Национализм как идеология

Национализм как идеология

1.      Основные подходы к определению национализма

Национализм как социальное явление привлекает внимание исследователей уже более ста лет, и за это время появилось множество его определений. С точки зрения Э. Геллнера, «национализм — это, прежде всего политический принцип, суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать, а также, чтобы управляемые и управляющие в данной политической единице принадлежали к одному этносу».

В свою очередь, Ганс Кон определяет национализм как «состояние ума, акт сознания преобладающего большинства какого-либо народа, убежденного, что высшей ценностью личности должно быть национальное государство», которое признается «в качестве идеальной формы организации народа, источника всей творческой культуры, энергии и экономического благосостояния». Для Г. Кона националистическое сознание тождественно национализму и включает также веру в то, что человек должен проявлять «высшую преданность» своему народу.

Для ученика Э. Геллнера Энтони Смита национализм — это «идеологическое достижение и установление автономии, сплоченности и индивидуальности социальной группы, часть членов которой видит себя реальной или потенциальной нацией».

Близкое по смыслу определение национализма сформулировал К. Янг: национализмом называют политическую идеологию, рассматривающую нацию как «сформировавшееся сообщество, к которому люди испытывают чувство высшей преданности, и оценивающую легитимность политического режима с точки зрения его приверженности этому принципу».

Число определений этого феномена можно множить, в связи с чем в своей книге 1977 г. Хью Сетон-Уотсон приходит к выводу, что нет и не может быть никакой научной дефиниции нации и национализма, однако добавляет: «Феномен же существует издавна и будет существовать также и в будущем». Более того, национализм представляет собой легитимизирующий принцип политики и создания государств, так как никакой другой принцип не пользуется сопоставимой ло­яльностью человечества.

В то же время «теоретиков национализма, - пишет Б. Андерсон, — часто ставили в тупик... следующие три парадокса:

1) Объективная современность наций в глазах историка, с одной стороны, — и субъективная их древность в глазах националиста, с другой. Не случайно К. Поппер говорил, что «нация являет собой общность людей, объединённых не своим происхождением, а общим ошибочным взглядом на свое происхождение".

2) С одной стороны, формальная универсаль­ность национальности как социокультурного понятия (в современном мире каждый человек может, должен и будет „иметь" национальность, так же как он „имеет" пол) — и, с другой стороны, непоправимая партикулярность ее конкретных проявлений.

3) С одной стороны, «поли­тическое» могущество национализмов — и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность».

Следуя этой логике, можно добавить еще один парадокс: нацио­нализм стремится одновременно уничтожить различия внутри нации, добиваясь ее культурной однородности, и умножить число суверенных сущностей.

Привязанность к родной почве, местной традиции, установившим­ся локальным политическим и религиозным авторитетам, т. е. чувство территориальной и конфессиональной идентичности, наивный народ­ный монархизм существовали еще до национализма.

Однако с конца XVIII в. именно национализм в современном смыс­ле слова постепенно становится повсеместно пробудившимся чувством, которое все сильнее формирует общественную и частную жизнь. И ес­ли с этого времени национализм начал во все большей мере служить оправданием власти государства, легитимацией использования его си­лы как против собственных граждан, так и против других стран, то только с конца XIX в. он начал доминировать в чувствах и оценках масс.

В странах, которые образуют современный Запад, национализм, возникший в XVIII столетии был в первую оче­редь политическим движением, направленным на ограничение власти правительства и обеспечение гражданских прав. Его целью было со­здание либерального и рационального сообщества граждан, представ­ляющих средний класс.

Э. Геллнер считает, что идеология национализма возникла преиму­щественно как реакция на процесс индустриализации и массовый уход людей из местных общин и сообществ. Индустриализация вызвала значительные террито­риальные перемещения, и громадное число людей включилось в еди­ную экономическую (а позднее политическую) систему. Идеология, построенная на родстве, и религия уже не могли далее эффективно выполнять функцию мобилизации людей. Кроме того, новая система промышленного производства потребовала создания благоприятных условий для взаимозаменяемости рабочих в широких масштабах, для чего рабочие должны были овладеть одинаковыми навыками и умени­ями. Индустриализация предполагала стандартизацию навыков: этот процесс также обернулся «культурной гомогенизацией». Развитие на­ционального самосознания «вширь и вглубь» и привело к «превраще­нию крестьян во французов» (Ю. Вебер).

Именно в этом историческом контексте возникает необходимость в идеологии, способной к созданию внутренней связности и лояльно­сти индивидов в рамках широкомасштабных социальных систем. Это на Западе и сделала идеология национализма, став идеологией го­сударства. Последняя постулировала существование «воображаемых сообществ», базирующихся на общей культуре и интегрированных в государство, где индивиды лояльны (идентифицируют себя) к госу­дарству и законодательству, а не к своей родственной группе или род­ной деревне. В этом смысле идеология национализма выполняет имен­но государственные функции.

Непременным условием данной идео­логии выступает ее политическая эффективность, она должна выра­жать интересы нации, которая обладает государством и результативно управляется. Необходимое условие эффективности национализма — поддержка со стороны народных масс. Однако в эпоху Великой фран­цузской революции «принцип национальности был еще недостаточно авторитетен и „абсолютен", недостаточно интериоризирован политиче­ским сознанием. Ему еще рано было претендовать на место главного принципа легитимности государства».

Что предлагает массам национализм? Ощущение безопасности и стабильности в тот исторический период, когда традиционная карти­на мира потеряла целостность, а люди оторваны от своих корней. Та­ким образом, задачей идеологии национализма является воссоздание ощущения целостности и исторической непрерывности, связи со своим прошлым, преодоление отчуждения между человеком и меняющимся обществом, которое несет с собой новый общественный порядок.

Б. Андерсон особо подчеркивает роль печатного капитализма для становления национализма: распространение информации через до­ступные массовые издания делает возможным восприятие националь­ных идей без прямого контакта с теми, кто их производит. Переводы Библии, ее печатание на широко распространенных носителях созда­ют и цементируют однородность, причем крепче всего там, где Ре­формация способствовала развитию всеобщей грамотности, или там, где духовенство образует местную бюрократию. Современные СМИ (массовая печать) играют решающую роль в распространении и уси­лении национального чувства.

Другим важным видом коммуникационной технологии, создающим огромные возможности для интеграции людей в крупные социальные системы, являются современные транспортные средства. Они способ­ствуют объединению людей в национальные государства.

Многие авторы подчеркивают роль всеобщего избирательного права в «национализации» политики.

Наконец, практически все исследователи подчеркивают роль систе­мы образования в становлении наций и национального чувства. Как отмечает Э. Хобсбаум, «прогресс школ и университетов является ме­рилом прогресса национализма, равно как именно учебные заведения, особенно университеты, стали наиболее сознательными его защитни­ками». Это, несомненно, верно как для Европы XIX в., так и для дру­гих регионов мира в XX в. Государство-нация — во многом порождение процесса культурной энтропии. Поэтому все современные государства институционализируют и развивают школьную систему, «производя­щую» национальную идентичность.

При этом следует также отметить происходящие знаменательные изменения в историографии и «школьной» истории, в которых на­ции стали толковаться в качестве главных исторических субъектов, а образы выдающихся деятелей далекого прошлого подвергались со­ответствующей стилизации, благодаря чему они превратились в на­циональных героев и национальные символы: у немцев это Арминий, у французов — Хлодвиг, у британцев — король Артур, у венгров — свя­той Стефан, у русских — Владимир Красно Солнышко и Александр Невский.

В результате наполеоновских войн национализм проникает в стра­ны Центральной и Восточной Европы, в Испанию, Ирландию и Рос­сию, где политическое мышление и структуры общества были пре­имущественно традиционны и менее развиты, чем на классическом Западе. Средний класс был в этих странах слаб, уровень урбанизации мал, нации разделены (или даже расколоты) на правящий класс (фе­одальную аристократию) и бесправное большинство (крестьянство). Здесь национализм вначале стал культурным движением, меч­той и надеждой ученых и поэтов. Этот поднимающийся национализм, как и общественное и интеллектуальное развитие вне Западной Евро­пы, испытывал влияние Запада. Но само это влияние ранило гордость образованных кругов, в которых уже зародилось чувство националь­ного самосознания, это вело к обособлению от Запада, к сопротивле­нию «чуждым» примерам, прежде всего западному либеральному и рациональному мировоззрению. Более того, национализм получает легитимность там, где он направлен на освобожде­ние от иностранного господства.

В итоге новый национализм здесь искал свое оправдание - в отли­чие от Запада - в наследии прошлого. Нередко «изобретенные», древ­ние традиции превозносились как противовес западному Просвеще­нию. Если британский и американский национализм был порожден концепцией личной свободы и прав человека и представлял народы с четко оформившейся политической жизнью, национализм народов на востоке Европы, а затем и в других регионах мира, не укорененный в соответствующей политической и социальной традиции, стал проявле­нием своеобразного комплекса национальной неполноценности. Этот комплекс неполноценности компенсировался самовосхвалением. Гер­манские, российские и индийские интеллектуалы представляли свою национальную традицию как нечто более глубокое, чем западная, бо­лее сложное по проблематике и обладающее большим творческим по­тенциалом. Именно в этом русле немецкими романтиками формулиру­ется противопоставление одухотворенной национальной культуры - бездуховной, рациональной западной цивилизации. Для такого национализма характерны стремление к поискам внутреннего смысла существования нации, размышления о «национальной душе» или «мис­сии», Запад служит «значимым другим» в процессе формирования национальной идентичности этих стран.

Однако новый национализм в народ не проник, он остался (до кон­ца XIX в.) уделом интеллектуалов, да и то не всех. Тем не менее, в результате продолжительных войн и натиска гипертрофированного французского национализма национальные чувства повсюду набира­ли силу и в России впервые достигли высшей точки в Отечественной войне 1812 г., чрезвычайно повысившей самоуважение русских, побе­дивших Наполеона.

Национализм в восточной Европе нередко рассматривается и в качестве оборонительной реакции на разрушительное воздействие экономической и политической модернизации или как средство ком­пенсации при очевидных провалах такого рода модернизации. «Если «западный» национализм сопутствовал буржуазным революциям и ре­зультативному процессу формирования сильных наций-государств, — подводит итог немецкий исследователь Э. Штолътинг, — то «восточ­ные» формы национализма пышным цветом расцвели в обществах, многие из которых не проходили через данные стадии политической модернизации и идентичность которых заключена в культуре. Если об­ратиться к государствам Запада, то здесь национализм возник вслед­ствие успешного преодоления внутренних препятствий, мешавших су­веренитету, в первую очередь политики родовой знати. Что же каса­ется Востока, там национализм являлся идеологическим обосновани­ем борьбы против чужеземного правления (влияния), примером кото­рого может служить турецкое, габсбургское или российско-советское иго». Отсюда то обстоятельство, что большинство западных и отечественных исследователей подчеркивают важность различий между типами национализма.

На протяжении большей части XIX в. в Европе национализм ассоциировался не только с националь­ным освобождением, но и с прогрессивными и даже радикальными идеологиями. Первыми националистами Нового времени, которые са­ми называли себя патриотами, были французские якобинцы. Во вто­рой половине XX в. представители левых политических сил в странах «третьего мира» по-прежнему считали национализм движущей силой борьбы за освобождение не только от мирового империализма, но и от других форм угнетения.

Поэтому, по мнению Н.Г.Скворцова, «национализм сам по себе не принадлежит ни к левому, ни к правому крылу политического спек­тра. С точки зрения провозглашения равенства прав всех граждан (членов нации) он может быть отнесен к «левой» идеологии, с точки зрения утверждения вертикальной солидарности и призывов к „исклю­чению" всех иностранцев — к „правой"».

Б. Андерсон даже полагает, что национализм, как, впрочем, и другие этнические идеологии, скорее может быть соотнесен с религией (нация трактуется националистами как «священное сообщество» или «коллективная индивидуальность»: не случайно национализм достаточно часто именуют «гражданской ре­лигией») или системой родства, нежели с фашизмом и либерализмом. Он считает, что «для понимания национализма следует связывать его не с принимаемыми на уровне самосознания политическими идеоло­гиями, а с широкими культурными системами, которые ему предше­ствовали и из которых — а вместе с тем и в противовес которым — он появился».