюдь не озна­чает становления индивидуальности, личности; на фоне процес­сов омассовления это означает рождение толп, состоящих из лю­дей-атомов, где каждый один и сам по себе, но во всём подобен другим. Личность, как известно, представляет собой системное и целостное образование, не сводимое к какой-либо одной стороне проявления человека или какой-либо конкретной форме его соци­ального поведения. Массовая культура, во-первых, фрагментиру­ет личность, лишая ее целостности, и, во-вторых, сужает ее огра­ниченным набором стереотипных проявлений, которые всё с мень­шим основанием можно считать поступками. Иными словами, из фундамента личности выбивается единый стержень, интегрирую­щий совокупные проявления личности и составляющий ее иден­тичность; остается лишь некая специфическая "реактивность" в заданном направлении, т.е. складывается конформизм. Происхо­дит парадоксальный процесс одновременного и омассовления людей, и распадения их общности, которая может основываться на взаимодействии личностей, но не на изоляции индивидуализ­мов. О разрушительной силе индивидуализма еще Вл. Соловьев в XIX веке писал: "Чрезмерное развитие индивидуализма в совре­менном Западе ведет к своему противоположному - к всеобще­му обезличению и опошлению. Крайняя напряженность личного сознания, не находя себе соответствующего предмета, переходит в пустой и мелкий эгоизм, который всех уравнивает".

 

Индивидуализм без индивидуальности предстает в обычном его выражении  как массовая мещанская психология. Само отно­шение к человеку, а также и его собственная самооценка, основы­ваются не на наличии у человека каких-либо общественно ценных способностей, достоинств и их проявлении, а на величине спроса, которым он или его способности пользуются на рынке. Человек предстает не как личность, имеющая самостоятельную ценность, а как товар, имеющий свою цену, как и все остальное на рынке. Человек и сам начинает относиться к себе как к товару, который следует продать по возможно более дорогой цене. Чувства само­уважения становится недостаточно для уверенности в себе, ибо человек начинает зависеть от оценки других людей, от моды на его специальность или способности. Рыночная ориентация, как утверждал Э. Фромм, искажает структуру характера человека; от­чуждая его от самого себя, она и лишает индивида его индивиду­альности. Христианский Бог любви терпит поражение от рыноч­ного идола наживы.