Установление отцовства

Данная норма  предусмотрена для случаев, когда при производстве искусственного оплодотворения используются донорские мужские половые клетки. Супруг, давший согласие на применение этого метода жене, в момент регистрации ребенка, безусловно, знает, что не является «кровным» отцом ребенка, поэтому никакого нарушения его права не происходит. Согласие на применение метода искусственного оплодотворения, данное таким лицом, приравнивается к акту добровольного признания отцовства и поэтому не может быть отозвано. Лицо, знавшее в момент записи, что оно не является отцом ребенка, не вправе впоследствии оспаривать отцовство.

 Однако, в  отличие от п. 2 ст. 52 КоБС, п. 3 ст. 52 КоБС не запрещает оспаривать  запись об отцовстве из-за отсутствия  кровной связи, а запрещает  ссылаться при этом на факт  применения методов искусственной репродукции. Иными словами, супруг может оспорить свое отцовство, но основания предъявления иска должны быть иные, например доказательства того, что ребенок родился не в результате применения методов вспомогательных репродуктивных технологий [4].

Один из наиболее дискуссионных вопрос установления происхождения ребенка, рожденного суррогатной матерью. Проблема соотношения  прав суррогатной матери и лиц, ожидающих  передачи ребенка (супругов или одинокой матери), сложна и многогранна. Суррогатное  материнство серьезно пошатнуло, казалось, незыблемый постулат – мать та, кто родила. Практика рождения ребенка для других лиц создала почву для споров о том, кто имеет право выступать юридической матерью – та, которая родила, или та, чья яйцеклетка была оплодотворена.

 С одним  из первых громких судебных  скандалов по поводу установления  субъекта родительских прав было  связано рассмотрение в 1987 г.  в штате Нью-Джерси (США) дела  «Стерн против Уайтхед», получившего  широкую международную известность  под названием «Дело бэби М.» . Истцами выступали генетические родители, а ответчицей – суррогатная мать, отказавшаяся после родов передать ребенка генетическим родителям. При решении вопроса о субъекте родительских прав суд встал на сторону генетических родителей, создав, таким образом, первый в истории судебный прецедент, имеющий большое значение при рассмотрении аналогичных споров. По результатам опроса общественности три четверти американцев решение суда поддержали.

В то же время  первый в Австралии судебный процесс о суррогатном материнстве, состоявшийся в ноябре 1997 г., закончился в пользу суррогатной матери, а соглашение о вынашивании ребенка суд признал недействительным .

Приведенные примеры  показывают, что мировая судебная практика не имеет единого подхода  к разрешению данной проблемы. В одних государствах приоритетными признаются интересы суррогатной матери, в других – генетических родителей. Так, законодательство Англии основывается на том, что женщина, выносившая и родившая ребенка, имеет некоторые права на него. Генетические родители приобретают права в порядке усыновления только после того, когда суррогатная мать откажется от ребенка [14, с. 245].

В Калифорнии (США) все права на ребенка, рожденного суррогатной матерью, предоставляются  его генетическим родителям. Подобным образом решаются вопросы в некоторых странах СНГ. В Семейном кодексе Украины (ст. 123 п. 2) закреплено положение о том, что в случае переноса другой женщине эмбриона, зачатого супругами, родителями ребенка являются именно супруги. В 2004 г. в Республике Казахстан был принят закон «О репродуктивных правах граждан и гарантиях их осуществления», который устанавливает, что суррогатная мать не вправе отказаться от передачи рожденного ей ребенка лицам, заключившим с ней договор, а равно передавать ребенка другим лицам (п. 4 ст. 17).

В соответствии со ст. 53 Кодекса Республики Беларусь о браке и семье ст. 53 матерью  ребенка, рожденного суррогатной матерью, признается его генетическая мать.

Российское  законодательство факт вынашивания  или рождения ребенка признает более социально и эмоционально значимым, нежели его генетическое происхождение. Закрепление приоритета интересов суррогатной матери свидетельствует о замещении «принципа происхождения» «принципом признания» в современном семейном праве, в соответствии с которым намерение лица признать ребенка своим рассматривается как наиболее значимое по сравнению с наличием генетической связи между потенциальным родителем и ребенком.

По мнению М.В. Антокольской, решение, предложенное законодателем, является «весьма удачным» и должно быть признано «одним из достижений нового Семейного кодекса» . Автор считает, что в процессе беременности и родов у суррогатной матери могут проявиться материнские чувства, способные полностью изменить ее отношение и к ребенку, и к заключенному соглашению. Следовательно, если бы суррогатная мать была обязана законом передать ребенка лицам, заключившим с ней договор, это могло бы оказаться для нее столь же тяжелой утратой, как потеря собственного ребенка . Данную точку зрения поддерживает и О.Л. Красавчикова: «…независимо от того, есть или нет договор, с момента рождения ребенка между ним и родившей его женщиной возникает семейно-правовая связь, которая не нуждается ни в каком договорном опосредовании» [22, с. 215].

Сторонники  противоположной позиции считают, что родителями ребенка в любом случае должны признаваться лица, предоставившие генетический материал. По мнению словацких юристов Я. Дрогонец и П. Холлендер, при решении вопроса о материнстве следует исходить из цели, преследуемой искусственным оплодотворением. Цель этого метода состоит в лечении бездетности, «поэтому матерью надо признавать ту женщину, на лечение которой было направлено искусственное оплодотворение» . Такого же мнения придерживается М.Н. Малеина: «Если суррогатная мать способна иметь детей естественным способом, то при современной дороговизне оказания медицинских услуг, небольшого количества донорского материала непонятно решение законодателя предоставить ей возможность иметь ребенка путем метода искусственного оплодотворения» [10, с. 172].

 Если суррогатная  мать, состоящая в браке, воспользуется  своим правом оставить ребенка  себе, то исходя из предусмотренного  в ст.53 КоБС принципа презумпции  отцовства отцом чужого ему  ребенка будет зарегистрирован  супруг вынашивающий матери, причем он мог возражать против того, чтобы его жена выступала в роли суррогатной матери, либо мог вообще не знать об этом. Регистрация мужа суррогатной матери в качестве отца ребенка повлечет за собой наложение на него обязанностей, предусмотренных КоБС РБ для родителей, прежде всего обязанности содержать ребенка. Нарушение прав мужчины в данном случае очевидно [4].

Представляется, что право супруга суррогатной  матери оспорить в судебном порядке  отцовство не является надлежащим механизмом защиты его интересов. Единственной мерой, способной хотя бы отчасти гарантировать соблюдение его прав, может стать закрепление на законодательном уровне требования об обязательном получении письменного согласия супруга суррогатной матери на участие его жены в программе суррогатного материнства. Однако дача такого согласия не может расцениваться как готовность супруга к потенциальному отцовству, тем не менее, подписывая его, супруг суррогатной матери принимает на себя определенный риск, связанный с перспективой отцовства, если его супруга откажется передать рожденного ребенка генетическим родителям.

Вторая юридическая  проблема, вытекающая из отказа суррогатной  матери передать ребенка, касается генетического  отца ребенка, предоставившего свои половые клетки. Если суррогатная мать не состоит в браке, при отсутствии совместного заявления родителей или заявления отца ребенка происхождение ребенка от конкретного лица (отцовство) может быть установлено в судебном порядке. Иными словами, оставив ребенка себе, суррогатная мать может подать заявление в суд о признании отцом ребенка мужчины, сперма которого была использована при оплодотворении. Одновременно с иском об установлении отцовства может быть предъявлено требование о взыскании алиментов на содержание несовершеннолетнего ребенка. В соответствии со ст. КоБС РБ при рассмотрении дела об установлении отцовства суд принимает во внимание любые доказательства, с достоверностью подтверждающие происхождение ребенка от конкретного лица[4; 27, с. 135].

Такими доказательствами могут быть данные судебно-биологической экспертизы, результат которой полностью подтвердит генетическое родство ребенка и ответчика. Таким образом, лицо может быть признано отцом ребенка, чьей юридической матерью является не его супруга – женщина, от которой он желал иметь этого ребенка и которая де-факто этой матерью и является, а женщина, с которой он не только никогда не имел половой связи, но которую, вполне вероятно, никогда не видел. Более абсурдную ситуацию трудно себе представить.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На основании  изучения такой актуальной на сегодняшний  день темы, как рассмотрение в суде дел об установлении отцовства, можно  сказать следующее: рассмотрение судом  данной категории дел представляет собой сложный процесс, который  требует подробного исследования и объяснения различных спорных вопросов для правильного и обоснованного разрешения дела.

Результат работы послужил выявлению некоторых недостатков  и неразрешимых моментов в законодательстве по делам об установлении отцовства  и необходимым добавить и изменить некоторые его положения.

Во-первых, является спорным вопрос о том, к каким  искам относятся иски об установлении отцовства. На мой взгляд – это  иски о преобразовании, так как  правоотношение отцовства не может  существовать до вынесения решения суда по делам об установлении отцовства. Решение по преобразовательному иску имеет материально-правовое действие – правообразующее, правоизменяющее или правопрекращающее, и выносится при установлении правомерности изменения или прекращения правоотношения в сложившейся ситуации, является юридическим фактом, входит в юридический состав, содержащийся в конкретной норме материального права и влечет изменение или прекращение спорного правоотношения. Данная точка зрения подтверждается на основании ст.7 ГПК, ст.11 ГК, ч.3 ст.76 КоБС.

Во-вторых, возникают  спорные вопросы, связанные с  подведомственностью дел об установлении отцовства, а именно, разграничение  подведомственности указанных дел  суду и административным органам  загса, в отношении ребенка, который  отобран у матери по решению суда, мать, которого умерла, признана недееспособной либо неизвестно ее местонахождение. По сравнению с ныне действующим законодательством, в Кодексе о браке и семье 1969 года подобные дела были подведомственны органам загса. Сейчас же эти дела решаются в судебном порядке, кроме установления отцовства, в отношении детей, мать которых умерла, признана недееспособной или безвестно отсутствующей, которые не указаны в ст.52 КоБС. На наш взгляд эти дела также должны решаться в суде. Однако, тогда не понятен вопрос в исковом или особом производстве они должны быть рассмотрены. Если это исковое производство, то ответчиком будет ребенок, который может действовать в суде через представителя, но кто тогда будет представлять интересы ребенка; в особом же производстве устанавливается правовая связь с умершим человеком, а в делах данной категории отец жив. Таким образом, этот вопрос должен быть четко урегулирован в действующем законодательстве.

В-третьих, согласно ст.51 КоБС мать не имеет права предъявлять иск об установлении отцовства к человеку, являющемуся донором материала для искусственного оплодотворения, то есть эти дела неподведомственны суду. Это положение неверно, поскольку в ст.51 КоБС суд приходит к выводу об искусственном оплодотворении еще до возбуждения дела, тогда как доказательства должны исследоваться только в судебном порядке. Следовательно нарушаются права ребенка и поэтому представляется правильным изменить положение ст.51КоБС во избежание последующих нарушений и затруднений при рассмотрении дел, сформулировав его следующим образом: требование матери ребенка, родившегося в результате искусственного оплодотворения, к мужчине, явившемуся донором материала для искусственного оплодотворения, не может быть удовлетворено.

В-четвертых, следует урегулировать в законодательстве спорный вопрос о защите прав и интересов несовершеннолетних родителей в суде при рассмотрении дел об установлении отцовства. Некоторые авторы считают, что права и интересы несовершеннолетних в суде должны защищать их законные представители. Но данное мнение представляется неправильным. На сегодняшний день точно урегулировано, что только несовершеннолетняя мать вправе самостоятельно обратиться в суд с иском об установлении отцовства (п.2 постановления Пленума №12), а в отношении несовершеннолетнего отца ничего не сказано. На мой взгляд необходимо закрепить принцип самостоятельного осуществления родительских прав и обязанностей несовершеннолетними родителями. Поскольку и мать, и отец пользуются равными правами и обязанностями в отношении своего ребенка, то несовершеннолетний отец тоже вправе обратиться в суд с иском об установлении отцовства самостоятельно. Поэтому следует внести данное положение в соответствующий пункт постановления Пленума №12.

В-пятых, среди  ученых нет единства в определении сторон по делам об установлении отцовства. В частности неправильно определяется положение матери ребенка, так как ее называют истицей. По нашему мнению истцом должен быть сам ребенок, так как именно он имеет материальную и процессуальную заинтересованность. А мать ребенка должна выступать в суде как его законный представитель.

В-шестых, мнения авторов расходятся по вопросу отнесения  обстоятельств, указанных в ст.53 КоБС, и входящих в предмет доказывания, к доказательственным фактам или фактам основания презумпции. Я полагаю, что это факты основания презумпции. Факт происхождения ребенка от ответчика считается установленным в законе, пока не доказано обратное. Истец освобождается от обязанности его доказывать, так как этот факт предполагается существующим. Ответчик же может опровергнуть это предположение, доказав, что он не является отцом ребенка.