Гражданско-правовые меры по предупреждению коррупции

злоупотребление служебным положением - совершение какого-либо действия или бездействия, в нарушение законодательства, публичным  должностным лицом при выполнении своих функций с целью получения  какого-либо неправомерного преимущества для себя самого или иного физического  или юридического лица;

незаконное  обогащение - значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать;

подкуп  в частном секторе - обещание, предложение  или предоставление, лично или  через посредников, какого-либо неправомерного преимущества любому лицу, которое  руководит работой организации  частного сектора или работает, в  любом качестве, в такой организации, для самого такого лица или другого  лица, с тем, чтобы это лицо совершило, в нарушение своих обязанностей, какое-либо действие или бездействие; вымогательство или принятие, лично или через посредников, какого-либо неправомерного преимущества любым лицом, которое руководит работой организации частного сектора или работает, в любом качестве, в такой организации, для самого такого лица или другого лица, с тем, чтобы это лицо совершило, в нарушение своих обязанностей, какое-либо действие или бездействие;

хищение имущества в частном секторе;

отмывание доходов от преступлений - конверсия  или перевод имущества, если известно, что такое имущество представляет собой доходы от преступлений, сокрытие или утаивание подлинного характера, источника, местонахождения, способа  распоряжения, перемещения, прав на имущество  или его принадлежность, если известно, что такое имущество представляет собой доходы от преступлений.

1.3.Современная коррупция в России и ее мировые аналоги

В современной  России существенно смягчено наказание за взятки.

В 1991 году на территории России смертная казнь  за получение взятки была отменена. Однако проведение экономических и  политических реформ, имевших следствием рост корыстных преступлений, включая  взятки, потребовало принятия дополнительных мер. Уже в 90-е годы был принят ряд документов, касавшихся борьбы с коррупцией, но это не изменило ситуацию. В списке стран с самыми высокими показателями подкупа при  получении государственных заказов  Россия постоянно занимает одно из первых мест наряду с такими странами, как Таиланд, Индонезия, Филиппины, Индия, Китай, Сирия, Лаос, Эквадор, Беларусь, Парагвай, Кот-д’Ивуар.

В индексе  восприятия коррупции 2012 года Россия набрала 2,1 балла и заняла 147 место из 180 возможных. Индекс Восприятия Коррупции, составляемый Трансперенси Интернешнл (Tranс.parency International), измеряет уровень восприятия коррупции в государственном секторе той или иной страны и является составным индексом, основанным на данных опросов, проведенных среди экспертов и в деловых кругах. Индекс Восприятия Коррупции за 2012 года ранжирует 180 стран мира (то же число, что и в 2007 году) по шкале от 0 до 10 баллов, причем ноль обозначает самый высокий уровень восприятия коррупции, а десять – наименьший. Индекс 2,1 является самым низким показателем России за последние восемь лет. Россия, занимающая 147-е место по индексу восприятия коррупции, находится между Бангладеш и Кенией.

Ничего  удивительного в этих данных нет, если учесть, что высочайший уровень  коррупции в стране признается как  простыми россиянами, так и высшим руководством страны. Данные индекса  восприятия коррупции практически  полностью совпадают с данными  российских исследовательских центров  опубликованными в сентябре 2012 года- Всероссийского центра изучения общественного мнения и Фонда «Общественное мнение».

По данным Всероссийского центра изучения общественного  мнения, три четверти россиян считают  уровень распространенности коррупции  в России высоким и очень высоким, и лишь 14 процентов считают его  низким и ни один человек не ответил, что коррупции у нас в стране нет вовсе.

По данным того же исследования 43 процента россиян  не отметили какого-нибудь улучшения  ситуации с коррупцией в течение  последнего года, а 32 процента хоть и  заметили усилия властей по обузданию  коррупции, но не считают их успехи значительными. Согласно же данным Фонда  «Общественное мнение» более  половины предпринимателей России (56 процентов) платят взятки и 44 процента жителей  страны считают допустимой возможность  дачи взятки должностному лицу [18].

Существует  функциональная зависимость между  масштабом коррупции и интересом  к исследованию данного социального  явления. Эта связь проявляется  тогда, когда коррупция достигает  критической черты, а она сама и ее последствия осознаются обществом  как социальная проблема. Общество начинает искать ответ на вопрос о  причинах роста коррупции, пытаясь  выработать практические меры борьбы, а точнее, контроля над ней.

Коррупция многолика, поэтому она является предметом исследования разных научных  дисциплин. От аспекта рассмотрения коррупции зависит и точка  зрения на ее причины и сущность, которые могут быть выявлены лишь в междисциплинарном исследовании.

1.4.Основные подходы к исследованию коррупции

Существуют  четыре основных подхода к исследованию коррупции. Первый — это традиционный, «идеалистически-философский», известный  также как «морализаторский»  или «конвенциональный». Представителем этого направления был К.Фридрих, вклад которого в исследование данного  вопроса иногда ускользает от внимания исследователей [21, с. 145]. Он рассматривал коррупцию как поведение, отклоняющееся  от преобладающих в политической сфере норм и обусловленное мотивацией получения личной выгоды за общественный счет. Личная выгода не обязательно  имеет денежно-финансовый характер. Она может быть связана с продвижением по службе самого коррупционера, членов его группы поддержки или иными  преимуществами для членов его семьи  и приближенных. К.Фридрих увязывал степень коррумпированности власти с контекстом ее осуществления, степенью консенсуса, достигнутого в обществе, а факторами, сдерживающими коррупцию, считал оппозиционные власти движения и свободную прессу. Для К.Фридриха коррупция — явление почти  однозначно негативное, «патология политики», при которой «порча» затрагивает  и государственных чиновников, и  властные институты, хотя он и признает ее функциональность до определенного  предела. Следует подчеркнуть и  еще один важный момент во взглядах К.Фридриха на коррупцию. Он считает  ее одним из непременных спутников  политики и окончательная победа над коррупцией для него — задача утопическая. Тем не менее, ей нужно  давать энергичный отпор, чтобы болезнетворные зародыши не распространялись и не разрушали политическую систему [22; 4, С.. 482].

Второе  направление — «ревизионистская»  школа анализа коррупции. Эта  школа связана с работами исследователей проблем стран третьего мира. Большинство  политологов и социологов считают  коррупцию болезнью развивающихся  обществ, результатом, следствием или  проявлением незавершенной модернизации и бедности. Представители этой школы  Хосе Абуэва, Дэвид Бэйли, Натаниэль  Лефф, Колин Лейес выступали против односторонне-негативистского подхода  к коррупции как общественной патологии. Напротив, они утверждали, что коррупция может выполнять  позитивные функции в плане интеграции, развития и модернизации обществ  «третьего мира» [24; 25; 26; 27].

Распространение рыночных отношений, с одной стороны, и бюрократизация власти и управления, с другой, разрушают связи патримониального господства, традиционные формы групповой  солидарности, характерные для доиндустриальных обществ. Однако в развитых странах  это более продолжительный процесс, и, что еще важнее, в западных странах  вместо личной зависимости между  индивидами установились по преимуществу договорные отношения, регулируемые правом, что явилось результатом длительного  поиска гражданских форм защиты и  солидарности. В обществах, форсирующих  модернизацию, а также в тех, где  состояние переходности по различным  причинам приобретает характер «зависимого  развития» и исторически сильны государственные начала в общественной жизни, затруднено формирование институтов, свойственных модернизированным обществам, или их существование дисфункционально. Отношения типа «патрон–клиент», являясь  естественной формой защиты индивида в традиционном обществе, имеют все  шансы сохраниться и в период модернизации. Они могут проявляться  по-разному и нередко воспринимаются как коррупционные. Что касается развитых стран, успешно и давно  осуществивших модернизацию, то сохранение различных форм личной зависимости  и господства в публичной сфере, которые реализуются, в частности, в актах обмена индивидов и представителей государственной власти, означает коррупцию институтов.

Экономические, рыночно-центристские подходы к  изучению коррупции рассматривают  ее как форму социального обмена, а коррупционные платежи —  как часть трансакционных издержек. Среди исследователей, работающих в  этом русле, чаще всего называют С.Роуз-Аккерман [28]. В рамках этого подхода коррупция  связывается с чрезмерным вмешательством государства в экономические  процессы. Коррупция может быть вполне функциональна, поскольку является противовесом излишней бюрократизации. Она выступает средством ускорения  процессов принятия управленческих решений и способствует эффективному хозяйствованию. Следует отметить, что эти положения первоначально  были сформулированы для стран с  централизованно-управляемой экономикой, к которым относилась Союз Советских  Социалистических Республик и Россия, а также страны третьего мира. В  дальнейшем разработчики данного направления  аналогичным образом подходили  к анализу коррупции в развитых странах с рыночной экономикой, выступая против расширяющегося государственного участия. В рамках этого подхода  рассматривает коррупцию автор  известной теории коллективных благ М.Олсон.

В преамбуле  к Национальному плану противодействия  коррупции, предложенному Д.Медведевым, содержится подобная позиция: «Несмотря  на предпринимаемые меры, коррупция, являясь неизбежным следствием избыточного  администрирования со стороны государства, по-прежнему серьёзно затрудняет нормальное функционирование всех общественных механизмов, препятствует проведению социальных преобразований и повышению эффективности национальной экономики, вызывает в российском обществе серьёзную тревогу и недоверие  к государственным институтам, создаёт  негативный имидж России на международной  арене и правомерно рассматривается  как одна из угроз безопасности Российской Федерации» [30].

Наконец, ортодоксальный марксистский подход, в рамках которого коррупция рассматривалась  как основной порок капитализма, потерял свое значение вследствие крушения коммунистических режимов и всеобщего  признания факта широкого распространения  в них коррупции. Теперь известны концепции, которые, напротив, утверждают, что коррупция являлась важной характеристикой  повседневной жизни социалистических стран, структурным элементом их экономической и политической системы. Таким образом, этот подход скорее примыкает  к третьему из рассматриваемых направлений.

Социологический и экономический подходы к  коррупции отличаются от юридического.

 Юристов  интересует, прежде всего, сам  факт криминального события, момент  преступления. Коррупция — это, прежде всего, отношение, в котором одна из сторон непременно является представителем власти. Другая сторона ему противостоящий субъект, заинтересованный в получении неких услуг (благ), следовательно, это - отношение обмена. С точки зрения отношений обмена можно предположить, что модели коррупции могут выглядеть следующим образом:

представитель власти — субъект бизнеса;

чиновник–политик;

представитель власти — индивиды, решающие свои частные  проблемы, не связанные с бизнесом или политикой.

Анализ  внутренних взаимодействий бюрократического аппарата позволяет придти к выводу, что на самом деле все эти модели имеют трехчленную структуру  «шеф — агент — клиент». Э.К.Бэнфилд  считал, что «коррупция становится возможной, когда существуют три  типа экономических агентов: уполномоченный, делегирующий полномочия и третье лицо, доходы и потери которого зависят  от уполномоченного. Уполномоченный подвержен  коррупции в той мере, в какой  он может скрыть коррупцию от делегирующего  полномочия. Он становится коррумпированным, когда приносит интересы делегирующего полномочия в жертву собственным, нарушая при этом закон» [38, с. 20].

Анализ  поведения и его мотивации  на микроуровне позволяет многое понять, однако не дает возможности  ответить на вопрос, почему модели коррупционного поведения приобретают массовый характер и становятся привычно-типическими  в России. Эти достаточно универсальные  положения следует вписать в  конкретный социальный контекст современной  России.

Политические  и экономические реформы означали снятие многих ранее существовавших запретов и ограничений самостоятельных  социальных действий и установление новых для бывших советских граждан  прав и свобод. «Возросшая самостоятельность  социальных субъектов» в условиях дефицита правовых установлений и традиционного  для России правового нигилизма  имеет следствием расширение поля произвола  и беззакония в различных сферах жизнедеятельности общества, включая  и все уровни иерархии власти. Произошла  определенная «институционализация неправовой свободы».

По мнению М.Шабановой, в контексте социальных взаимодействий феномен коррупции (взяточничества, казнокрадства и  так далее) — это «двусторонние  солидаристические неправовые взаимодействия». На высших уровнях властной иерархии — это солидарность в незаконном расходовании средств бюджета, заключение заведомо убыточных для казны  договоров, невыгодная для государства  приватизация, принятие законов ориентированных  исключительно на групповые интересы [39, с. 59]. Об этом же писал и Л.Косалс. Быстрый слом прежнего механизма, поощрявшего  следование социальным нормам, и, следовательно, механизма санкций за их нарушение, ведет к тому, что индивиды и  социальные группы теряют ориентиры  своей деятельности, нарушается социальный порядок. По мнению Л.Косалса, происходит «неформальная институционализация  множества экономических феноменов». Он приводит примеры, среди которых, в частности, незаконная приватизация государственной собственности [40, с. 49]. Однако «Государственное вмешательство  и взяточничество, вероятнее всего, питают и усиливают друг друга. В традиционно коррумпированных государствах старая элита пытается убедить общество в необходимости государственного вмешательства, чтобы поддерживать приток взяток» [41]. «Приватизация может снизить коррупцию, выведя некоторые активы из под контроля государства и преобразовав произвольные государственные решения в частные, продиктованные рынком» [42]. Даже с учетом того, что в процессе приватизации возникают дополнительные возможности для коррупции, они существуют лишь временно, пока происходит сам процесс передачи государственной и муниципальной собственности в частные руки.