Римская империя

      Чем резче проявлялась эта исключительность, чем высокомернее и повелительнее  выступал римский сенат и народ  по отношению к не гражданам, в  том числе и союзникам, тем  настойчивее становился напор тех, кто желал и имел право войти в состав римского гражданства. Прежде всего, это право всячески принадлежало италийским союзникам Рима, всенародное ополчение которых вместе с гражданским римским покорило мир и создало римское мировое государство.

      Италики не хотели более довольствоваться тем, что вне Италии они пользовались привилегиями римского гражданина, их самолюбие, их чувство собственного достоинства, наконец, их материальные интересы оскорблялись и нарушались недопущением в командный состав войска, исключением из числа кандидатов на магистратуры и даже насильственным устранением от голосования в римском народном собрании.

      Великая союзническая война - первая гражданская  война на земле Италии, война кровопролитная и жестокая, - не могла не кончиться  победой италиков, то есть исполнением их требования, так как иначе мировое владычество, опиравшееся исключительно на сплоченность Италии вокруг Рима, могло ускользнуть из рук римских граждан. С 88 года до Р. Х. вся Италия, а несколькими десятилетиями позже и вся италийская Галлия входят в состав римского гражданства, и отныне весь Апеннинский полуостров, приписанный по частям к той или другой римской трибе, делается территорией правящего города. Соответственно этому, суверенное гражданство Рима, долженствующее осуществлять свое право гражданства на римском форуме, лично голосуя в составе той или другой трибы, представляет собою многомиллионную, все еще разноязычную массу, рассеянную по всей Италии от Альп до Калабрии и Брутия.

      Это включение всех италиков в состав римского гражданства является первым из упомянутых выше осложняющих политическую жизнь Рима факторов, и действие его немедленно сказывается на всем ходе развития исторического процесса. Прежде всего, становится совершенно нетерпимым решение вопросов на форуме так называемым гражданством Рима, ни в коей мере не представляющим всей Италии. Необычайно осложняется вопрос аграрный, отныне касающийся всей Италии с ее сложными и разнообразными аграрными отношениями. Совершенно иной характер приобретает и вопрос о войске, его составе и его роли в политической жизни.

      Меняется  и культурная физиономия Италии. Разноязычная и многоплеменная, она становится все более и более латинской. Старые носители греко-италийской культуры - самниты и этруски - почти совершенно стираются с лица земли, и их действенные силы впитываются латинством. Бесконечное разнообразие культурных особенностей различных частей Италии почти окончательно стирается, исчезает политическая пестрота и на место причудливо меняющихся в зависимости от культурного прошлого каждой общины форм политического бытия италийских племен и городов-государств становится утомительный в своем однообразии италийский муниципий.

      Для мировой латинской культуры это  было большим плюсом. Все деятельное и сильное в Италии растворяется в римско-латинской государственности и культуре, вливая в них новые и свежие силы. Недаром же в 1 в. до Р. Х. и в 1 в. по Р. Х. почти все наиболее видные имена в литературе, искусстве и науке принадлежат Италии, а не Риму.

      Все местное, провинциальное сглаживается и исчезает, латинская культура впервые приспособляется к мировым задачам и приобретает мировой характер. Но надо помнить, что этим же убито было местное здоровое развитие отдельных частей Италии и что достигнуто это было путем организованного насилия и уничтожения многих тысяч жизней и талантов.

      Вторым  не менее важным фактором политического  развития Италии и Рима в 1 в. до р. Х., фактором типичным только для Рима и стоящим в теснейшей связи с развитием Рима как мирового государства, является изменение состава и характера римского войска.

      Этим  моральным престижем и материальной силой сенат, конечно, прежде всего обязан был той роли, которую он сыграл в превращении Рима в мировое государство. Его твердое и последовательное руководство, его присутствие духа и неиссякаемая энергия довели Рим до конечного успеха в необычайно трудном и ответственном деле. Эта роль сената не могла не быть понята и учтена, если не сознательно, то подсознательно, и она, главным образом, обеспечила сенату силу и моральное влияние даже тогда, когда сенат в ряде своих членов дискредитировал себя эгоистической и чисто материалистической классовой политикой.

      Все эти факторы создали в Риме условия социальной, экономической и политической борьбы, значительно более сложные,  чем те, которые мы наблюдаем в греческих городах-государствах, хотя основы борьбы, в общем, одинаковы и тесно связаны со строем города-государства, как такового.

      В конце концов, все новое и осложняющее  сводится к одному основному, к мировой роли Рима, к тому мировому значению, которое приобрел город-государство Рим. Поэтому в Риме центр тяжести борьбы перемещается. Создавшие ее экономические и социальные процессы отходят на задний план, а на первый план выдвигается острый и больной вопрос о том, как совместить строй города-государства с мировым владычеством и в рамках этого нового строя так или иначе разрешить назревший и осложнившийся экономический, социальный и политический кризис. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 2. Общегосударственный  и политический строй 

в Римской Империи 

      На протяжении трех веков политическая система Принципата, созданная Августом и сочетавшая в себе как новые монархические, так и старые республиканские формы правления, все более и более эволюционировала в сторону утверждения абсолютной монархии и постепенно порывала со всеми республиканскими традициями. К концу III века все республиканские названия являлись формальностью, с которой императоры, опирающиеся прежде всего на войско, уже давно перестали считаться.

      Секрет императорской власти был открыт еще в гражданскую войну 68-70-х годов I в. н.э., когда впервые сделалось ясно, что достижение императорской власти отнюдь не связано с пребыванием в Риме и поддержкой сената. Отныне владык Рима выдвигает армия.

      И только тот претендент на престол может рассчитывать на успех, на чьей стороне поддержка легионов. При таком положении дел старые республиканские государственные институты не могли не утратить своего значения, в результате чего своеобразная диархия, то есть сочетание монархических и республиканских институтов управления государством должна была уступить место чисто монархическим формам правления. Диархия не могла быть прочной формой правления, и уже к концу предшествующего периода императорская власть приобретает заметный монархический оттенок.

      Продолжительные смуты, наступившие после Северов, обнаружили необходимость полной реорганизации государства, и эта реорганизация была проведена Диоклетианом, а затем в том же духе завершена Константином.

      Действительно, сосуществование двух противоположных форм государственного управления рано или поздно кончается торжеством одной из них, более жизнеспособной, тем более что при самом зарождении Принципата республиканские институты были сохранены Августом лишь для того, чтобы тщательно замаскировать монархическую сущность своего режима, и их сохранение вряд ли предполагало их политическую активность в дальнейшем.

      Если проследить ход римской истории на протяжении этих трех веков, то легко можно обнаружить постоянную борьбу императоров за увеличение объема своей власти, постоянно обнаруживается их стремление отбросить мишуру республиканизма и юридически утвердить монархический характер своей власти.

      С того самого времени, когда в Риме установился принципат Августа, начался и императорский культ, непременной частью которого было обожествление личности правителя империи. Уже само имя Августа (≪умножающий≫), которое сенат пожаловал ему в 27 г. до н.э., имело значение некоей божественной силы (numen), выделявшей Августа из числа простых смертных. Со времени Августа личность императора стала считаться носителем божественной мощи и силы, и, соответственно, функций божества. Теперь его деяния, воля, проявления власти расценивались как явления божественного характера, а сам принцепс выступал как носитель божественной власти3Божественную природу император получал после смерти, после постановления сената о его обожествлении. Соответственно, каждый его преемник, будучи преемником ≪божественного≫, был или считался сыном, внуком, правнуком прочих божественных (кровное, действительное родство здесь, как известно, значения не имело).

      Именно последнее обстоятельство позволило знаменитому французскому историку справедливо упрекнуть основателя Принципата в том, что Август не исполнил долга истинного политика, оставив будущее на произвол судьбы. Без твердо установленного права престолонаследия, без точных законов об усыновлении, без всякого закона об избрании императора, без всяких конституционных ограничений, цезаризм оказался слишком тяжелым грузом на этом корабле без балласта. Самые ужасные взрывы были неизбежны. Три раза в течение одного века — при Калигуле, при Нероне и при Домициане, — самая огромная какая когда-либо существовавшая власть попадала в руки презренных или полоумных людей. Вот отчего совершались все те ужасные преступления, которые не уступят, пожалуй, чудовищным зверствам монгольских династий.

      Уже первые императоры неплохо осознали значение своей ≪божественности≫ и не желали быть только принцепсами — первенствующими в сенате, но государями, господами — не princeps, но dominus. Однако осознание это было далеко неоднозначно, и это в первую очередь проявляется в том, что собственно видят императоры I века в самой своей почти необъятной власти. Если для Августа власть — это, прежде всего, служение государству, возможность управлять им, то для цезарей типа Калигулы, Нерона власть превращается в средство удовлетворения своих необузданных желаний. К императорам такого типа в позднейшие времена можно отнести Коммода и Гелиогабала, но там они скорее исключения, ибо правители, отождествляющие себя с государством, явно превалируют. Это Антонины, исключая Коммода, Северы, ряд солдатских императоров — Деций, Аврелиан. Важнейшим же представляется то обстоятельство, что монархические тенденции все более и более подавляют республиканское наследие.