Проблема бытия в истории философии

       В экзистенциализме бытие не познается  рационально, а переживается. Переживание  человеком своего бытия-в-мире и  называется экзистенцией. При этом экзистенция является как бы промежуточным  звеном, соединяющим мир и подлинное, настоящее бытие, как некую высшую реальность. В терминологии экзистенциалистов «мир» — это наша повседневность, озабоченность житейской суетой, т.е. обезличенное, «стертое» существование. Подлинное бытие лежит «по ту сторону» мира и по контрасту с ним представляется нам как небытие или «ничто». Устремленность человека через экзистенциальные переживания к этой таинственной структуре бытия и позволяет ему стать самим собой, вырваться из подавляющего и отупляющего мира повседневности. Но стремление это иррационально — знать-то о подлинном бытии (т.е. «ничто») ничего нельзя. Значит, для философской рефлексии остается только человеческое переживание своего «бытия-в-мире» — предмет более чем субъективный.

       Философия постмодернизма (Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар, М. Фуко, Ж. Деррида) сосредоточилась  на критике социального бытия. Мрачно констатируя очередной крах устремленных в будущее социальных проектов (коммунизма, общества всеобщего благосостояния и пр.), она выдвигает на первый план тотальный плюрализм современного общества. Если общественная жизнь представляется свободным состязанием различных социальных групп за место под солнцем, то, естественно, не может быть единой для всех системы приоритетов и ценностей. И уж тем более нет никакого смысла искать опору этому несуществующему ценностному единству в бытии мира в целом. Перед философией ставится задача гораздо более скромная: не претендуя на открытие общих (укорененных в самом мире) истин, анализировать лишь словесно-языковую, знаковую форму человеческого бытия. Ибо только в ней и существуют все искомые человечеством «смыслы» [1, c. 197].

       Так, по мнению французского философа Жана Бодрийара, в нынешнем обществе производство и продажа (обмен) материальных предметов и услуг вытесняются производством и продажей знаков, символов, имиджей, которые уже практически утратили связь с какой бы то ни было материальной реальностью. Если в прошлом знаки (слова, образы, имиджи) отражали некую базовую реальность, пусть даже и маскируя ее, то сегодня знаки и символы окончательно оторвались от своей первоначальной основы и превратились в самостоятельную и самодостаточную реальность. Марки (знаки) популярных товаров, имена поп-звезд или политиков оказывают на поведение людей куда большее воздействие, чем стоящие за ними реальные вещи или люди. Такое состояние социального бытия в принципе не может быть рациональным. Искать в нем некие глубинные сущности (Бога, истину, смысл жизни) бесполезно. Поэтому философия постмодерна призывает не строить иллюзий по поводу обретения новых истинных ценностей (национальной идеи в России, к примеру), а просто воспринимать жизнь такой, какова она есть, без попыток переустраивать ее по очередным утопическим проектам [1, c. 199]. 

2.4. Проблема бытия в русской религиозной философии 

       Русская философия выступила с резкой критикой не только рационализации понимания  бытия, но и сведения его к формам человеческого познания и шире - существования. Приговор субъективному  бытию был суров: мировоззрение, в котором власть Абсолюта сменилась «властью призрачных феноменальностей» (Н. Бердяев). Русская философия неизбежно ставит на первое место вопросы земного благоденствия. Человек, перестав ощущать опеку сверхчувственного бытия, обожествил человеческий род, себя самого и свои потребности. Вера в Абсолют заменяется верой в человека и его неограниченные возможности окончательного социального переустройства, создания на земле такого общества, в котором все люди будут счастливы, а все их потребности - удовлетворены. Люди впадают в соблазн считать себя творцами мира. Подобный соблазн заведет (и уже завел) их в тупик, ибо идея земного рая - это утопия. О чем говорит и Священное Писание, и учение Отцов Восточной Церкви [2, c. 305].

       Русские философы связывали то или иное решение проблемы бытия со спецификой мировоззрения, мироощущения народа, людей определенной культуры. Они считали, что философские проблемы и их решения подпитываются духовными запросами людей. А точнее, являются их отражением и тот факт, что философия Запада, начиная с Декарта и Локка, признавала первичными. Непосредственно данным, самоочевидным сознание, знание, а не бытие, напрямую связан с мировоззрением, господствующим в западноевропейской культуре того времени. Поэтому Декартов принцип, поставивший на место безусловного бытия реальность «я», отождествляющий бытие с субъектом познания, воспринимался европейцами как само собой разумеющийся, понятный и бесспорный. Философия, объявляющая первичным сознание, мышление, есть субъективный идеализм. Начиная с Декарта, мало кто сомневался в самоочевидности и достоверности названного идеализма.

       Специфика русского мировоззрения, базируется на ином, по сравнению с западным, мироощущении. Поэтому на русской почве не мог вырасти на Декарт, ни Кант и др. Специфику такого мироощущения С.Л. Франк описывает следующим образом: «Непосредственное чувство, что мое бытие есть именно бытие, что оно (мое бытие) принадлежит бытию всеобщему и укореняется в нем и что совершенное жизненное содержание личности, ее мышление как род ее деятельности просуществует только на этой почве, - это чувство бытия, которое дано нам не внешне, а присутствует внутри нас (не становясь тем самым субъективным), чувство глубинного нашего бытия, которое одновременно объективно, надиндивидуально и самоочевидно, составляет суть типичного русского онтологизма». То есть для русского мироощущения существование бытия как такового, в его трансцендентности (в его независимости от всякого познания и знания о нем) является более очевидным и смысложизненным, чем существование моего «я» и сознания, которым оно обладает. В таком мироощущении не доминирует субъективизм, ориентированный на утверждение самодостаточности. Автономности, закрытости и своеобразия нашего внутреннего мира, нашей способности мыслить, сознавать, безотносительно к бытию как таковому. В этом мироощущении неустранимо чувство сопричастности человека и его внутреннего мира чему-то, что превышает способности и возможности конечного бытия людей, неустранимо ощущение того, что «мы в нашем бытии и через него непосредственно связаны с бытием как таковым, существуем в нем и обладаем им совершенно непосредственно - не через познающее сознание, а через первичное переживание. Потому-то русская религиозная философия, питающаяся соками русского мироощущения, тяготеет к онтологизму, а не к той или иной форме субъективного идеализма [2, c. 307].

       Сознание  не есть нечто первичное; первично бытие, а укорененность человека в бытии  делает возможным само сознание. Нельзя отождествлять содержание сознания, а тем более предметное, с бытием. Наше «я», наше сознание и познание есть проявление, выражение бытия в нас и через нас. Не бытие обязано нам своей возможностью открываться, явиться, обнаружиться, а мы обязаны ему, ибо только наша укорененность в бытии обеспечивает нам возможность постижения мира как через мышление, так и с помощью переживания. Что же касается переживания, то оно раньше и глубже, непосредственнее связывает нас с бытием, чем это делает рассудочно-разумное познание. К бытию вообще, а тем более к бытию Абсолютному (Божьему), нельзя прийти через суждения, через логическую процедуру дедукции (умозаключение от общих суждений к частным или другим общим выводам) или индукции (логическое умозаключение от частных, единичных случаев к общему выводу). Нельзя доказать бытие Бога. Можно только из Него исходить, приняв его изначально до всякого познания, до суждения, до сознательного осмысления; принять нерациональным сознанием, т.е. открыть вначале Бога в сердце. Знание не есть отражение, а еще хуже - конструирование бытия; оно - самораскрытие, самооформление, самоявленность бытия (Н. Бердяев).

       Спасти  человека может только сам Бог  по мере того, как Он завладеет человеком. Если тот стремится погрузиться  в Божественное бытие. Религиозному православному чувству не понятно разделение религиозной жизни на внутреннюю (субъективно-личностную) и внешнюю (объективно-надличностную). Именно бытие в Боге - суть русской религиозности, которая определила философское решение темы бытия. Религиозный онтологизм стал основанием философского онтологизма [2, c. 310].

       Русскому  мироощущению и русской религиозной  философии было чуждо представление  об индиивдуально-личностной сфере  как подлинном бытии. Духовное творчество русских мыслителей (как светских, так и религиозных) было направлено на уяснение глубочайших онтологических, бытийственных истоков человеческой жизни. Религиозные философы осудили разрыв с Абсолютом, подвергли критике новоевропейского человека, который слишком пристрастился к себе самому, возгордился своей автономностью и возжелал быть богом на земле. Они считали такую мировоззренческую установку соблазном, грехом, ведущим в социальный, политический, нравственный тупик. Выход из него русские религиозные философы видели в укоренении такого мировоззрения, которое признавало бы, что бытие дано изначально, до всяких форм человеческой деятельности: практической и теоретической. Нельзя, считали они, идти в познание к бытию, как к объективной и абсолютной истине. Напротив, нужно исходить из бытия как изначально данного нашему целостному сознанию, в котором нет еще деления на субъект и объект, а есть полнота слияния человека и Абсолюта. Знание - самораскрытие бытия, происходящее в недрах самого же бытия; познающий же субъект не должен брать на себя функцию главного члена в отношении субъекта - объект, не должен, следуя Канту, утверждать, что он конструирует мир явлений в опыте своего сознания: человеку необходимо смириться с тем, что его индивидуальное сознание есть лишь медиум, т.е. посредник между миром и Абсолютом [2, c. 311]. 

2.5. Проблема бытия во взглядах философов ХХ века 

       До  эпохи Просвещения философия  обозначала категорией «бытия» некую  высшую, трансцендентную реальность, составляющую основу и предел доступного человеку мира. Философы-просветители впали в своеобразный «онтологический нигилизм», отказавшись от постулирования высшей реальности. Высшей инстанцией бытия и главной опорой существования был провозглашен человеческий разум. Однако прочно утвердиться в таком качестве ему не удалось. Атака на разумность бытия была начата уже во второй половине XIX в. Шопенгауэром, Ницше, Кьеркегором, сформировавшими мощную иррационалистическую традицию трактовки бытия [7, c. 98].

       В философии XX века, в отличие от традиционной онтологии, не мир, не природа, а человек  становился проблемной точкой отсчета. Философы XX века стали решительно пересматривать внутрифилософские приоритеты прошлого. Они возражали тем представителям классической онтологии, которые отталкивались от самостоятельного бытия мира и от него двигались к пониманию человека, поставленного в зависимость от мира. В таких случаях, говорили они, философия и превращалась в философию вещей, а человек чаще всего также рассматривался как вещь. Не менее категорическими были возражения против тех направлений классической философии, где на первый план выдвигались логика, гносеология, теория идей: господство философии идей, утверждали сторонники новой онтологии, превращает человека в своего рода познавательную машину.

       В противовес классическому онтологизму  и гносеологизму представители направлений XX века считали необходимым действительно сделать человека центром философии. Ведь сам человек есть, существует, является бытием, притом бытием особым. Философы-классики рассматривали бытие как предельно широкое (человеческое) понятие о мире и в то же время считали бытие совершенно независимым от человека. Исключением было учение Канта. В нем философы XX века особенно высоко оценили ту идею, согласно которой мир мы видим исключительно сквозь призму человеческого сознания. Вещи мира, сам мир существуют в себе, совершенно независимо от сознания, но в себе они нам, людям, не явлены. Поскольку же мир, вещи и процессы мира являются людям, постольку результаты его осознания уже неотделимы от человека. К этим тезисам Канта, значительно усиливая их субъективистский крен, присоединяются не только феноменологи, экзистенциалисты, персоналисты, но и представители многих других направлений. Однако в отличие от классиков, и даже от Канта, центром антропологической философии XX века является не учение о разуме, не гносеология и логика, а онтология. Центром же новой онтологии становится не некое изолированное сознание человека, а сознание, точнее, духовное (сознание и бессознательное), взятое в неразрывном единстве с человеческим бытием. Этот новый смысл и вкладывается в традиционное понятие Dasein (наличное бытие, здесь - бытие), которое становится базовой категорией экзистенциалистской онтологии.

       Итак, путь феноменолога, экзистенциалиста, персоналиста - не путь от Sein, бытия  вообще, не от мира как бытия к бытию человека, как это было в классической онтологии. Избирается обратный путь - от человеческого Dasein к миру, как он видится человеку и выстраивается вокруг него. Такой подход представляется философам XX века предпочтительным не только с реалистической точки зрения (ведь по-другому, говорят они, человек и не осваивает мир), но и с точки зрения гуманистическая: в центр ставится человек, его активность, возможности свободы, открываемые самим его бытием [7, c. 100].

       В ряде философских концепций акцент делается на специфической форме бытия – человеческом существовании.

       Понятие «существование» произошло от латинского existo – существую. В истории философии  понятие «существование» употреблялось  обычно для обозначения внешнего бытия вещи, которое в отличие от сущности вещи, постигается не мышлением, а опытом.

       Принципиально новый категориальный смысл существование  получает у Кьеркегора. Он противопоставляет  рационализму понимание существования  как человеческого бытия, которое  постигается непосредственно. Существование, по Кьеркегору, - единично, личностно, конечно. Конечное существование имеет свою судьбу и обладает историчностью, ибо понятие истории, согласно Кьеркегору, неотделимо от конечности, неповторимости существования, то есть от судьбы [3, c. 254].

       В концепции немецкого экзистенциалиста М. Хайдеггера критикуется традиционный подход к бытию, основанный на рассмотрении бытия как сущего, субстанции, как  чего-то извне данного и противоположного субъекту. Для самого Хайдеггера проблема бытия имеет смысл лишь как проблема человеческого бытия, проблема предельных оснований человеческого существования. Самым важным выражением общечеловеческого способа бытия является страх перед ничто.

       Переживание временности отождествляется у  Хайдеггера с острым чувством личности. Сосредоточенность на будущем дает личности подлинное существование, тогда как перевес настоящего приводит к тому, что «мир вещей», мир повседневности заслоняет от человека его конечность.

       Такие понятия, как «страх», «решимость», «совесть», «вина», «забота» и т. п., выражают у Хайдеггера духовный опыт личности, чувствующей свою неповторимость, однократность и смертность.

       Итак, первый шаг экзистенциалистской  онтологии - констатация изначальности  человеческого бытия как бытия-вопрошания, бытия-установления, как бытия, которое есть я сам. Следующий онтологический шаг, который экзистенциалисты приглашают сделать своего читателя и который, вообще говоря, естественно вытекает из логики их размышления, состоит в том, что вводится понятие и тема бытия-в-мире. Ведь суть человеческого бытия действительно состоит в том, что это бытие-в-мире, связанное с бытием мира.