Взаимодействие религии, науки и философии

 

В 20-м веке мы пережили переход  от «классической науки», которая  развивалась и оттачивалась в  эпоху, начинавшуюся западноевропейским Возрождением, к «современной науке». Последняя мне представляется скорее описанием и тех связей, которые  сплетают воедино естественный мир, чем неким механизмом выявления  правды или законов, которые управляют  природой и скрыты от нас в ожидании, что их откроют по мере того, как  будет зреть наше понимание природы. Наука сегодня – это метод  систематических наблюдений, а не свод знаний и не коллекция фактов. Однако Наука, и я подчеркиваю  – Наука с большой буквы, - превратилась в такую культуру, где поклоняются  технологии и объективизму. Наука  о многом говорит нам, а мы ей верим, поскольку она обладает способность  предвидения, она связана с успехом  наших технологических инноваций. Отрицательное же культурное наследие «классической науки» заключается  в том, что подчас многие считают  ученых избранными помазанниками, волшебниками нашего времени, которые плетут сложные  уравнения и методики, словно колдуют, привержены принципам объективизма и логики. Мы не решаемся ставить  под сомнение их утверждения, несмотря на то что краеугольный камень Науки - это скептицизм!

 

Каким образом научный  метод познания может «питать» нашу духовную связь с религиозной  верой? КА вера и духовная интуиция могут дополнять наши научные  исследования?

 

Наблюдение есть физическое взаимодействие с природой. Наблюдать  – значит «видеть» или «различать», но одновременно слово «наблюдать» (соблюдать) означает и «почитать», «благоговеть», или «знаменовать». Наблюдение подразумевает направление внимания на окружающий нас мир, по мере того как мы концентрируем внимание на отдельном явлении или физической системе. Например, интуитивное понимание того, как свет распространяется в пространстве и взаимодействует с материей, очень важно в работе, связанной с астрономическими наблюдениями. Для того чтобы понять объекты и явления, которые мы наблюдаем на большом расстоянии, мы должны держать в поле нашего внимания происхождение и трансформацию световой энергии, и её взаимодействие с материей на пути движения. Когда я смотрю на звезду, вижу свет, исходящий от этой звезды, который претерпел различные преобразования за счет взаимодействия с межзвездной пылью и газом. Свет физически изменился при взаимодействии с материей, точно так же, как и последняя физически изменилась, взаимодействуя со светом.

 

В то же время наблюдение можно рассматривать как духовное взаимодействие с природой. Молитва  и медитация – это тоже формы  наблюдения (созерцания). Меня удивляет то, что я вижу собственными глазами  на ночном небе, меня не менее поражают те данные, которые получают с помощью  телескопа, которые вводятся на жесткий  диск моего компьютера, где я могу составить И-спектры звездных туманностей. Когда я наблюдаю процесс образования звезды, моя физическая интуиция говорит мне, что Вселенная динамична. Я могу непосредственно наблюдать звезды на разных этапах их образования и эволюции. На основании этого же опыта моя духовная интуиция говорит мне, что сотворение еще не завершено и нет никаких признаков того, что оно завершиться в какое-нибудь время в будущем. В этом случае моя религиозная вера подпитывается моей верой в физику. По мере того как эволюционирует наша Вселенная, мы участвуем в её сотворении, задавая все новые и новые вопросы. Под «участием» я понимаю буквально то, что мы являемся частью процесса, человек вносит свой вклад в процессе создания как физически, так и духовно, находясь под воздействием природы и оказывая воздействие на природу.

 

Люди опять пришли к  пониманию Вселенной как системы  всех систем, все части которой  взаимно интегрированы таким  образом, что понимание одного участка  или отрезка обязательно требует  если не понимания, то хотя бы признания  важности всех остальных отрезков. При таком холистическом (целостном) подходе, а не просто подборе объектов и процессов мы все сильнее осознаем неразрывность материальной и идеальной сторон бытия. Я уверен, что эта связь будет положена в основу обсуждения нашего научного и религиозного опыта, а эти две составные части нашего опыта взаимно дополняют и поддерживают друг друга.

 

Сегодня во всем мире усиливается  критика европоцентризма, сциентистских и технократических доктрин, растет внимание к вненаучным, или ненаучным, видам знания: мифам, вере, интуиции, социальным утопиям, к религиозно – нравственному опыту Востока. Причем нередко утверждается (особенно на уровне коммерциализованной массовой культуры), будто лишь религия способна исчерпывающе объяснить фундаментальные законы мироздания. Иными словами, под сомнение ставиться критерий научности знания, выработанный в многовековой борьбе разума против церковного догматизма и сыгравший ключевую роль в становлении европейской культуры. Эти сдвиги зафиксированы во многих зарубежных и отечественных историко-методологических исследованиях.

 

Особая обстановка сложилась  в России, для которой злободневность этой темы не исчерпывается лишь академическими мотивами. Главным итогом «перестроечного  десятилетия в духовной сфере  стал развал еще вчера, казалось бы, монолитной и неприступной системы  казенных идолов и идеалов, породивших мировоззренческий разброд и  сумятицу умов. Наиболее резко в  общественном мнении, а точнее в  средствах массовой информации, изменился  образ религии и церкви. Директивный  атеизм сменился убеждением, что вера в бога – единственный источник и оплот подлинной духовности, а материалистическое мировоззрение  потерпело окончательно поражение. «Без религии у России нет будущего!» - на этом сходятся и церковные, и, по-видимому, большинство светских авторов; даже робкая критика религии расценивается  как свидетельство либо гражданской  неполноценности, либо ностальгии по временам ГУЛАГа. Поворот этот постоянно напоминает о себе и в повседневной жизни. Экраны заполнили постные лики недавно номенклатурных богоборцев на фоне алтаря, сцены освещения армейских мероприятий, стадионов, бирж, школ и прочих новостроек; всюду – самодостаточные физиономии визионеров, пророков, лицензионных ворожей и колдунов.

 

В поиске ориентиров в жизни  каждый принужден вторгаться в круг темных и глубоких взаимосвязанных  вопросов миропонимания – вопросов, в которые обязан вникать любой, но более всего образованный человек. Желательно составить свое суждение независимо даже от глубины проникновения  в суть проблемы и знакомство с  деталями.

 

В свое время отечественные  атеисты довольно легкомысленно, не предвидя всех последствий, решили заменить богочеловечность на человекобожие. Однако земной небожитель – явление не надежное и быстропортящееся: вдруг оказывается, что он злой и тиран или еще что-нибудь со светлым образом приключится. К тому же практика обожествления земных владык дорого обходилась народам со времен фараонов, восточных деспотов и римских императоров.

 

Поклоняться лучше всего  тому, кого никогда не видел и  не увидишь при жизни, т.е. символу  – абсолютному, вечному и совершенному или чистому принципу.

 

Каждый народ изобретает собственную область, свободную  от сковывающих обстоятельств опыта  и рационального знания, куда помещает собственные чаяния, фантазии, представления  о справедливости, воздания и идеальном  устройстве жизни, о высшей гармонии. Народы создают свою характерную  сферу трансцендентного, обозначенную Кантом как «вещь в себе» куда проецируют свою жизнь, жизнь своих близких и жизнь своих предков. Каждый человек, по–видимому, может сказать, что чувствует рядом с собой своих близких и без их непосредственного присутствия. Все они помещаются в этот мир надприродного, поэтому отказаться от него – значит предать своих близких. Сверх того, туда же очень часто проецируется значительный (иногда главный) сгусток волевых усилий человека и самые лучшие, самые достойные свойства его личности, отвечающие за реализацию должного и морального. И здесь уже можно стоять твердо.

 

Нужно стоять твердо, потому что, как ни странно, принцип вдруг  оказывается «личностью», по-человечески  доброй и по–человечески справедливой, как Христос–Спаситель, или жестокий и мстительной как ранний Яхве. То есть абсолютное и временное имеет исторические модификации. Конечно, это в высшей степени странно, но абсурд никогда не вредил вере, только делал её более искренней. Еще при истоках христианской религии было замечено, что все разумное можно и нужно знать; в чудесное, невероятное, необъяснимое следует верить. Тертуллиан заявил знаменитое: «возможно, ибо нелепо» не придумал в этом смысле ни чего нового.

 

В иерархии ценностей, которыми руководствуется наш современник  «смысл жизни», без которого немыслима  религиозная вера, значится далеко внизу и много уступает карьере, имуществу, власти и т.п. По подсчетам  социологов, лишь 4 – 6 % опрошенных обозначают поиски смысла жизни и веры приоритетным занятием, и число имеет тенденцию  сохраняться. Растет, как можно догадаться, авторитет церкви, количество и пышность обрядов, но это не подлинная, а поверхностная  религиозность. То, что наш современник  не интересуется смыслом жизни, означает, между прочим, ещё и то, что  он не имеет образа будущего, не знает  и не думает, в каком будущем  будет жить его потомство, дети его  внуков. Не только не знает и не думает, но это ему и не интересно. Как  хотите, но, с моей колокольни, это  главный порок мой и моего  теперешнего соплеменника. Основная масса народа, так или иначе, завязана на повседневную жизнь, бедную экзистенциальными  смыслами, или даже на вовсе обессмысленную жизнь. В спектакле под названием  «История» человек иногда пытался  выбросить из фабулы загробные времена  и пространства и чаще всего не рассчитывал своих сил. Вместе с  мирами веры ему приходилось ампутировать часть собственной душевности. Так, марксисты и позитивисты на нашей  родине объявили крестовый поход  на религиозную веру, войну против Креста. Религию они объявили следствием самообмана и отчуждения – того, что деформирует человека ложью. Не стану их за это слишком сильно упрекать, но радикализм лишал новую  веру именно веры, поскольку не оставлял в мире ни чего, кроме движущейся материи и её форм. Для веры недостаточно одних рациональных аргументов и одних материальных стимулов и соображений. Для веры нужна подпитка, по крайней мере, философия веры, но она не возникает без опоры на некое самостоятельное идеальное начало.

 

Идеальное же исчезало, становилось условно реальным, поскольку оказывалось материальным, пересаженным в человеческую голову и только преобразованным головой. Самые туманные образования в головах людей замыкались на внешнюю человеку реальность, и психика была менее реальна, чем физиология. Возникла старая проблема: «В разуме нет ничего, чего прежде не было в чувствах», - утверждал Локк. «Кроме самого разума», - ответствовал ему Лейбниц.

 

Отделив церковь от государства, тогдашние власти поступили правильно, но присоединение к государству  материализма принесло мало пользы, как  государству, так и материализму.

 

Мысль и сознание являются самым очевидным способом человеческой манифестации, нашего явления в мире вещей, но одновременно и самым загадочным и туманным «отрицанием» мира вещей, формой надвещного существования.

 

Человеческое мышление, порождающее  понятия и смыслы, явно выходит  за пределы нейрофизиологии и  биохимизма, поскольку, скажем, биохимия мозга сходна с механизмами такого же рода у других животных.

 

То, что в конечном итоге  поддерживает материальные формы существования, пока длится их манифестация в мире, далее не разложимое и неопределимое  в науках о природе, - называется энергией. Такая всепроникающая сила, поддерживающая космический порядок, структур и поток универсума, известна в древних космогониях и в  качестве воли Демиурга, в неоплатонизме  – как эманация Бога, у индусов  – как шакти, а в иудо - христианской традиции – как всемогущество Господа.

 

Конфликт между верой  и разумом – плод большого исторического  недоразумения. Исторического –  т.е. не случайного, причинно-обоснованного, но, все же, недоразумения. И разум, и вера вместе творили «ноосферу», и с позиции моей сегодняшней  «вершины опыта», я лично не вижу между ними никаких непреодолимых, кричащих противоречий.

 

В католицизме особенно пытались показать необходимость и факт существования  Бога и доказали только то, что никаких  твердых доказательств на этот счет не существует. По строю моей души и складу ума мне ближе рационалистическая теология, но тот же разум подсказывает, что если Творец Миров суть нечто надмирное, то, вместо того чтобы заниматься рационалистическими поисками «доказательств» и «понимания» существа Бога, лучше благоговейно помолчать и поискать способы, религиозные практики соприкосновения с Ним, культивируя веру, если уж понять Его нам не дано. Это упрощенно изложенная позиция православия, и характерно, что, хотя православие никогда не отличалось смирением по отношению к инакомыслию, за ним не значится таких побед над наукой, какие имели место в случаях с Дж. Бруно, Галилеем, Коперником. Как не было в православии и всесильной инквизиции.

 

Конечно, бытие Бога –  это вопрос не доказательства, а  веры. Единственным «доказательством»  его существования является то, что  мы сами существуем и верим. Если подумать, какое не исчислимое переплетение причин и следствий должно было произойти  во Вселенной, чтобы появилось наше, мое уникальное «Я», то существование  надмирового, идеального начала не кажется слишком невероятным.

 

Сегодня многие физики (опять  же – не все) стремятся окрасить в цвета «антропного принципа» картину мира, и поддержать, таким образом, авторитет физического познания и те фантастические утверждения, которые содержат современные физические теории. Принцип предполагает наличие, даже обязательность познающего человека для полноты физической картины мира: он будто бы подтверждает правоту объясняющих теорий эволюции Вселенной.

 

 

7. Выводы

 

Если мифологическое мировоззрение  дает иррациональную символическую  картину мира, если религия наделяется человека верой в сверхъестественное и раскрывает общечеловеческие нравственные ценности, а наука вооружает его  точными знаниями, закрепленными  в специальных понятиях, законах, теориях, то в чем же специфика  философского знания?

 

 Во-первых, философское  знание шире любого научного  эксперимента, оно строится на  предельно широком обобщении,  источником которого является в конечном счете универсальный опыт человечества. Оно имеет дело с наиболее общими категориями и законами развития природы, общества и человеческого мышления, которые действуют на самом высоком уровне эволюции мира, во всех науках и сферах деятельности человека.

 

 Во-вторых, специфика  философского знания заключается  в том, что оно имеет дело  с вопросами вечными. Это вопросы,  которые нельзя решить, как математическую  задачу, раз и навсегда, и ответы  на них не содержатся в конце  задачника. Что есть окружающий  нас мир, может ли человек  познать его, в чем смысл  жизни? Что такое свобода, счастье,  творчество, любовь? Есть ли смысл  в смерти, прекращается ли с  ней жизни, может ли человек  надеяться на жизнь вечную? Куда  идет человечество в своем  развитии? Все эти вопросы и  многие, подобные им, человечество  заново осмысливает на каждом  новом этапе и вносит новое  в их решение. Более того, каждый  человек, пользуясь философскими  знаниями, должен самостоятельно  решать эти вопросы, возвращаясь  неоднократно с ним в течение  своей жизни. 

 

Бывает, что в определенные исторические периоды некоторые  философские вопросы теряют остроту, или, наоборот, приобретают особую актуальность, или вырастают до значения глобальных. Философское знание постоянно открыто изменениям и поэтому чутко улавливает новое и нередко дает основу для решения возникающих проблем. В-третьих, философское знание обладает все более проявляющейся тенденцией к объективации — воплощению в деятельности, поступках людей и таким образом — в вещном или знаковом мире культуры, при этом философские идеи могут стать огромной не только духовной, но и материальной силой, если будут восприняты человеком в качестве убеждений. В этом плане одновременно с усилением значения философии в жизни общества возрастает ответственность философов за смысл своих теорий и идеалов, а политиков — за способы реализации этих идеалов. Философия формирует систему знаний, научную картину мира, абстрактно-объективный образ мира, что позволяет в итоге повышать теоретический уровень и эффективность последних научных изысканий. Философия помогает более оптимальным образом развивать все науки, преодолевать в них возможные методологические трудности и кризисы. Философия формирует у человека диалектический метод мышления, стимулирующий критическое и творческое отношение к окружающему миру.