Шпаргалка по "История международных отношений"

Отказ Германии в 1890 г. от продления  «перестраховочного» договора, а  также слухи о присоединении  Великобритании к Тройственному  союзу ускорили процесс русско-французского сближения. В 1891 г. в Париже Россия и  Франция заключили соглашение о  взаимных консультациях в случае «угрозы всеобщему миру». А спустя всего лишь год, 5(17) августа 1892 г. представители русского и французского генеральных штабов армии подписали военную конвенцию, в соответствии с которой обязались оказывать друг другу военную помощь в случае нападения на одну из них Германии. Причем, была даже определена численность войск, которые должны были выставить Россия и Франция — соответственно 1,3 млн и от 700 до 800 тыс. Военная конвенция вступила в силу в результате обмена официальными письмами между министром иностранных дел    России    и    французским    послом   в   Санкт-Петербурге 15(27) декабря 1893 г. - 23 декабря 1893 г. (4 января 1894 г.).

Создание русско-французского союза  окончательно привело к выходу России из международной изоляции, в которой  она хронически пребывала после  развала Венской системы, со времени Крымской войны. Надежды, которые она возлагала на Союз трех императоров, не оправдались, как ярко продемонстрировали Берлинский конгресс и в особенности образование враждебного ей Тройственного союза.

Трудная задача преодоления международной  изоляции России выпала на долю министра иностранных дел Н.К. Гирса. Он обладал огромным опытом практической работы, накопленным за долгие годы дипломатической службы. Кроме того, он был гибким и тактичным человеком, сумевшим завоевать полное доверие как Александра II, так и Александра III, которые считали именно себя самыми компетентными во всех вопросах внешней политики. Современники утверждали, что Гире как никто другой подходил для должности министра иностранных дел при этих монархах. Министр исходил из убеждения, что главными партнерами России на международной арене являются Германия и Австро-Венгрия. В особенности он дорожил добрыми отношениями с Германией. Обострение противоречий с Германией и Австро-Венгрией заставило его обратить внимание на Францию. Но даже во время переговоров с французами Гире не оставлял надежды на улучшение отношений с Германией. Достигнутое в конечном счете соглашение с Францией он расценивал не иначе как «брак по расчету», отвечавший не столько симпатиям правительства, сколько интересам государства.

Сменивший Гирса на посту министра иностранных дел России В.Н. Ламздорф рачительно отнесся к политическому наследию своего предшественника. Он был убежденным сторонником русско-французского союза, но рассматривал этот союз отнюдь не как меру, направленную на подготовку войны с Германией, а как залог, гарантию сохранения с ней добрых, партнерских отношений. Поэтому Ламздорф в 90-е годы противился попыткам французского правительства придать более обязательный, официальный характер сотрудничеству генеральных штабов армий обоих государств. Он призывал их «довольствоваться теми прекрасными, не компрометирующими нас документально отношениями, которые ныне существуют между Францией и Россией».

Создание русско-французского союза  способствовало стабилизации международного положения. Равновесие в силах основных держав, сложившееся ранее в результате национальных войн, приобрело устойчивый характер. Наличие двух про тивостоящих друг другу военных союзов, объединявших крупнейшие и самые могущественные государства Европы, делало любую попытку нарушить существующий баланс сил исключительно рискованной. Не случайно крупнейшие государства впредь в течение 20 лет воздерживались не только от использования военной силы в Европе, но даже от угрозы ее применения.

Фактически к концу XIX в. сложилась новая, довольно устойчивая система международных отношений, характеризовавшаяся такими признаками, как баланс сил основных держав, наличие общепризнанных и закрепленных международными договорами границ между европейскими государствами, существование двух противостоящих друг другу военно-политических группировок. Последнее обстоятельно являлось новшеством, отличавшим новую систему международных отношений как от Вестфальской, так и от Венской систем. Важной утратой по сравнению с предшествующим временем было то, что, несмотря на отдельные попытки (вроде созыва Берлинского конгресса и ряда международных конференций, о которых речь пойдет ниже), «европейский концерт» так и не был восстановлен. Вероятно, потому что у новой системы не оказалось ни определенного места, ни времени рождения, она в отличие от Вестфальской и Венской систем осталась и без общепризнанного названия.

В конце XIX — начале XX в. мир, по крайней мере, в Европе, казался как никогда прочным и незыблемым. Государства находили возможность решать путем компромиссов даже застарелые и болезненные противоречия. В частности, сбалансированную политику на Балканах проводил Ламздорф. Он не отказывался от традиционной для России роли покровителя и защитника турецких христиан. Вместе с тем в интересах мира он поддерживал власть султана и выступал за территориальную целостность Османской империи. Благодаря его усилиям в апреле—мае 1897 г. Россия и Австро-Венгрия подписали соглашение по балканским делам, которое осуждало «всякое завоевательное намерение на Балканском полуострове», от кого бы оно ни исходило.

Но международный  порядок, сложившийся к концу  XIX в., не был лишен серьезных изъянов. Как всякий устойчивый порядок, он был основан на балансе сил основных держав и авторитете договоров между государствами. Но грубая военная сила по-прежнему играла существенно большую роль, чем право. По примеру бисмарковской Германии, именно в военной силе европейские державы усматривали главную гарантию обеспечения безопасности и защиты своих интересов. То, что в Европе в конце XIX в. воцарился мир, объяснялось не столько их искренним стремлением к миру, сколько величайшей осторожностью, подогреваемой убеждением в агрессивных намерениях соседей. Поэтому на протяжении последней трети XIX в. основные державы создавали военные союзы и наращивали вооружения. Примечательно, что и Тройственный союз, и русско-французский союз носили оборонительный характер, т.е. они предусматривали совместные действия их участников лишь для отражения агрессии.

Мир в Европе, хотя и казался  прочным, на самом деле был весьма хрупким. Во всяком случае, порог военной  опасности был низким и имел тенденцию  к постоянному снижению. Об этом свидетельствовали перемены в военной  стратегии Германии в конце XIX века. Бисмарк учитывал уязвимость географического положения единой Германии, на западе и востоке граничившей с крупнейшими и сильнейшими государствами Европы: Францией и Россией. Считая пагубной для Германии войну на два фронта и стремясь ее избежать, он выступал за сохранение добрососедских отношений хотя бы с одной из них, Россией. После ухода Бисмарка в отставку в 1890 г. канцлером был назначен генерал Лео фон Каприви. Он был убежден, что столкновение Германии с Россией неизбежно, и призывал готовиться к войне на два фронта.

Создание русско-французского союза  не надолго охладило пыл германских политиков и военных. Генеральный штаб армии подготовил план «молниеносного» разгрома Франции и России, якобы гарантировавший победу Германии даже в случае войны на два фронта. По имени начальника генерального штаба он получил название «план Шлиффена». А в 1898 г. германский рейхстаг принял программу строительства военно-морского флота, осуществление которой должно было превратить Германию в крупнейшую морскую державу мира. Разумеется, эти действия Германии отнюдь не способствовали ни ее примирению с Францией, ни укреплению доверия к ней со стороны России и Великобритании.

Столь хрупкий мир долго спасало  лишь то, что в конце XIX в. основные конфликты и кризисы случались далеко за пределами Европы и были связаны с колониальным разделом мира.

44,45,46. Усиление колониальной экспансии

События европейской политики конца 60—70-х гг. XIX в. поглощали все внимание большинства правительств европейских государств. На некоторое время они ослабили внимание к колониям. В частности, от активной колониальной политики отказалась Франция, не желавшая распылять силы и средства, которые могли понадобиться ей в случае новой войны с Германией. По той же причине не помышляла о колониальных экспедициях и сама Германия. Единственными государствами, которые ни при каких переменах погоды в Европе не снижали темпов своей колониальной экспансии, были Великобритания и Россия. Будучи убеждены в том, что войны между Францией, Германией, Италией и Австро-Венгрией не только не противоречили, а скорее всего даже соответствовали их интересам, обе державы не преминули воспользоваться благоприятной возможностью, чтобы расширить свои владения в мире.

Исключительно разносторонними были колониальные интересы Великобритании. Она прилагала значительные силы для расширения своих колониальных владений на юге Африки, где близ слияния рек Вааль и Оранжевая в 1867 г. были обнаружены богатые месторождения алмазов и золота. В надежде разбогатеть туда устремились старатели. Ими были основаны города Кимберли, Иоганнесбург и др. Вслед за старателями в глубь континента направились и отряды колониальных войск, захватывая земли, принадлежавшие бурам (потомкам голландских колонистов) и африканским племенам. В результате кровопролитной войны 1879—1880 гг. британские колонизаторы сломили сопротивление зулусов.

Но, разумеется, британские колонизаторы в особенности заботились о своих  колониальных владениях в Южной  Азии. Завершив покорение Индии, они  попыталась подчинить соседние с ней страны. В 1860 г. они навязали неравноправный договор Непалу, а в 1878—1880 гг. в очередной раз предприняли попытку покорить Афганистан. Воинственные афганские племена и на этот раз дали отпор захватчикам. Тем не менее, британским колонизаторам удалось заключить с эмиром Кабула договор, лишавший Афганистан права на проведение самостоятельной внешней политики.

Правительство Великобритании ревниво следило  за успешной экспансией России в Центральной Азии. В конце 70-х — начале 80-х годов XIX в. в ее подданство перешли туркменские племена. А в 1885 г. произошло вооруженное столкновение между отрядами русских и афганских войск близ Кушки, крайне встревожившее Великобританию. В Лондоне прямо заговорили о «русской угрозе» Индии. Было приказано привести в полную боевую готовность 50 тыс. солдат, дислоцированных в этом районе мира. Одновременно в метрополии призвали на службу 15 тыс. резервистов. Спешно готовились планы переброски британских войск в стратегически важные точки британской колониальной империи.

«Колониальная лихорадка» охватила европейские державы  не раньше, чем в самой Европе стабилизировалось международное положение в результате образования Тройственного и русско-французского союзов. Лишь убедившись в безопасности своих границ, они сочли возможным направить значительные финансовые средства и военные силы на осуществление колониальных захватов. С завидным упорством они стремились к приобретению колоний, не считаясь с издержками. Все им было нипочем — ни расстояния, ни естественные преграды, ни дороговизна колониальных экспедиций, ни человеческая кровь, обильно проливавшаяся в колониальных войнах.

Тому имелось много причин. Отметим  лишь некоторые из них. Во-первых, значительно  более совершенными стали технические средства осуществления колониальной экспансии. Революция в средствах транспорта, прежде всего, возникновение парового крупнотоннажного судоходства, не только обеспечили надежную связь метрополии с заморскими колониями, но и сделали рентабельной транспортировку на большие расстояния тех видов промышленного и сельскохозяйственного сырья, а также топлива, которые в силу громоздкости и относительно дешевизны никогда раньше не были предметом мировой торговли, например, железной руды и каменного угля.

Во-вторых, в результате завершения промышленной революции во многих странах Европы возникла крупная индустрия, которая испытывала острую потребность в поставках дешевого сырья и топлива из заморских стран.

В-третьих, и это особенно важно подчеркнуть, к активной колониальной экспансии  промышленно развитые страны побуждало заметное ухудшение условий мировой торговли, связанное с «великой депрессией» и таможенными войнами. Раньше, в условиях свободы международной торговли, царившей в 60—70-е годы, обеспечение как поставок сырья и топлива, так и сбыта готовой продукции не представляло больших трудностей для передовых предприятий, отличавшихся низкой себесто имостью и высоким качеством своей продукции. Они активно осваивали самые отдаленные рынки, не считаясь с государственными границами. Однако в последней трети XIX в. различные страны мира стали отгораживаться друг от друга высокими таможенными барьерами. Торговать с иностранными партнерами стало менее выгодно, а то и вовсе накладно. В этих условиях возросло значение колоний как источников дешевого сырья и топлива, а также защищенных от иностранной конкуренции рынков сбыта.

Следовательно, усиление колониальной экспансии в конце XIX в. во многом объяснялось интересами развития крупной машинной индустрии, нуждавшейся в гарантированных источниках топлива и сырья, а также рынках сбыта готовой продукции. Это объясняет, почему колониальная политика вновь оказалась в числе первостепенных внешнеполитических приоритетов большинства крупных высокоразвитых государств.

Узкий круг колониальных держав в это время  несколько расширился. Наряду с Испанией, Португалией, Голландией, Великобританией  и Францией, с давних пор владевшими колониями, в него вошли Германия, Италия и Япония, раньше колоний не имевших. Как к достойным соперникам все эти государства относились к США и России, хотя их внешняя экспансия имела своеобразные, не похожие на западноевропейские страны, формы. Если колонии западноевропейских государств были отделены от метрополии морями и океанами, то колониальные империи США и России долгое время являлись фактически продолжением их национальной территории (Сибирь, Дальний Восток, Центральная Азия — для России, Луизиана и западные земли — для США).

За короткое время эти крупнейшие государства мира почти полностью  разделили между собой на колонии  и сферы влияния Южную и Юго-Восточную Азию, а также Африку. Причем, колонизация породила массовые миграционные потоки, направлявшиеся преимущественно из Европы в другие части света. На протяжении предшествующего времени эти потоки постепенно усиливались, достигнув своего пика именно в конце XIX — начале XX века. Правительства колониальных государств не только не препятствовали, но даже поощряли эмиграцию. Они относились к ней как к предохранительному клапану, благодаря которому они искусственно снижали давление избыточного предложения рабочих рук на рынке труда. В течение XIX в. демографический рост в большинстве европейских государств приобрел стремительный, скачкообразный характер. Их население выросло в 2—4 раза. Столь высокий темп роста народонаселения обычно определяют как «демографический взрыв». Социальные последствия демографического роста усу губляло то обстоятельство, что промышленная революция вела к распространению трудосберегающих технологий, т.е. новые высокопроизводительные машины заменили труд десятков и сотен работников ремесленного и мануфактурного производства.