Россия и Европа в современных геополитических координатах

 С прекращением холодной  войны стратегическое значение  данного региона для бывших  соперников значительно уменьшилось.  Экономический кризис, в который  все сильнее погружались и  страны региона, и СССР, сделал  непосильным для Советского Союза поддержание прежнего уровня расходов на оплату западного форпоста, “витрины” социализма. Повышение цен на советские энергоносители до уровня мировых и переход в 1991 г. к расчетам в свободно конвертируемой валюте, вызвавшие обвальное падение товарооборота и конец СЭВа, лишь зафиксировали невозможность сохранения прежних отношений. Окончательная экономическая и политическая переориентация стран ЦВЕ стала неминуемой, даже если бы за ней [c. 226] не было стремления рвавших с социализмом государств дистанцироваться от СССР.

 Процесс увеличения доли  промышленно развитых стран с  рыночной экономикой в торговле  стран ЦВЕ и снижения в ней  доли Советского Союза наметился  еще в начале 80-х гг. XX в. С  1986 г. он принял характер стабильной  и однонаправленной тенденции, которая стимулировалась растущей внешней задолженностью западным кредиторам. Возросшая в связи с реализацией проектов технологической модернизации и необходимостью расплачиваться с заимодавцами потребность в свободно конвертируемой валюте стала мощным фактором, изменившим направление торговых потоков. Таким образом, в основе уменьшения советского влияния в регионе лежало кардинальное изменение в соотношении политических сил и экономических потенциалов СССР и западных стран, а геополитическому переделу Европы предшествовал поистине тектонический геоэкономический сдвиг.

 В связи с тем что экономическая,  политическая и военная сила  объединяющейся Европы возросла, значение России и дезинтегрирующегося  постсоветского пространства значительно  уменьшилось. Но так как Россия взяла за ориентир общественный строй западноевропейского типа, то, естественно, общим центром притяжения европейских постсоциалистических государств стал Брюссель, а не Москва, которая издалека, с отставанием от соседей в ЦВЕ, с большими трудностями начала движение к той же цели.

 В системе  координат и приоритетов стран  ЦВЕ Запад и Восток как бы  поменялись местами. ЕС и США  принялись выполнять ту же  роль, которую прежде играл СССР, – взяли на баланс и начали  оплачивать своей экономической  помощью военно-политическую лояльность новых союзников. Россия же, даже переставшая быть центром мирового коммунизма, многократно ослабленная и оставившая свои позиции в странах Центральной и Восточной Европы, во многих из них продолжала восприниматься по-старому.

 Объяснялось  это не только приверженностью  сложившемуся стереотипу. И у  ЕС, и у США на первый план  стали выступать экономические  основания для экспансии в  зону, которая вне ее геополитического  контекста перестала пользоваться  репутацией наиболее привлекательной. Таким образом, подчеркнутая, а временами исключительная [c. 227] военно-политическая лояльность стран ЦВЕ Западу – главный стратегический ресурс и основной экспортный товар региона в их взаимоотношениях – требовала демонстративного размежевания с Россией и навязывания ей роли альтернативного и конкурентного центра мощи, каковым в действительности она уже не являлась.

 Традиционно  географическое и историко-культурное  деление ЦВЕ на центральноевропейскую  и балканскую части. Два субрегиона  отличаются не только уровнем социально-экономического развития, но и степенью продвижения на пути к рыночной экономике и упрочению демократического правопорядка. Признанием этому стал прием Венгрии (7 мая 1995 г.), Чехии (21 декабря 1995 г.) и Польши (22 ноября 1996 г.) в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Центральная Европа отлична от Балкан не только по внутренним, но и по внешнеполитическим характеристикам. Относительная, хотя и несвободная от соперничества экономико-политическая консолидация центральноевропейских стран, сначала в рамках Вишеградской группы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия), а затем в рамках Центральноевропейской зоны свободной торговли (CEFTA), к которой в 1996 г. присоединилась Словения, контрастирует с разобщенностью балканских государств. Они после югославского кризиса хотя и делают первые попытки наладить взаимное сотрудничество, но далеко в этом направлении пока не продвинулись.

 Перед  выбором оказалась и Россия. Центральная  Европа, обладающая большим экономическим потенциалом, более значима как зона ее транзита в торговле с ЕС – одним из ведущих российских партнеров. Ожидалось, что быстрое проникновение на рынки ЕС первоочередных кандидатов из ЦВЕ укрепит российские позиции на европейском экономическом пространстве. Однако в силу острой конкурентной борьбы многие ниши для проникновения на западноевропейские рынки были уже прочно заняты, а политическая предрасположенность к связям с Россией оказалась в значительной мере утрачена. Балканы менее освоены ЕС экономически, хотя рынок здесь не столь требователен. Экспансия в самую бедную часть континента с малоемкими рынками при затрудненных после распада СССР коммуникациях сама по себе не сулила большой выгоды. Но проблема транспортировки каспийской нефти, связанная с жизненно важными интересами России в ее ближнем зарубежье, и [c. 228] перспективные проекты экспорта газа придали новое измерение и балканскому направлению в российских внешнеэкономических и политических связях.

 Определенные  нюансы были заметны и во  внешнеполитической ориентации стран двух субрегионов. В Центральной Европе просматривалась последовательная натоцентричная направленность внешней политики, причем эта направленность сохранялась практически при всех переменах на политической сцене и смене правых и левых кабинетов. Во внешнеполитическом подходе правых и левых в Польше, Венгрии, Чехии наблюдалось лишь одно отличие. Правые придерживались традиционалистского подхода, заключавшегося в том, что национальным интересам более всего отвечала слабая Россия и дезинтегрированное постсоветское пространство, а связи с самой Россией они склонны были рассматривать в контексте экономической безопасности. Левые, более прагматичные по природе, были готовы сочетать пронатовскую политику с поддержанием активных экономических отношений с Россией.

 В Болгарии  и на постюгославском пространстве  различия во внешнеполитических  акцентах правых и левых были  более выражены, но и крайне  правые не менее были привержены  традиционному русофильству, чем  ультралевые. В целом же для левых связи с Россией были более органичны, чем пронатовская ориентация, а правые отводили первое место связям с НАТО и ЕС. Однако именно социалистическая родословная сдерживала левых от практических шагов, которые могли бы быть расценены как недостаточная приверженность европейским ориентирам. Сказывались желание и надежда попасть во вторую волну приема в НАТО и ЕС, что заметно укрепляло атлантическую дисциплину среди претендентов.

 В период  приближения к завершению нулевой  фазы в политическом развитии  стран Юго-Восточной Европы было бы недальновидно внешнеполитические наклонности левых сил региона рассматривать как значимый ресурс российской дипломатии. Прозападная ориентация и определенный антироссийский настрой исторически были наиболее сильны в Польше, Венгрии, Чехии, Румынии, т. е. странах, имевших сложный опыт взаимоотношений либо с Российской империей, либо с Советским Союзом. В то же время в Словакии 1968 год (время обретения равного с Чехией статуса и переустройства государства на [c. 229] федеративных началах) воспринимался иначе, чем в Чехии, где эта дата памятна советской интервенцией и удушением Пражской весны.

 Для  Болгарии, Сербии и Черногории, исторически  обязанных России своей независимостью  и связанных с ней общим  цивилизационным наследием, было вполне естественным отсутствие тех историко-культурных преград в общении с Россией, которые ощущались в странах Центральной Европы. В то же время в обществе по отношению к ЕС и НАТО обнаружился гораздо больший плюрализм мнений, чем среди политической элиты. Даже в Чехии, Венгрии и Польше участие в ЕС и НАТО не пользовалось однозначной и консолидированной поддержкой большинства населения.

 Присутствие  России на Балканах традиционно  считалось необходимым элементом  балканской стабильности, и потребность во вненатовской дополнительной военно-политической поддержке была не только у Болгарии и Югославии, но и у входящей в НАТО и ЕС Греции. Однако способность России отвечать на этот запрос после продемонстрированной в Чечне беспомощности вызвала большие сомнения. В лучшем случае российский фактор заинтересованным странам субрегиона был необходим в качестве разновеса в политико-силовом балансе и в качестве разменной монеты на дипломатических торгах. Красноречивым свидетельством этого была политика руководства Союзной Республики Югославии, которое, оказавшись в международной изоляции, активно старалось использовать Россию в своих целях в разгар югославского кризиса, а по его завершении предпочло договариваться при американском посредничестве. Поскольку ни реабилитация в глазах мирового сообщества, ни возвращение в мировую экономику и политику, ни восстановление разоренного войной и санкциями хозяйства без западных держав были невозможны, европоцентристские мотивы в политике балканских стран по вполне понятным причинам усиливались.

 В середине 90-х гг. XX в. в странах ЦВЕ  появились положительные симптомы, указывающие на выход из глубокого  экономического кризиса рубежа 80–90-х  гг. Свидетельством тому был рост  валового внутреннего продукта  почти во всех странах региона. Однако многое заставляет осторожно оценивать наметившуюся положительную динамику. Анализ факторов [c. 230] экономического роста свидетельствует о его пока недостаточно надежной основе. Некоторое оживление капиталовложений в ряде стран заметно еще не повлияло на состояние основных производственных фондов, их объем и технико-технологические характеристики. Зачастую источниками роста капиталовложений становились иностранные кредиты, увеличение объема которых вело к росту иностранной задолженности. Уже в 1994 г. начало сказываться исчерпание возможностей экстенсивного развития частного сектора, базировавшегося на низкой капиталоемкости, позволявшей легко начинать дело и перемещать бизнес из одной сферы в другую.

 В начале XXI в. Российская Федерация утратила те позиции, которые занимал в Центрально-Восточноевропейском регионе СССР. В то же время она, находясь на первом-втором месте в импорте стран ЦВЕ, продолжает сохранять свое значение как поставщик нефтегазового топлива, а также отдельных видов сырья и материалов (черные металлы, древесина, синтетический каучук и др.). В последние годы Российская Федерация удовлетворяет импортные потребности региона в газе на 93–95%, в нефти – более чем на 50%3. Центральная и Восточная Европа перестали быть для России во внешнеэкономической деятельности приоритетными регионами. Однако страны региона остаются для России важными рынками сбыта: в них реализуется 34% объема экспорта газа, поставляемого в дальнее зарубежье, 26% экспорта нефти, свыше 20% угля4.

 Значение  ЦВЕ как транзитного пространства для России растет параллельно росту удельного веса ЕС в российской торговле. Структура взаимного обмена России и ЕС, сама по себе крайне неудовлетворительная, все же более выгодна, чем со странами ЦВЕ. Невосполнимые российские топливно-энергетические ресурсы обмениваются главным образом на продовольствие, химические товары, машиностроительную продукцию, производимые в странах ЦВЕ. Обмен российских энергоносителей на эти изделия с переходом к расчетам в свободно конвертируемой валюте утратил актуальность, но низкая [c. 231] конкурентоспособность многих товаров, импортируемых из региона, остается объективным фактором, ограничивающим российскую заинтересованность в расширении взаимной торговли при сохранении ее нынешней структуры.

 Коренные перемены произошли в торговом режиме стран региона на западном и восточном направлениях. Во времена СЭВа Советский Союз в отношениях со странами ЦВЕ занимал привилегированное положение, а от мирового рынка регион был отгорожен системой расчетов в переводных рублях, общими принципами ценообразования и рядом других барьеров. В 90-х гг. XX в. сложилась ситуация, которая во многом выглядела как зеркальное отражение прежнего порядка. Отношения России со странами ЦВЕ развивались исключительно на двусторонней основе, в то время как ЕС выступал по отношению к ним с общей стратегией и пытался стимулировать интеграционные процессы в самом регионе. Россия не имела со странами ЦВЕ договоренностей о взаимных таможенных преференциях, которые ими достигнуты с большинством западных партнеров и со многими соседями. Восточноевропейский рынок все более открывался для ЕС и сокращался для России.

 После распада СССР и крушения  мировой системы социализма постсоветские  и постсоциалистические государства  заявили о своем вступлении на путь строительства общества плюралистической демократии, социального рыночного хозяйства, гражданского общества, открытой экономики и равноправного участия в международных экономических отношениях с тем, чтобы повысить конкурентоспособность своей продукции и увеличить долю высокотехнологичных наукоемких изделий в национальном производстве и экспорте. Достижение этих целей центральноевропейские государства связывали со своим вступлением в Европейский союз; постсоветские государства в тот период даже теоретически не рассматривали вопроса о вхождении в Евросоюз и НАТО, а попытались сформировать принципиально новую интеграционную группировку в рамках Содружества Независимых Государств.

 Центральноевропейские государства  за полтора десятка лет проделали большую работу: осуществили глубокую структурную перестройку своей экономики, либерализовали экономические режимы, создали институты рынка, провели приватизацию. Но, несмотря на достигнутый прогресс, в процессе гармонизации [c. 232] экономической политики стало ясно, что институциональные, организационные и профессиональные различия не позволяют центральноевропейским государствам применить на практике нормы и законы Европейского союза. И социально-экономические успехи этих стран вряд ли можно приравнять к стандартам Запада. Далеко не всем “новичкам” ЕС удалось достигнуть дореформенного уровня доходов населения.