Параллель между великими людьми и помешанными по Чезаре Ломброзо

“Галлер писал о себе: “Что осталось у меня, кроме впечатлительности, этого могучего чувства, являющегося  следствием темперамента, который живо воспринимает радости любви и  чудеса науки? Свойственная мне чувствительность, конечно, и придает моим стихотворениям тот страстный тон, которого нет  у других поэтов”.

“Природа не создала более  чувствительной души, чем моя”, - писал  о себе Дидро. В другом месте он говорит: “Увеличьте число чувствительных людей, и вы увеличите количество хороших и дурных поступков”.

Стерн, после Шекспира наиболее глубокий из поэтов-психологов, говорит  в одном письме: “Читая биографии  древних героев, я плачу о них, как будто о живых людях... Вдохновение  и впечатлительность - единственные орудия гения. Последняя вызывает в  нас те восхитительные ощущения, которые  придают большую силу радости  и вызывают слёзы умиления”.

Известно, в каком рабском  подчинении находились Альфьери и Фосколо  у женщин, не всегда достойных такого обожания. Красота и любовь Форнарины  служили для Рафаэля источником вдохновения не только в живописи, но и в поэзии.

А как рано проявляются  страсти у гениальных людей!

Данте и Альфьери были влюблены в девять лет, Руссо - в одиннадцать, Каррон и Байрон - в восемь. С последним  уже на шестнадцатом году сделались  судороги, когда он узнал, что любимая  им девушка выходит замуж. “Горе  душило меня, - рассказывает он, - хотя половое  влечение мне было еще не знакомо, но любовь я чувствовал до того страстную, что вряд ли и впоследствии испытал  более сильное чувство”.

Лорби видел ученых, падавших в обморок от восторга при чтении сочинений Гомера.

Живописец Франчиа умер от восхищения, после того как увидел картину Рафаэля.

Но именно эта слишком  сильная впечатлительность гениальных или только даровитых людей является в громадном большинстве случаев  причиною их несчастий, как действительных, так и воображаемых.  Гений  раздражается всем, и что для обыкновенных людей кажется просто булавочными  уколами, то при его чувствительности уже представляется ему ударом кинжала. Болезненная впечатлительность  порождает также и непомерное тщеславие, которым отличаются не только люди гениальные, но и вообще ученые, начиная с древнейших времен; в  этом отношении те и другие представляют большое сходство с мономаньяками, страдающими горделивым помешательством.

“Человек - самое тщеславное из животных, а поэты - самые тщеславные из людей”, - писал Гейне, подразумевая, конечно, и самого себя. В другом письме он говорит: “Не забывайте, что  я -

- поэт и потому думаю,  что каждый должен бросить  все свои дела и заняться  чтением стихов”.

Поэт Люций не вставал  с места при появлении Юлия Цезаря в собрании поэтов, потому что  считал себя выше его в искусстве  стихосложения.

Шопенгауэр приходил в  ярость и отказывался платить  по счетам, если его фамилия была написана через два “n”.

Все , кому выпало на долю редкое счастье жить в обществе гениальных людей, поражались их способностью перетолковывать  в дурную сторону каждый поступок окружающих, видеть всюду преследования  и во всём находить повод  к глубокой, бесконечной меланхолии. Эта способность  обусловливается именно более сильным  развитием умственных сил, благодаря  которым даровитый человек более  способен находить истину и в то же время легче придумывает ложные доводы в подтверждение основательности  своего мучительного заблуждения. Отчасти  мрачный взгляд гениев  на окружающее зависит, впрочем, и от того, что, являясь новаторами в умственной сфере, они с непоколебимой твердостью отталкивают от себя большинство дюжинных людей.

Но все-таки главнейшую причину  меланхолии и недовольства жизнью избранных  натур по Ч.Ломброзо составляет закон  динамизма и равновесия, управляющий  также и нервной системой, закон, по которому вслед за чрезмерной тратой или развитием силы является чрезмерный упадок той же самой силы, - -закон, вследствие которого ни один из жалких смертных не может проявить известной  силы без того, чтобы не поплатиться  за это в другом отношении, и очень  жестоко, наконец, тот закон, которым  обусловливается неодинаковая степень  совершенства их собственных произведений.

Меланхолия, уныние, застенчивость, эгоизм - вот жестокая расплата за высшие умственные дарования, которые они  тратят, подобно тому как злоупотребления  чувственными наслаждениями влекут за собою различные расстройства.

Гёте, сам холодный Гёте, сознавался, что его настроение бывает то чересчур веселым, то чересчур печальным.

Ч.Ломброзо: “Вообще, я не думаю, чтобы в мире нашелся хотя один великий человек, который, даже в минуты полного блаженства, не считал бы себя, без всякого повода, несчастным и гонимым или хотя бы временно не страдал мучительными припадками  меланхолии”.

Иногда чувствительность искажается и делается односторонней, сосредоточиваясь на одном каком-нибудь пункте. Несколько идей известного порядка и некоторые особенно излюбленные ощущения понемногу  приобретают значение главного (специфического) стимула, действующего на мозг великих  людей и даже на весь организм.

Пуассон говорил, что жить стоит лишь для того, чтобы заниматься математикой. Д’Аламбер и Менаж, спокойно переносившие самые мучительные  операции, плакали от легких уколов критики. Лючио де Лансеваль смеялся, когда ему отрезали ногу, но не мог  вынести резкой критики Жофруа.

Следует еще заметить, что  среди гениальных или скорее ученых людей часто встречаются те узкие  специалисты, которых Вахдакоф называет “монотипичными” субъектами; они  всю жизнь занимаются одним каким-нибудь выводом, сначала занимающим их мозг и затем уже охватывающим его  всецело: так, Бекман в продолжение  целой жизни изучал патологию  почек, Фреснер - луну, Мкейер - муравьев, что представляет огромное сходство с мономанами.

Вследствие такой преувеличенной и сосредоточенной чувствительности великих людей и помешанных чрезвычайно  трудно убедить или разубедить в  чём бы то ни было. И это понятно: источник истинных и ложных представлений  лежит у них глубже и развит сильнее, нежели у людей обыкновенных, для которых мнения составляют только основную форму, род одежды, меняемой по прихоти моды или по требованию обстоятельств. Отсюда следует, с одной  стороны, что не должно    никому верить безусловно, даже великим людям, а с другой стороны, что моральное  лечение мало приносит пользы помешанным.

Крайнее и одностороннее  развитие чувствительности, без сомнения, служит причиною тех странных поступков  вследствие временной анестезии  и анальгезии, которые свойственны  великим гениям наравне с помешанными.

Так, о Ньютоне рассказывают, что однажды он стал набивать себе трубку пальцем своей племянницы и что, когда ему случалось  уходить из комнаты, чтобы принести какую-нибудь вещь, он всегда возвращался, не захватив ее. Бетховен и Ньютон, принявшись - один за музыкальные композиции, а  другой за решение задач, до такой  степени становились нечувствительными  к голоду, что бранили слуг, когда  те приносили им кушанья, уверяя, что  они уже пообедали. Джиоия в припадке творчества написал целую главу  на доске письменного стола вместо бумаги.

Подобным же образом объясняется, почему великие гении не могут  иногда усвоить понятий, доступных  самым дюжинным умам, и в то же время высказывают такие смелые идеи, которые большинству кажутся  нелепыми. Дело в том, что большей  впечатлительности соответствует  и большая ограниченность мышления. Ум, находящийся под влиянием экстаза, не воспринимает слишком простых  и лёгких положений, не соответствующих  его мощной энергии. Так, Монж, делавший самые сложные дифференциальные вычисления, затруднялся в извлечении квадратного корня, хотя эту задачу легко решил бы всякий ученик.

Гаген считает оригинальность тем качеством, которое резко  отличает гений от таланта. Точно  так же Юрген Мейер говорит: “Фантазия  талантливого человека воспроизводит  уже найденное, фантазия гения - совершенно новое. Первая делает открытия и подтверждает их, вторая изобретает и создает. Талантливый  человек - это стрелок, попадающий в  цель, которая кажется нам труднодоступной; гений попадает в цель, которой  нам даже и не видно. Оригинальность - в натуре гения”.

Гений обладает способностью угадывать то, что ему не вполне известно: например Гёте подробно описал Италию, еще не видавши ее. Именно вследствие такой прозорливости, возвышающейся  над общим уровнем, и благодаря  тому, что гений, поглощенный высшими  соображениями, отличается от толпы  в сверхпоступках или даже, подобно  сумасшедшим (но в противоположность  талантливым людям), обнаруживает склонность к беспорядочности, - гениальные натуры встречают презрение со стороны  большинства, которое, не замечая промежуточных  пунктов в их творчестве, видит  только расхождение сделанных ими  выводов с общепризнанными и  странности в их поведении. Сколько  академиков с улыбкой сострадания  отнеслись к бедному Марцоло, который открыл совершенно новую  область филологии; Больяи, открывшего четвертое измерение и написавшего  анти-Евклидову геометрию, назвали  геометром сумасшедших и сравнивали с мельником, который вздумал  бы перемалывать камни для получения  муки.

Есть страны, где уровень  образования очень низок и  где поэтому с презрением относятся  не только к гениальным, но даже к  талантливым людям. Но оригинальность, хотя почти всегда бесцельная, нередко  замечается так же в поступках  людей помешанных, в особенности  же в их сочинениях, которые только вследствие этого получают иногда оттенок  гениальности. Между прочим, гениальные люди отличаются наравне с помешанными  и склонностью к беспорядочности, и полным неведением практической жизни, которая кажется им такой ничтожной  в сравнении сих мечтами.

Оригинальностью же обуславливается  склонность гениальных и душевнобольных людей придумывать новые, непонятные для других слова или придавать  известным словам особый смысл и  значение, что мы находим у Вико, Каррадо, Альфьери, Марцоло и Данте.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                      III.

Влияние

атмосферных явлений

на гениальных людей и  помешанных.

 

На основании целого ряда тщательных наблюдений, производившихся  в продолжении трех лет  в клинике, Ч.Ломброзо убедился, что психическое  состояние помешанных изменяется под  влиянием колебаний барометра и  термометра. “Изучение 23 602 случаев  доказало мне, что развитие  умопомешательства  совпадает обыкновенно с повышением  температуры весной и летом и  даже идет параллельно  с ним, но при этом весенняя жара, вследствие контраста с зимним холодом, действует  еще сильнее летней, тогда как  сравнительно ровная теплота августовских дней оказывает менее губительное  влияние.” Полнейшая аналогия с  этими явлениями замечается и  в тех людях, которых - трудно сказать, благодетельная или жестокая, - природа  щедро одарила умственными способностями. Редкие из этих людей не говорили сами, что атмосферные явления  производят на них громадное влияние. В своих  личных сношениях и в письмах  они постоянно жалуются на вредное  действие на них изменений температуры, с которым они должны иногда выдерживать  ожесточенную борьбу, чтобы уничтожить или смягчить роковое влияние  дурной погоды, ослабляющей и задерживающей  смелый полет их фантазии. “Когда я  здоров и погода ясная, я чувствую себя порядочным человеком”, - писал  Монтень. “Во время сильных ветров мне кажется, что мозг у меня не в порядке”, - говорил Дидро. 

Наполеон, сказавший, что  “человек есть продукт физических  и нравственных условий”, не мог  выносить легкого ветра и до того любил тепло, что приказывал топить в комнате даже в июле. Кабинеты Вольтера и Бюффона отапливались во всякое время года. Руссо говорил, что солнечные лучи в летнюю пору вызывают в нем творческую деятельность, и он подставлял под них свою голову в самый полдень.

Байрон говорил о себе, что боится холода, точно газель. Гейне уверял, что  он более способен писать стихи во Франции, чем в  Германии с ее суровым  климатом . “Гром гремит, идет снег, - пишет  он в одном из своих писем, - в  камине у меня мало огня, и письмо мое холодно”.

Салваторе  Роза, по словам леди Морган, смеялся в молодости  над тем преувеличенным значением, какое будто бы оказывает погода на творчество гениальных людей, но, состарившись, оживлялся и получал способность  мыслить лишь с наступлением весны; в последние годы жизни он мог  заниматься живописью только летом. В мае Шиллер писал: “Я надеюсь  сделать много, если погода не изменится  к худшему”.

Из всех этих примеров можно  уже с некоторым основанием сделать  вывод: высокая температура, благоприятно действующая на растительность, способствует, за немногими исключениями, и продуктивности гения, подобно тому как он вызывает более сильное возбуждение в  помешанных.

Ч. Ломброзо утверждает: “Если  бы историки, исписавшие столько бумаги и потратившие столько времени  на подробнейшее изображение жестоких битв или авантюрных предприятий, осуществленных королями и героями, если бы эти историки с такой же тщательностью исследовали  достопамятную эпоху, когда было сделано то или другое великое  открытие или когда было задумано замечательное произведение искусства, то они почти наверное убедились  бы, что в наиболее знойные месяцы и дни оказываются самыми плодовитыми  не только для всей физической природы, но также и для гениальных умов”.

При всей кажущейся неправдоподобности такого влияния оно подтверждается множеством несомненных фактов. Данте  сочинил свой первый сонет 15 июня 1282 года, весной 1300 года он написал “Vita nuova”, а 3 апреля начал писать свою великую  поэму.

Мильтон задумал свою поэму  весной.

Галилей открыл кольцо Сатурна  в апреле 1611 года.

Лучшие вещи Фосколо были написаны в июле и августе.

Вольтер написал “Танкреда” в августе.

Байрон окончил в сентябре 4-ю песню “Pelligrinaggio”, в июле  “Пророчество Данте”, а летом в  Швейцарии - “Шильонского узника”, “Мрак” и “Сон”.

Леонардо да Винчи задумал  статую Франческо Сфорца и начал  писать свое сочинение “О свете  и тени” 23 апреля 1490 года.

Первая мысль  об открытии Америки явилась у Колумба  в конце мая и в начале июня 1474 года, когда он задумал отыскать западный путь в Индию.