Гражданская война

Было бы интересно посмотреть архивные документы, чтобы выяснить, подтверждают ли протоколы эту версию. Но главное совершенно очевидно и  сейчас: в тот момент интриганы  перестарались. Позже они снова  возьмутся за свое и возобновят былую  активность. Во всяком случае отношения  между Лениным и Троцким оставались напряженными и в последующие  полтора года. Еще один кризис возник в связи с дискуссией о профсоюзах, когда столкновение произошло по вопросам, которые быстро потеряли свою актуальность. Поэтому неслучайно в 1922 г. появились признаки нового сближения  между двумя лидерами.

Конфликты в руководстве, о которых идет речь, во многом следует  отнести к разрушительным последствиям и тяжелому наследию гражданской  войны. Война, безусловно, подорвала  здоровье Ленина, что вскоре ограничило его возможности повседневного  руководства страной. В начале 1919 г. умер Я.М. Свердлов. Троцкий, вышедший из войны в лучах славы, на самом  деле оказался изолированным от руководства  партией. Короче говоря, в победоносной партии и в ее руководстве в  конце гражданской войны не все  было благополучно.

Сложные и многострадальные отношения нового режима с интеллигенцией, обусловленные кризисом и неурядицами  гражданской войны, также высвечивают  проблемы государственного строительства, во многом имевшие важные последствия  для будущего. В то время как  большевики и интеллигенция имели  все основания не доверять друг другу, у них имелись и веские причины  для сотрудничества. Однако интеллигенция, включая и основную массу школьных учителей, ответила новому правительству  волной забастовок и враждебных выступлений.

Такая реакция, широко охватившая интеллектуалов всех мастей, ярко проявилась в поведении государственных  чиновников, т. е. большой группы образованной части населения, профессионально  связанной с работой госаппарата. Правда, забастовки длились недолго, но они преподнесли большевикам горький и неожиданный урок: без этой профессиональной прослойки нельзя было ни построить государство, ни управлять им и экономикой страны. Это касалось и проблемы создания Красной Армии, связанной с использованием бывших царских офицеров. Коммунизм, замысленный как плод деятельности освобожденных народных масс и революционной партии, приходилось строить «чужими руками».

Использование новым режимом  услуг экспертов приводило к  усилению антибуржуазных и антиинтеллигентских  настроений среди народных масс, которые  активно поддерживали революцию. Если бы старые специалисты оставались неконтролируемыми, такие настроения могли бы вызвать  большое недовольство низов, особенно в отношении многих лидеров партий, которые были выходцами из интеллигенции. Привлечение представителей враждебных сил на ответственные посты оказалось  сложным процессом, который не предвещал  ничего хорошего для нормального  функционирования новой системы.

Неприязнь к привилегированным  экспертам из буржуазии, выражавшаяся в травле специалистов («спецеедство»), была широко распространена не только среди рядовых коммунистов, но и  среди активистов среднего и высшего  уровня партийного и государственного руководства. Достаточно вспомнить  конфликты времен гражданской войны, когда против использования «спецов» (особенно на высоких должностях) выступила  «военная оппозиция», имевшая своих  инициаторов даже в ЦК РКП(б). К  концу гражданской войны обстановка стала спокойнее; но тем не менее  она оставалась довольно сложной.

Ситуация стала меняться, когда во времена нэпа многие старые специалисты приняли новый режим  и даже находили оправдание того, что  продолжают работать на него. Их партийные  покровители не только нашли с  ними общий язык, но стали публично доверять многим из них, ограждать их от унижений. В период нэпа стало  складываться подлинное партнерство, а иногда и совместное управление делами. Впрочем, это было только начало, подлинная революция в положении  буржуазных специалистов началась в 30-е  годы, когда к сотрудничеству стал привлекаться больший круг людей, а  не только старые специалисты. И хотя этот процесс был омрачен трагическими отступлениями, вспять он уже никогда  не был повернут. Как оказалось, было гораздо легче сохранить совместное управление страной в условиях диктатуры, чем абсолютную преданность народных масс. И это наиболее проницательные люди стали замечать уже в период гражданской войны.

Взаимоотношения между партией  и бывшими царскими специалистами  были сложными. Читатель сегодня располагает  литературой, показывающей, сколько  больших проблем и уроков заключалось  во взаимоотношениях между правящей партией и слоем профессионалов, которые формировались в царское  время. Опубликованные работы дают представление  о том, как возникло некое «большевистское  искусство управлять», которое руководители страны, особенно в 30-е годы, часто преподносили как универсальное умение управлять и убеждать кадры. Когда требовалось заставить людей что-либо сделать, им говорили: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Этот неписаный закон, на наш взгляд, установился во время гражданской войны. Первая часть этого лозунга относилась к тем, кто в профессиональном отношении не были готовы к выполнению той работы, на которую их выдвигали. Звучавшая покровительственно, она была широко распространена в те годы. Вторая часть лозунга была обращена к тем, кто не хотел служить, в частности к царским специалистам. «Искусство» заключалось в поддержании тонкого равновесия между убеждением и принуждением, но, по сути дела, приведенный лозунг был чисто диктаторским.

Тот факт, что многие специалисты  помогали строить советскую систему, не был лишь результатом принуждения. Вольная интерпретация «искусства»  была возможной, но в отсутствие четких рамок, ограничивавших пределы его  применения, компонент силы имел весьма зловещий смысл. Силовой аспект, превалировавший  в годы гражданской войны, несколько  отступил во времена нэпа и вновь  уже в полную силу стал доминировать при Сталине. Тем не менее «большевистское  искусство управлять» применялось  гораздо более снисходительно к  «буржуазной» интеллигенции, чем к  огромной армии вновь созданных  кадров с безупречным социальным происхождением и идеологической подготовкой. На наш взгляд, это одна из загадок  сталинизма.

Обратим теперь наше внимание на правящую партию, не имевшую себе подобных в истории политических систем до 1917 г. Важно добавить: противники режима во время гражданской войны  не имели в своем распоряжении какого бы то ни было ее эквивалента. Партия являлась гибким организмом. Она сыграла  решающую роль в создании центральных  и местных органов управления, в формировании и обучении армии. Большевики выдержали военные лихолетья, воспитав преданных командиров из числа  членов партии, и сумели успешно  мобилизоваться для решения любых  задач; особо важное значение имела  четкая организация подпольной работы в тылу врага.

Не удивительно поэтому, что среди руководителей партии, за исключением Ленина, сложилась  тенденция непомерно прославлять  ее. Это, разумеется, не способствовало укреплению в ней здорового духа. Политическая партия должна быть открыта  для самого строгого социально-исторического  и политического анализа. А стремление превратить большевистскую партию в  инструмент, стоящий выше истории, сделало  такой анализ невозможным уже  на раннем этапе возникновения советского общества.

Мы знаем, что партия пережила довольно трудные времена во все  более усложнявшихся и менявшихся обстоятельствах. Создаваемый многими  советскими и западными авторами образ некоей неизменной «субстанции», называемой коммунистической партией, должен быть развенчан. Вместе с тем  ясно, что большевистская партия была необычной организацией. Поначалу, до февральских событий 1917 г., она не собиралась захватывать власть, поскольку ее руководители не считали, что надвигавшаяся революция сразу будет социалистической. По крайней мере, они вовсе не были уверены в том, какой характер она будет носить.

В 1917 г., в период от Февраля  к Октябрю, в партии произошли  коренные перемены. Она претерпела «мутацию» в пределах своего «вида», если вообще не перешла в другой «вид». Она стала легальной организацией, действовавшей в рамках многопартийной системы. Партия выросла количественно, у руля ее стоял Ленин. Рядом с  ним на вершине пирамиды находилась группа лидеров, опиравшихся на широкую  сеть местных организаций, активисты  которых энергично участвовали  в политическом процессе. На этом этапе  партия стремилась к захвату власти, но это происходило не без серьезных  разногласий относительно путей  достижения главной цели большевиков. Если коллеги Ленина и соглашались  с его линией, то только после  оживленных дискуссий и тщательного  выяснения настроений и мнений низов  партии. Существовавшие в рамках партии группировки воспринимались как  естественное проявление внутрипартийной  демократии.

После завоевания власти, оказавшись в условиях гражданской войны, партия претерпела еще одну глубокую трансформацию. Она стала милитаризированной и  в высшей степени централизованной, подчиненной самой строгой дисциплине. Кадры находились в состоянии  мобилизации и расставлялись  в соответствии с необходимостью, которую определял Центральный  Комитет партии и подведомственные ему структуры. Выборы секретарей местных  партийных организаций стали  редкостью и были заменены назначением  сверху. Центр стал всемогущим, хотя о таком развитии событий впоследствии часто сожалели как о неизбежном зле в условиях войны. В общем-то обстановка на самом деле требовала  этого. Вместе с тем существовали различные фракции и внутрипартийные  дискуссии продолжали иметь место, а общероссийские конференции и  съезды созывались регулярно.

Во время гражданской  войны каких-либо признаков «религиозного» поклонения Ленину в партийных организациях не существовало. Его авторитет был  огромен, но вместе с тем критика  линии партии и лично Ленина подчас принимала острый характер. Едва ли хоть один лидер или активист любого уровня в то или иное время не участвовал в полемике по поводу проводимой Лениным политики или даже не выступал против нее.

Одним из факторов, способствовавшим переменам в партии, явились непостоянство  ее численного состава и меняющийся социальный состав, характерные для  тех лет. В период с октября 1917 г. по лето 1918 г. в партии состояло 350 тыс. членов. Эта цифра впоследствии снизилась до 150 тыс., а затем вновь  начала расти, достигнув к весне 1921 г. 600 тыс.[10] Иначе говоря, численность  партийных рядов наиболее значительно  выросла как раз в тот период, когда поддержка новой власти народными массами была наименьшей — в 1920—1921 гг. Было ли это какой-то аномалией? Возможно, нет.

К концу гражданской войны  многие желавшие вступить в партию считали, что новая власть пришла надолго. Рост партийных рядов отражал  тот факт, что какой-либо альтернативы новой власти больше не было и не предвиделось, несмотря на невероятное  количество различных волнений, порожденных  политикой «военного коммунизма». Моральные качества вступавших в  ряды коммунистов беспокоили партийное  руководство, понимавшее необходимость  эффективного управления государством. Обстановка усугублялась тем, что в  правящую партию устремилось большое  число карьеристов и жуликов, надеявшихся воспользоваться официальным  положением РКП(б) в жизни общества и государства.

К весне 1921 г. партийная статистика свидетельствовала о том, что 90 % составляли вступившие в партию в  период гражданской войны[11]. Дореволюционные  кадры, даже те, кто вступил в партию в 1917 г., потонули в огромной массе  вновь принятых, многие из которых  были активными участниками боевых действий и вполне естественно являлись продуктом военной, если не милитаристской политической культуры. Новые пополнения привнесли в партию этот дух, и  он присутствовал в тех или  иных формах в течение десятилетий. Несмотря на массовые изменения в  социальном составе партии, старая гвардия еще долго была у руля и использовала в дискуссиях в  своей среде терминологию и аргументы, которых основная часть рядовых  членов партии просто не понимала. Поэтому  можно сказать, что старая гвардия  на время превратилась в самостоятельную  партию внутри большей партии.

Роль крестьянства в этих событиях была многогранна. Являясь  важным фактором русской истории, оно  приобрело особенно значительный вес  в обществе в период гражданской  войны. Во-первых, в 1917 — 1918 гг. оно совершило  собственную подлинную аграрную революцию со своими целями и методами. Во-вторых, вольно или невольно крестьянство стало оплотом большевистской революции  и новой власти. Без его поддержки  большевистская революция была бы невозможна. Но крестьянство не только сделало  большевистскую революцию возможной, но также взвалило на себя и на весь режим бесконечное количество проблем. Поддержка крестьянства была непредсказуемой, то усиливаясь, то ослабевая, то опять  усиливаясь.

Каждый раз, когда в  условиях гражданской войны крестьяне  колебались, соответственно менялись линии фронтов. Вооруженные силы красных и белых метались к  Москве и от Москвы по бесконечным  просторам России[12]. Поддержка крестьянства была не чем иным, как расчетом, жестко увязанным с владением землей. Этот аспект революции — перераспределение  частного землевладения — был  исключительно важным для широких  слоев крестьянства. Белые были слепы  в этом решающем вопросе и поплатились. После того как белые были побеждены, крестьяне повернули против большевиков, чтобы отплатить им, в свою очередь, за их несправедливости и ошибки.

До сих пор идут споры  о том, почему, когда опасности  возвращения помещиков уже не существовало, большевики продолжали политику продразверстки, насильственного изъятия зерна у крестьян с помощью особой «продовольственной армии». Мотивы этой политики освещаются под разным углом зрения. С одной стороны, принимаются во внимание идеологические соображения, которые большевики подводили под фундамент политики военного коммунизма; особое место здесь занимала идея уничтожения рынка. С другой стороны, нельзя отрицать, что в складывавшихся условиях новая власть должна была получить зерно от крестьян каким-то иным путем, помимо рыночного. Но это сочетание утопии и необходимости, по сути дела, опустошило крестьянские амбары. Заявления о том, что такой политике не было альтернативы, сомнительны. Следует также задать вопрос, нельзя ли было раньше, чем весной 1921 г., начать проводить стратегию, подобную нэпу.

Два других направления политики партии, менее освещаемые в литературе, стали колоссальной ошибкой, которая  усилила возмущение крестьянства. Во-первых, это начатая в 1921 г. коллективизация, которая, по крайней мере в первый период, проводилась со значительным напором и перегибами. И хотя Ленин  быстро почувствовал опасность, которой  были чреваты такие меры, и попытался  нажать на тормоза, ответственность  за эту политику лежала на нем.