Максим Грек приступил
к громадной работе, выступая
в качестве переводчика и ученого-филолога,
выделяя разные способы толкования
Священного писания – буквальный,
иносказательный и духовный (сакральный).
Принципы филологической науки,
которыми пользовался Максим, являлись
самыми передовыми для той
эпохи. В лице Максима Грека
Россия впервые столкнулась с ученым-энциклопедистом,
имевшим глубокие познания в области богословия
и светских наук. Поэтому, возможно, его
дальнейшая судьба оказалась где-то закономерной.
Подобным отношением
к православным книгам Максим
вызвал недоверие к себе (и
к грекам вообще), поскольку русские
люди считали себя хранителями
и столпами православия, а он
– вполне обоснованно – заставил
их усомниться в собственном
мессианстве. К тому же после
заключения Флорентийском унии
греки в глазах русского общества
лишились прежнего авторитета
в вопросах веры. Только немногие
священнослужители и светские
лица признали правоту Максима:
«Максимом мы Бога познали,
по старым книгам мы только
Бога хулили, а не славили». К
сожалению, Максим дал втянуть
себя в распри при великокняжеском
дворе и попал под суд, очутившись
в итоге в заточении в монастыре,
где и скончался.
Однако проблема с
пересмотром книг осталась по-прежнему
нерешенной, и «всплыла» во время
правления Ивана IV Грозного. В
феврале 1551 г., по инициативе митрополита
Макария, был созван собор, приступивший
к «церковному устроению», выработке единого
пантеона русских святых, введения единообразия
в церковную жизнь, получивший название
Стоглавого.
Митрополит Макарий, возглавляя
ранее новгородскую церковь (Новгород
являлся более древним религиозным центром,
чем Москва), вполне определенно придерживался
Иерусалимского устава, т.е. крестился
тремя перстами (как и в Пскове, Киеве).
Однако когда он стал московским митрополитом,
Макарий принял крестное знамение двумя
перстами.
На Стоглавом соборе
верх одержали сторонники старины,
и под страхом проклятия Стоглав
запретил «трегубую [т.е. произносимая
троекратно] аллилуйю» и троеперстное
знамение, признал преступлением
против догматов веры бритье
бороды, усов. Если бы Макарий столь
же яростно принялся вводить троеперстное
знамение, как это сделает позднее Никон,
раскол наверняка произошел бы раньше.
Однако собор принял
решение о переписке священных
книг. Всем писцам рекомендовалось
писать книги «с добрых переводов»,
потом тщательно править их
для недопущения искажений и
ошибок при копировании священных
текстов. Впрочем, из-за дальнейших
политических событий – борьба
за Казань, Ливонская война (тем
более Смута) – дело о переписке
книг заглохло.
Хотя Макарий проявил
достаточную долю равнодушия к внешней
стороне обрядности, проблема осталась.
Греки, жившие в Москве, монахи из Киевской
духовной академии придерживались мнения
о приведении обрядов, совершаемых в церквях
Русского государства, к «единому знаменателю».
Московские «хранители старины» ответствовали,
что греков и киевлян нельзя слушать, поскольку-де
они под магометанским игом живут и учатся
«по латинам», а «кто по латыни научился,
тот с правого пути совратился».
Во время правления
Алексея Михайловича и патриарха
Иосифа, после долгих лет Смуты
и начавшегося восстановления
Русского государства, проблема
с введением троеперстия и
переписке книг снова стала
«злобой дня». Был организована
комиссия «справщиков» из самых
известных протопопов и священников,
как московских, так и иногородних.
За дело они взялись рьяно,
но… далеко не все владели
греческим языком, многие являлись
ярыми противниками «новогреческих»
обрядов. Поэтому основное снимание
сосредоточили на древнеславянских
переводах, страдавшими ошибками,
с греческих книг.
Так, издавая в 1647
г. книгу Иоанна Лествичника, в
послесловии говорилось, что в распоряжении
книгопечатников находились много списков
данной книги, «но вси несогласием друга
друзей в немале согласуют: иже в сей напреди,
то в друзей назади в преносе речения словес
и не по ряду и не точию же се, но в сущих
речех и толкововавших много не сходятся».
«Справщики» были людьми
умными и могли цитировать
главами священные книги, но
не могли судить о первостепенной
важности Евангелия, Жития святых,
книги Ветхого Завета, поучений
отцов церкви и законов греческих
императоров. Тем более «справщики» оставили
в неприкосновенности исполнение церковных
обрядов, поскольку это выходило за пределы
их полномочий – подобное могло произойти
только решением собора иерархов церкви.
Особое внимание в
церковной реформе занимает, естественно,
дилемма – насколько обоснованно
креститься тремя (двумя) перстами?
Данный вопрос является очень
сложным и отчасти противоречивым
– никониане и старообрядцы
толкуют его по-разному, разумеется,
отстаивая собственную точку
зрения. Обратимся к некоторым
деталям.
Во-первых, православие
Русь приняла, когда византийская
церковь следовала Студийскому
уставу, ставшему основой русскому
(Владимир Красное Солнышко, крестивший
Русь, ввел крестное знамение
двумя перстами). Однако в XII - XIII
вв. в Византии получил широкое
распространение другой, более совершенный,
Иерусалимский устав, являвшийся
шагом вперед в богословии (поскольку
в Студийском уставе вопросам
богословия отводилось недостаточно
места), в котором и провозглашалось
троеперстное знамение, «трегубая
аллилуйя», отменялись поклоны
на коленях, когда молившиеся
били челом о землю и др.
Во-вторых, строго в
древневосточной церкви нигде
не установлено, как надо креститься
– двумя либо тремя перстами.
Поэтому крестились и двумя,
и тремя, и даже одним перстом
(например, во времена константинопольского
патриарха Иоанна Златоуста в
конце IV в. н.э.)! С XI в. в Византии
крестились двумя перстами, после
XII в. – тремя; правильным считались
оба варианта (в католицизме, например,
крестное знамение осуществляется
всей рукой).
4
Реформа
Смута поколебала авторитет
церкви, а споры о вере и обрядах
стали прологом к церковному расколу.
С одной стороны, высокое мнение
Москвы о собственной чистоте
православия, с другой – непонимание
греками как представителями
древнего православия обрядов Русской
церкви и следование ею московским
рукописным книгам, которые не могли
являться первоисточником православия
(на Русь православие пришло из Византии,
а не наоборот).
Никон (ставший шестым
русским патриархом в 1652 г.), сообразно
твердому, но упрямому характеру
человека, не обладающего широким
кругозором, решил пойти прямым
путем – насильственным. Первоначально
он повелел креститься тремя
перстами («сими тремя персты
подобает всякому православному
христианину изображать на лице
своем крестное знамение; а кто
крестится двумя перстами –
тот проклят!»), повторять возглас
«Аллилуйя» три раза, служить
литургию на пяти просфорах,
писать имя Иисус, а не Исус
и др.
Собор 1654 г. (после принятия
Украины под власть Алексея
Михайловича) оказался «коренным
переворотом» в русской православной
жизни – он одобрил новшества
и внес изменения в богослужение.
Константинопольский патриарх и
другие восточные православные
патриархи (Иерусалимский, Александрийский,
Антиохийский) благословили начинания
Никона.
Имея поддержку царя,
даровавшего ему титул «великого
государя», Никон вел дело торопливо,
самовластно и круто, требуя
немедленного отказа от старых
обрядов и точного исполнения
новых. Старорусские обряды предавались
осмеянию с неуместной запальчивостью
и резкостью; грекофильство Никона
не знало предела. Но оно имело в основе
не преклонение перед эллинистической
культурой и византийским наследием, а
провинциализм патриарха, выбившегося
из простых людей и претендовавшего на
роль главы вселенской греческой церкви.
Более того, Никон отвергал
научные знания, ненавидел «еллинскую
мудрость». Так, патриарх пишет царю: «Христос
не учил нас диалектике ни красноречию,
потому что ритор и философ не может быть
христианином. Аще кто от христиан не истощит
от своего помышления всяку премудрость
внешнюю и всяку память еллинских философов,
не может спастися. Премудрость еллинская
мати всем лукавым догматам».
Широкие народные массы
не восприняли столь резкого
перехода к новым обычаям. Книги,
по которым жили их отцы
и деды, всегда считались священными,
а теперь - проклятыми?! Сознание
русского человека не было
подготовлено к подобным переменам,
и не понимало сущности и
коренных причин проводимой церковной
реформы, а им, конечно, никто
ничего не удосужился объяснить.
Да и возможно ли было какое-либо
объяснение, когда священники в
деревнях не обладали большой
грамотностью, являясь плоть от
плоти и кровь от крови такими
же крестьянами (вспомним слова
новгородского митрополита Геннадия,
сказанные им еще в XV в.), а
целенаправленная пропаганда новых
идей отсутствовала?
Поэтому низы встретили
нововведения «в штыки». Старые
книги частенько не отдавали,
прятали их, либо крестьяне бежали
с семьями, скрываясь, в леса
от никоновых «новин». Иногда старые
книги местные прихожане не отдавали,
поэтому кое-где применяли силу, происходили
драки, заканчивавшиеся не только увечьями
или ушибами, но и убийствами.
Усугублению ситуации
способствовали ученые «справщики»,
порой прекрасно знавшие греческий
язык, но в недостаточной степени
владевшие русским. Вместо грамматического
исправления старого текста, они
давали новые переводы с греческого
языка, незначительно отличавшиеся
от старых, усиливая и без того
сильное раздражение у крестьянской
массы.
Например, вместо «дети»
теперь печаталось «отроци»; слово
«храм» заменили на слово «церковь», и
наоборот; вместо «ходив» - «пешешествовав».
Ранее говорили: «Запрещается ти, диаволе,
Господь наш Исус Христос, пришедший в
мир и вселивыйся в человецех»; в новом
варианте: «Запрещает тебе Господь, диаволе,
пришедый в мир и вселивыйся в человецех».
Оппозиция Никону сформировалась
и при дворе, среди «лютчих
людей» (но весьма незначительная, поскольку
более чем подавляющая часть староверов
«комплектовалась» из простонародья).
Так, в некоторой мере олицетворением
старообрядчеству стала боярыня Ф.П. Морозова
(во многом благодаря знаменитой картине
В.И. Сурикова), одна из самых богатых и
знатных женщин в русском дворянстве,
и ее сестра княгиня Е.П. Урусова. Про царицу
Марию Милославскую говорили, что она
спасла протопопа Аввакума (по меткому
выражению русского историка С.М. Соловьева,
«богатырь-протопоп») – одного из наиболее
«идейных оппозиционеров» Никону. Даже
когда почти все пришли «с повинной» к
Никону, Аввакум остался верен себе и решительно
отстаивал старину, за что и поплатился
жизнью – в 1682 г. его вместе «со союзники»
заживо сожгли в срубе (5 июня 1991 г. в родном
селе протопопа, в Григорово, состоялось
открытие памятника Аввакуму).
Константинопольский
патриарх Паисий обратился к Никону
со специальным посланием, где, одобряя
реформу, проводившуюся на Руси, призывал
московского патриарха смягчить меры
по отношению к людям, не желающим принимать
сейчас «новины». Паисий соглашался на
существование в некоторых областях и
регионах местных особенностей: «Но если
случится, что какая-нибудь церковь будет
отличаться от другой порядками, неважными
и несущественными для веры; или такими,
которые не касаются главных членов веры,
а только незначительных подробностей,
например, времени совершения литургии
или: какими перстами должен благословлять
священник и т.п. Это не должно производить
никакого разделения, если только сохранится
неизменно одна и та же вера».
Однако в Константинополе
не понимали одну из характерных
черт русского человека: если
запрещать (либо разрешать) –
обязательно всё и вся; принцип
«золотой середины» правители судеб в
истории нашей страны находили очень и
очень редко…
Организатор реформы,
Никон, недолго пробыл на патриаршем
престоле – в декабре 1666 г.
его лишили высочайшего духовного
сана (вместо него поставили «тихого
и незначительного» Иоасафа II , находившегося
под контролем царя, т.е. светской власти).
Причиной тому являлась крайняя амбициозность
Никона: «Видишь ли, государь, - обращались
к Алексею Михайловичу недовольные самовластием
патриарха, - что он возлюбил стоять высоко
и ездить широко. Управляет этот патриарх
вместо Евангелия бердышами, вместо креста
– топорками». Светская власть одержала
победу над духовной.
Староверы подумали, что
возвращается их время, но глубоко
ошибались – поскольку реформа
полностью отвечала интересам
государства, она стала проводиться
и дальше, под руководством царя.
Собор 1666-1667 гг. завершил
торжество никониан и грекофилов.
Собор отменил решения Стоглавого собора,
признав, что Макарий с иными московскими
иерархами «мудрствовал невежеством своим
безрассудно». Именно собор 1666-1667 гг. положило
начало русскому расколу. Отныне все несогласные
с введением новых деталей исполнения
обрядов подлежали отлучению от церкви.
Преданные анафеме ревнители старого
московского благочестия получили название
раскольников, или староверов и подверглись
жестоким репрессиям со стороны властей.
5
Опала Никона
Опала настигла Никона исподволь,
почти незаметно. Сначала обидели
дворянина из патриарших служилых людей,
и обидчик остался безнаказанным,
чего раньше и представить было невозможно.
Потом царь перестал появляться в
Успенском соборе, где служил патриарх.
9 июля 1658 г. к Никону пришел князь
Юрий Ромодановский и сказал: "Царское
величество на тебя гневен, ты пишешься
великим государем, а у нас
один великий государь - царь". Никон
возразил, что этот титул был дарован
ему самим царем, о чем свидетельствую
писанные его рукой грамоты. "Царское
величество, - продолжал Ромодановский,
- почтил тебя как отца и пастыря,
но ты этого не понял; теперь царское
величество велел мне сказать
тебе, чтоб ты вперед не писался и
не назывался великим государем,
и почитать тебя вперед не будет".
После этого разговора Никон
решился на отчаянный шаг. Он обратился
к народу со словами, что больше не
хочет быть патриархом, снял с себя
патриарший клобук, облачился в простое
монашеское одеяние и пешком пошел
в Новый Иерусалим. В письме к
царю Никона отрекался от патриаршего
престола и смиренно просил пожаловать
келью, в которой он мог провести
остаток своих дней. Очевидно, Никон
рассчитывал, что царь Алексей Михайлович,
испугавшись его демонстративного
ухода, примириться с ним. Но, как
оказалось, Никон допустил ошибку, переоценив
степень своего влияния на царя.
Алексей Михайлович отказался лично
беседовать со своим недавним учителем
и через своих посланцев довольно
холодно попросил его остаться патриархом,
а когда Никон заупрямился, не
стал настаивать. При царском дворе
откровенно радовались падению всесильного
владыки. Впоследствии Никон жаловался,
что близкий к царской семье
боярин С.Л. Стрешнев назвал свою собаку
Никоном и научил ее сидеть и благословлять
передними лапами, и несмотря на
патриаршее проклятие, по-прежнему был
в чести при царе.