Основные феномены человеческого бытия

Игра – свободная деятельность. Свобода тут понимается в нескольких аспектах.

Во-первых, как независимость от диктата других людей. Игра по

приказу, – пишет И.Хёйзинга, – уже не игра, она, по крайней мере, может быть

некой имитацией, репродукцией игры.

     Во-вторых, под свободой понимают "неинстинктивную" обусловленность

поведения играющих. У младенцев и детенышей животных такой свободы еще нет,

– считает Й.Хёйзинга. В той мере, в какой ими руководит инстинкт и в какой игра

предназначается для развития их телесных и селективных способностей, они не

играют. Но можно утверждать, что дети и животные играют, когда они испытывают

удовольствие, когда играют для радости – и в этом заключается их свобода.

     В-третьих, свобода понимается как независимость от утилитарных

целей. Игра не диктуется физической необходимостью или моральной обязанностью.

Она является чем-то лишним, без чего можно обойтись. Ее собственные цели

выпадают из сферы непосредственного материального интереса. Когда играют только

ради какой-нибудь выгоды, теряют из поля зрения собственное значение игры. Чем

меньше мы связываем игру с другими жизненными стремлениями, чем более она

бесцельна, тем скорее находим в ней малое, но полное в себе счастье, – отмечает

О.Финк. Настоящий игрок играет только для того, чтобы играть.

Всякая игра переносит человека в "магическое измерение". Это – временная

сфера, которая находится среди обыденной жизни. В этом ее двойственность: она

выступает как деятельность в реальном мире и одновременно – в мире

воображаемом, иллюзорном. Игра витает над действительностью как некая

неуловимая видимость.

Характеристика игры как иллюзорного мира не исключает того, что игроки могут

быть настроены с величайшей серьезностью. Игра и серьезность меняются

местами. Игра превращается в серьезное, а серьезное – в несерьезное на данный

момент. Игра может возвышаться до вершин священного, оставляя серьезность

обыденной жизни далеко позади себя. Несерьезное отношение к игре, ее правилам

разрушает ее. Если бы шахматисты или артисты на сцене, или играющая с куклой

девочка начали несерьезно относиться к тому," что делают, игра тут же

прекратилась бы или превратилась в пародию (тоже игру, только уже другую).

Игра проходит в определенных границах пространства и времени, в которых

существует "игровой мир", – это еще один ее признак. У нее есть начало и

конец, она проходит в пространстве, которое предварительно очерчено. Игровыми

пространствами являются арена цирка, магический круг,место священнодействия,

сцена, кинозал, детская песочница и т.д. На таких обособленных, огороженных,

освященных территориях имеют силу особые правила. Это будто временные миры

внутри обыденного, созданные для осуществления замкнутого в себе действия.

Внутри игрового пространства царят свои особые правила. В несовершенном мире

и сумбурной жизни игра создает временное, ограниченное совершенство. То, что

ограничивает своеволие игроков, – не природа, не ее сопротивление

человеческим порывам, не враждебность окружающих людей, – сама игра

устанавливает ограничения в виде правил. Даже небольшое отклонение от порядка

игры разрушает ее.

Существует выражение "игра без правил". Возможно ли такое? "Игра без правил"

– это словосочетание, похожее на "круглый квадрат" или "луч тьмы".

Буквального смысла оно не имеет. А в переносном смысле под таким выражением

можно понимать сумбурную, беспорядочную жизнь. Так бывает, когда люди

действуют ради какой-то своей цели, игнорируя нормы взаимоотношений с другими

людьми, выработанные культурой. Это нечто противоположное подлинной игре.

Нарушения правил, если это не случайные ошибки, могут быть двух видов:

"шулерство" и "бунтарство". Шулер только делает вид, будто  играет в ту же

игру, что и другие участники, или вообще во что-нибудь играет. По существу,

он не признает духа данной игры. "Бунтарь" же открыто "отбрасывает карты" и

объявляет, что не признает этой игры и ее правил.

Наличие структуры обеспечивает игре повторимость и одновременно

вариативность, изменчивость действий в определенных границах.

     Повторимость игры проявляется в двух аспектах. Во-первых, почти во всех

развитых формах игры (особенно в художественных произведениях, обрядах,

ритуалах) встречаются элементы повтора, рефрена, чередования. во-вторых,

наличие устойчивой структуры позволяет повторять всю игру целиком (шахматная

партия, мелодия, стихи и т.д.). Возможность воспроизвести, "возродить" игру

делает ее культурной ценностью, которая передается как традиция.

Вариативность, также основанная на структуре, придает игре творческий,

свободный дух, без которого она не была бы игрой, а превратилась бы в

рутинную, бездушную работу, как на конвейерном производстве. Место для

вариативности есть во всякой подлинной игре: даже когда музыкант исполняет

произведение точно по нотам, он способен в определенных рамках отклоняться от

механичной, жестко заданной репродукции, вызывая у слушателей чувства

неожиданности, сопереживания и увлечения живыми, одушевленными пульсациями

звуков. В такой деликатной, уместной, негрубой вариативности проявляется

талант исполнителя.

Реальность игровых предметов двойственная, замечает Финк: во время игры они

становятся не тем, что они есть сами по себе. В них будто вселяется некий

дух, присутствие которого ощущают только участники игры или ее

заинтересованные зрители. Человеку, не вовлеченному в события игры, кажется

нелепым поведение игроков и зрителей (припомните, что вы думаете о

футболистах и футбольных болельщиках – фанатах, если вы сами не болельщик и

не поддаетесь магии мяча). Вообще игра – это не предмет, с которым человек

действует. Игра выступает по отношению к ее участникам как реальность,

которая их превосходит, втягивает их в себя, придает им свой дух. Активность,

"материальная энергия" игры исходят от человека, но  определенную "форму"

человеческой энергии придает структура игры.

Элемент напряжения, считает Й.Хёйзинга, занимает в игре особенное место. В

нем проявляется неопределенность, неустойчивость, какая-то еще

нереализованная возможность, ради которой (или против которой) нужны усилия,

успех которых не гарантирован. В напряжении есть стремление к разрядке,

расслаблению. Оно особенно заметно в индивидуальных играх на ловкость и

сообразительность (головоломки, компьютерные игры, стрельба по мишени).

Напряжения возрастают по мере того, как игра все более превращается в

соревнование, а в азартной игре и спорте они достигают высшей степени.

Напряжения игры подвергают играющего испытанию на силу, выдержку, упорство,

находчивость, отвагу, выносливость. Вместе с тем проверяются и духовные

качества, ведь, несмотря на желание выиграть, нужно держаться в рамках

дозволенного. Таким образом, хотя игра сама по себе лежит "по ту сторону

добра и зла", элемент напряжения придает ей определенное этическое значение.

В игре нам всегда кто-то или что-то противостоит, – даже в играх, не имеющих

характера соревнования. В конечном счете,игры "в одиночку" вообще не бывает.

Чтобы игра происходила, "другой" не обязательно должен в ней участвовать, но

всегда при этом есть что-то, с чем ведется игра и что отвечает встречным

ходом на ход игрока. Если результат каких-нибудь усилий в точности известен

наперед, то здесь нет игры. Она существует лишь тогда, когда есть риск.

Играть можно только при наличии неких шансов, возможностей как

благоприятного, так и неблагоприятного исходов. Именно этот риск придает игре

очарование: можно испытать сладость свободы решения, которая сопряжена с

риском неудачи.

Всякое действие, свободно совершаемое человеком, мотивировано какой-нибудь

целью. Действие и его цель могут непосредственно сочетаться – когда само

действие несет удовлетворение (еда, питье, половой акт), а могут взаимно

исключаться одно другим: или делать – или получать удовлетворение (например,

работа, выполняемая только ради заработка). Действия первого рода сами по себе

являются удовлетворением биологической потребности; действия второго рода не

удовлетворяют непосредственно потребностей, а только служат условием

удовлетворения в будущем. Особенность игры состоит в том, что она не является

удовлетворением биологических потребностей (как и труд), но вместе с тем она

дает удовлетворение сама по себе. О.Финк подчеркивает, что игра ничему не

служит, не имеет никакой "конечной цели", она есть "для себя и в себе". Он

спорит даже с теми, кто видит значение игры только в подготовке детей к

"серьезной" взрослой  деятельности. Игра принадлежит  взрослым не в меньшей

степени, чем детям. Непосредственными целями игры являются борьба за что-то и

представление чего-то. В соответствии с этими целями типы игры делятся на

соревнование и представление. Игра как представление имеет два вида: а)

репрезентация (например, спектакль) и б) воображение (себя самого кем-нибудь).

Слово "представлять" значит "ставить нечто перед глазами". Это "нечто" может

быть дано самой природой или создано человеком. Соревнованиеизначально

присуще игре. Оно как противостояние и противоборство очевидно в играх

животных, оно преобладает в играх архаичных культур.

Хотя игра, как уже говорилось, содержит свои цели в себе самой, тем не менее,

вся она в целом (со своими внутренними целями) может использоваться в

качестве средства для достижения каких-то внеигровых целей.

Внешними целями игры могут быть: 1) ставка, 2) престиж, почет, 3) обучение,

4) выявление судьбы, воли  богов, 5) заручка мистических сил, 6) проведение

досуга, 7) самоутверждение. Большинство из этих целей уже упоминалось выше.

Теперь обратим внимание на такие цели, как почет и ставка.

Люди играют для чего-то. В первую очередь они стремятся к успеху в ходе самой

игры и наслаждению триумфом. Но кроме того, победитель может получить ставку,

приобрести славу в результате выигрыша, когда сама игра уже завершена, т.е.

ставка и почет находятся за пределами игры.

Всякая игра в определенном смысле является бесцельной. Она проходит "внутри

себя", и достижение результата в ней не является само по себе ни

удовлетворением биологической потребности, ни созданием утилитарной ценности.

Результат игры как "объективный факт" сам по себе несуществен и безразличен.

2.Смерть

Отношение людей к тайне смерти – двойственное: с одной стороны, хотелось бы

вовсе не знать и не думать о ней, с другой стороны, мы пробуем, наоборот,

всмотреться и проникнуть в тайну, чтобы лишить ее чуждости или враждебности.

Стремление людей "освоить" феномен смерти, сделать его чем-то понятным и

доступным в обращении проявилось в огромном множестве сказаний, мифов,

ритуалов (похороны, оргии, жертвоприношения и т.п.). Таким образом смерть

включается в игровое действо, благодаря чему она начинает представляться

включенной в порядок и цели жизненного мира людей и уже не такой чуждой. Тема

смерти, занимающая важное место в современном философском осмыслении

человеческого бытия, возникла еще в глубокой древности, и этим она явно

отличается от таких новых для философии тем, как, например, "игра" или

"коммуникация". Сегодняшние  люди волей-неволей привязаны  в своих суждениях о

смерти к издавна бытующим представлениям, образам, символам. Поэтому для нас

небесполезно ознакомиться с архетипами смерти.

Что же происходит с умершим человеком, его душой и телом? У древних и

первобытных народов на этот счет имелись самые разнообразные представления.

Рассмотрим некоторые характерные варианты.

     В вавилонской религии представления о загробной жизни были довольно

смутные. Считалось, что души умерших попадают в подземный мир и ведут там

безнадежно унылое существование. Ни утешения, ни награды вавилоняне от

потустороннего мира не ожидали, поэтому религия народов Месопотамии

ориентирована на земную жизнь.

     В Древнем Египте династической эпохи идеи потустороннего существования

получили, напротив, гипертрофированное развитие. По египетским верованиям,

когда умирает тело человека, продолжают жить его имя (рен), душа (ба), птицей

улетающая из тела в небо, и, наконец, некий невидимый "ка", двойник человека,

которому отводилась особая роль в посмертном существовании. Участь ка после

смерти зависит от участи тела. Ка может погибнуть от голода и жажды, если при

погребении покойник не будет снабжен всем необходимым; ка может быть съеден

загробными чудовищами, если его не защитят магические формулы. Если же об

умершем как следует позаботиться и мумифицировать его или сделать его статую,

то ка может намного пережить усопшего.

     В Древней Индии брахманы (жрецы) учили, что душа не погибает вместе с

телом, а переселяется в другое материальное тело. Какое новое тело получит душа

– зависит от поведения человека в теперешней жизни, прежде всего от соблюдения

правил своей касты. Неукоснительно соблюдая эти правила, можно в посмертном

перерождении воплотиться в человека более высокой касты, а за их нарушение

можно не только оказаться в более низкой касте, но и обратиться в низшее

животное. Такой поток перевоплощений души называется в индийской философии и