Автор работы: Пользователь скрыл имя, 09 Мая 2013 в 19:53, шпаргалка
Работа содержит ответы на вопросы для экзамена по "Философии".
Соответственно, различаются между собой и картины мира, даваемые философией и наукой. Поясним это различие на следующем примере. Животное, как известно, не идентифицирует себя с собственным изображением, не узнает себя в зеркале, на фотографии или на картине. А человек, глядя в зеркало, говорит: «Это — я». Он как бы обладает знанием о самом себе, что позволяет ему отличать себя от других людей, причем не только внешне. На философском языке такое знание называется самосознанием, (в психологии — «концепцией Я»), и оно в первую очередь отличает человек от животного или машины. Даже самое сложное информационное устройство (например, компьютер), способное вместить в себя весь объем человеческой памяти, не обладает самосознанием. Оно никуда не смотрится и ни с чем себя не идентифицирует. Человек же, как самосознающее существо, в любом случае нуждается в каком-то «зеркале» (зеркало здесь, конечно, — чистая метафора), которое служит ему источником знания о самом себе. Таким «зеркалом» могут быть для него разные формы сознания, чьей функцией как раз и является создание картины мира (его мысленное преобразование), в которой человек находит и узнает себя, судит о том, кто он сам в этом мире.
19
Мир в качестве «зеркала» человека (т. е. мир, мысленно освоенный, преобразованный, «отшлифованный» до состояния зеркала) и есть культура. Способность видеть мир в таком качестве была свойственна людям во все времена, а первобытным людям даже больше, чем современным. Глядя, например, на солнце, они видели в нем не то, что видим мы — физическое тело с происходящими на нем физическими процессами, а отражение самих себя — своих племенных и родовых сил в облике солнечных духов и богов. Так возникли все солярные мифы. Мифологическое сознание — наиболее ранняя форма человеческого самосознания, его коллективной самоидентификации, а миф лежит в истоке любой культуры. Примерно то же можно сказать и об искусстве. Даже когда оно живописует картины природы, мы узнаем в них нечто, касающееся нас самих. Искусство, конечно, отражает жизнь, но ведь не вообще жизнь, а нашу собственную, и в формах, которые позволяют нам узнавать в них самих себя. По тому же принципу действует и философия. Создавая рациональными средствами картину мира, философ как бы проецирует на нее свое представление о человеке — то, как он понимает его в ситуации своего времени и своей культуры. Научная же картина мира есть знание о мире в его независимости от действующего в нем и познающего его человека и, следовательно, от той культуры, которая его сформировала. Если философия превращает мир в своеобразное зеркало человека, то наука, выражаясь столь же метафорически, смотрит на мир как бы через прозрачное стекло. Для философа все в мире (даже природа) исполнено человеческого содержания и смысла, существует в отношении к нам самим, следовательно, как культура; ученый же саму культуру пытается уподобить природе, представить в качестве объективного, т.е. независимо от нас существующего предмета знания. Смотреть философскими глазами на мир — значит, смотреть на него как на мир культуры (своей культуры), видеть в нем отражение собственной исторически и общественно сформированной индивидуальности. Наука движима стремлением к натурализации мира, философия — к его гуманизации, т.е. к его мысленному преобразованию в мир культуры. В этом, пожалуй, и состоит главное отличие философии от науки.
20
Начиная с греков, философия становится для европейского человека главным органом его самосознания. Европейская культура по своим истокам — прежде всего философская. В ней люди идентифицируют себя не только по своей религиозной вере, но и по философской идее. В философии Э. Гуссерль усматривал «изначальный феномен духовной Европы»10, определяя ее «духовный облик» как «явленность философской идеи»11, берущей начало у греков. Подобная изначальная тождественность европейской культуры и философии объясняет и то, почему философия становится здесь исторически первой формой знания о культуре, опередившей в своем появлении знание научное. Европеец ранее других догадался о том, что живет в культуре, оформив свою догадку в виде философской идеи культуры. Ее следует отличать от научного понятия культуры, посредством которого культура фиксируется как предмет научного знания.
Идея и понятие — не одно и то же. Идея существует также в форме понятия, но в отличие от последнего заключает в себе нечто большее, чем простое обобщение наблюдаемого в опыте эмпирического материала. По словам П.В. Копнина, «в идее предмет отражается в аспекте идеала, т, е. не только таким, как "он есть", но и каким он "должен быть". Идея направляет практическую деятельность, образуя идеальную форму будущей вещи или процесса»12. В идее предмет представлен в своем идеальном значении: она есть рационально выраженный субъективный смысл объективно существующей вещи, создаваемый не ее телесными, природными свойствами, а ее отношением к иному — внеприродному — миру, к миру человеческой субъективности.
В самой по себе вещи, взятой в соотнесенности с собой, нет никакого смысла. В своей самотождественности она есть природа, равнодушная ко всему, что выходит за ее пределы. Вещь наделяется смыслом, когда перестает быть равной себе, становится проявлением «другой природы», знаком, символом внеприродного (или сверхприродного) — божественного или человеческого — мира. Так, предметы религиозного культа обретают сакральный смысл в точке пересечения «естественного» и «божественного» миров, на их стыке. Смысл вещи, выраженный в идее, и есть то
21
ее значение, которое она получает в контексте своего не природного, а какого-то иного бытия.
Во все времена человек был убежден в том, что вещи, с которыми он имеет дело в своей жизненной практике, заключают в себе нечто большее, чем ему только видится, слышится, осязается в них. В вещах ему постоянно чудился какой-то «тайный смысл», скрытый от внешнего наблюдения и имеющий для него большее значение, чем просто эмпирическое знание о них. Подобное убеждение растет из особого положения человека в мире: будучи сам «родовым» существом, он и в вещах ищет их «общий вид», «эйдос», или «идею». Его интересует в них не их природная данность, а их человеческая значимость. Многообразие смыслов, которыми человек наделял окружающий мир, было следствием его изменяющегося положения в этом мире, того, как он чувствовал и осознавал себя в нем. Способность вещи излучать из себя человеческий смысл (точнее, способность человека наделять ее таким смыслом) и превращает ее в пред-мет культуры. Философ обладает умением «видеть» этот смысл, постигать его «особым зрением» — умозрением, выражая его в идее. Тем он и отличается от физика, биолога, социолога, представителя любой другой конкретной науки, для которых вещи существуют в их собственной — природной — данности. Одно дело увидеть, например, природу в ее физическом строении, другое — понять, как она трактуется и оценивается в определенной культуре. По своему физическому строению природа — одна и та же в любой культуре, по своему смыслу и значению — она разная в разных культурах. Задачей натурфилософии в отличие от естественных наук и была выработка идеи природы, в которой последняя предстает в своем не физическом, а культурном значении, т.е. в том, какое она обретает в составе европейской культуры.
Философия в целом, с этой точки зрения, есть, действительно, «рефлексия на культуру», что, однако, недостаточно для возникновения философии культуры. Смотреть на мир «глазами» своей культуры (философскими глазами) — не значит еще иметь идею культуры (равно как мифологическое восприятие мира первобытным человеком не означало наличия у него идеи
22
мифа). Выработать такую идею и составляет задачу философии культуры. Поскольку речь идет о европейской философии культуры, идея культуры обозначает здесь не то, что свойственно всем народам и эпохам, а что имеет отношение к культуре в ее европейском понимании и значении. Это идея культуры в том виде, как она представляется и осознается человеком, сформированным этой культурой.
Различие между идеей и понятием культуры можно пояснить на примере того, как слово «культура» используется в нашем языке. Когда мы говорим о ком-то, что он — культурный человек, мы даем ему положительную оценку, а называя кого-то некультурным — отрицательную. О культуре можно говорить, однако, как и о том, что присуще любому человеку — во все времена и при любых обстоятельствах. Данное слово имеет как бы два значения — «оценочное» и «описательное» (нормативное и дескриптивное). С одной стороны, оно означает определенную оценку предмета или явления с точки зрения некоторой идеальной нормы (о культуре говорят в этом случае как о качестве или свойстве, которое присуще или не присуще объекту — наряду с «культурой» возможно и «бескультурье»), с другой — обозначает класс элементов, существующий безотносительно к их оценке. Оба эти значения по-своему выражают различие между философским, как правило, оценочным и нормативным, и научным, преимущественно описательным, отношением к культуре.
Науки о культуре возникли в результате открытия множества культур, с которыми мы связаны, естественно, не по жизни, а чисто теоретически, посредством знания о них. Понятно, что эти культуры существуют для нас подобно природным явлениям — как дистанцированный от нас предмет научного изучения. Каждая из них достойна такого изучения. Наука и ставит перед собой задачу понять, чем одна культура отличается от другой, что их отделяет друг от друга, где проходит граница между разными культурами.
Но этим не исчерпывается задача постижения культуры в современном мире. В ситуации осознаваемого нами культурного
23
плюрализма перед каждым человеком встает вопрос о границе между культурой, которую oн считает своей, и чужими для него культурами. Не так просто ответить на него, зная, что культур много. Ведь связь с собственной культурой никому не гарантирована автоматически, в силу, так сказать, текущей в нас крови или заложенных генов. Можно быть русским по крови и не быть им по культуре, равно как и наоборот. Что же служит основанием для этой связи?
Тот же вопрос можно сформулировать и как вопрос о границе между культурой как объектом познания и той, к которой принадлежит познающий субъект. Если культур много, знание о них и существование в одной из них не совпадают друг с другом. Можно знать ислам и не быть мусульманином. Знание и бытие расходятся между собой. Знание делает человека ученым, но ничего не говорит о его культурной принадлежности. Оно нейтрально по отношению к черте, отделяющей «мок» культуру от «чужой». Из того, что я знаю о культуре в научном плане, нельзя заключить, кто я сам по культуре.
Обычно «своей культурой» называют ту, с которой человек связан своим происхождением, местом проживания, воспитанием, языком, на котором говорит и мыслит, традициями, сохраняющимися в его памяти. По словам Д.С. Лихачева, одна из величайших основ, на которых зиждется культура, — это память. Определение культуры через память чрезвычайно распространено в наше время, страдающее беспамятством.
Но только ли традиция и память связывают нас с культурой? Наши надежды, цели и идеалы значат для нас не меньше, чем традиции, и не всегда прямо совпадают с ними. Живя в современности, трудно ограничиться одним прошлым. В нем многое приходиться переосмысливать, создавать заново или заимствовать у других народов. Без этого культура — всего лишь исторический реликт, место которому в музее, а не в жизни. Вопрос о «своей культуре» поэтому всегда новый вопрос, решаемый посредством не только памяти, но и воображения.
Важнейшим признаком культурной принадлежности является, конечно, язык. Однако существуют разные культуры, кото-
24
рые говорят
на одном языке (например, английская
и американская, испанская и
В культуре, которую мы считаем «своей», многое, конечно, зависит от нашего происхождения, окружения, воспитания, но ведь многое зависит и от нас самих, от того, что мы считаем для себя важным и нужным. В культуре, доставшейся нам от наших предшественников, нас может многое не устраивать, вызывать отторжение, тогда как в культуре других народов мы можем находить для себя нечто интересное и полезное. В своем культурном бытии мы детерминированы, следовательно, не только внешней необходимостью, предписывающей нам с непреложностью природного закона определенную культурную нишу (подобно тому, как природные организмы распределены природой по классам и видам), но и нашей свободой. Граница между «своей» и «чужой» культурами устанавливается не силой внешнего принуждения, а нашим свободным выбором. Ее не всегда легко распознать, но именно она отделяет в культуре то, что требует философского осмысления, от того, что подлежит научному изучению. Наука фиксирует то, что не зависит от нас, философия — то, что предопределено нашей свободой. Традиция, положившая в основание культуры человеческую свободу, и сделала возможной возникновение философии культуры
Теперь в общем виде можно сформулировать отличие философии культуры от культурологии (науки о культуре). Если культурология есть знание о разных культурах, в их отличии друг от друга (безотносительно к вопросу о том, какую из них мы считаем своей), то философия культуры есть знание
25
о культуре, которую мы считаем своей. Короче, она есть не просто знание человека о культуре, а его культурное самосознание. Оба эти вида знания взаимно предполагают друг друга. Осознавая свою культурную идентичность, мы не можем обойтись без знания о разных культурах, а последнее лишено смысла без «идеи культуры», т. е. знания о том, что она значит для нас. Вне своего научного изучения культура — отвлеченная идея, вне философского осмысления — простое множество культур, непонятно, зачем существующее и почему нам интересное.
Изучаемое наукой культурное множество предстает, с одной стороны, как множество формообразований культуры, включающее миф, искусство, религию, философию и саму науку, с другой — как историческое множество, образуемое культурами разных стран, эпох и народов. Философская идея культуры позволяет придать первому множеству систематическое единство, второму — типологическое различие. Она как бы заключает в себе принцип связности всех составных частей культуры, с одной стороны, и ее разделения на исторические типы — с другой. Без нее невозможна никакая культурная систематика и типология. Можно, конечно, строить культурную типологию по разным основаниям. Но что заставляет нас считать саму культуру не теоретической абстракцией, простым изобретением ума, а реально существующим феноменом? Деля ее на разные типы, откуда мы знаем, что она вообще существует, причем не только в нашей голове, но и в самой действительности? Ведь еще никому не удавалось в простом опыте наблюдения, чисто эмпирическим путем увидеть культуру как целое. На чем же основывается наше убеждение в существовании этого целого?
Вопрос этот — онтологический, касающийся бытия культуры. Нельзя ответить на него, полагаясь лишь на внешнее наблюдение. Люди и раньше смотрели на мир теми же глазами, что и мы, но не находили в нем никакой культуры, во всяком случае, не осознавали, что имеют с ней дело. Культура (как и природа) существует для нас лишь с того момента, как обретает в нашем сознании особую ценность и значение. То, что не имеет для нас значения, для нас просто не существует. Культура становится
26
для нас реальностью не в силу своего фактического содержания, устанавливаемого опытным, эмпирическим путем, а в силу своей значимости для нас, которая фиксируется философом в ее идее. По словам В. Виндельбанда, «философское понимание культуры начинается лишь там, где кончается психологическое или историческое (т.е. научное. — В.М.) установление фактического ее содержания»13, где она предстает в качестве общей для нас нормы (или идеала), служащей нам принципом оценки, систематизации и типологизации фактического материала. Отвечая на вопрос, как возможно существование культуры и в чем оно состоит, философия культуры тем самым решает и вопрос о возможности ее познания. В итоге она предстает как не только онтология, но и как теория познания культуры, как логика и методология наук о культуре.