Контрольная работа по "Философии"

Современная методология  сознает ограниченную универсальность  собственных обычных способов. Так, гипотетико-дедуктивный способ подвергается критике на том основании, что  начинает с готовых гипотез и  проскакивает фазу "заключения к наилучшему разъяснению фактов". Крайняя названа абдукцией, что значит умозаключение от эмпирических фактов к объясняющей их гипотезе. Принципиальному переосмыслению подвергается и опыт, который считается более соответствующей чертой классической науки, но не быть может использован в языкознании, истории, астрономии - по этическим суждениям - в медицине. Нередко молвят о мысленном опыте как проекте некой деятельности, основанной на теоретической концепции. Он подразумевает работу с некими безупречными конструктами, а следовательно, он уже не столько приписан к ведомству эмпирического, сколько являет собой средство теоретического уровня движения мысли. Мало кто знает то, что в современную методологию вводится понятие "нестрогое мышление", которое обнаруживает возможность эвристического использования всех доселе заявивших о для себя методов освоения материала. Оно открывает возможность "мозгового штурма", где объект будет подвергнут мыслительному препарированию с целью получения панорамного познания о нем и панорамного видения результатов его функционирования.

Так как современная научная  теория вместе с аксиоматическим  базисом и логикой употребляет  также и интуицию, то методология  реагирует на это признанием роли интуитивного суждения. Тем сокращается  разрыв меж гуманитарными и естественными  науками. Заслуги же компьютерной революции, в каких ученый во все наиболее растущей степени освобождается  от рутинных формально-логических операций и передает их машине, дозволяет  открыть новейшие способности для  творчества. Благодаря этому так  сказать происходит расширение поля исследуемых объектов и действий, необычных решений и нестандартных  подходов.

Выделяется несколько  сущностных черт, характеризующих "методологические новации":

во-первых, это усиление роли междисциплинарного комплекса программ в изучении объектов;

во-вторых, укрепление парадигмы  целостности и интег-ративности, осознание необходимости глобального всестороннего взгляда на мир;

в-третьих, широкое внедрение  идей и методов синергетики, стихийно-спонтанного структурогенеза;

в-четвертых, выдвижение на передовые позиции нового понятийного  и категориального аппарата, отображающего  постнеклассическую стадию эволюции научной картины мира, его нестабильность, неопределенность и хаосомность;

в-пятых, внедрение в научное  исследование темпорального фактора и многоальтернативной, ветвящейся графики прогностики;

в-шестых, изменение содержания категорий "объективности" и "субъективности", сближение методов естественных и социальных наук;

в-седьмых, усиление значения нетрадиционных средств и методов  исследования, граничащих со сферой внерационального постижения действительности.

Не все перечисленные  определения могут претендовать на роль индикаторов "методологических новаций". Не все их них свободны от внутренней противоречивости самой  формулировки. Однако уже сама фиксация факта "методологической новаторики" весьма и весьма значима. При ее характеристике в глаза бросается практическая потребность в методологическом обеспечений, которую испытывают не только ученые, но и практические работники, специалисты-профессионалы всех типов. Сегодня все чаще говорят об уровне методологической культуры общества. Лица, принимающие решения, не хотят действовать путем проб и ошибок, а предпочитают методологическое обеспечение предполагаемого результата и выявление спектра способов его достижения. К способам получения этого результата, хотя он и находится в области прогноза и предписания, тем не менее предъявляют требования научной обоснованности. Методологическая культура репрезентируется методологическим сознанием ученого и превращается в фактор его деятельности, органично вплетается в познавательный процесс, усиливает его методологическую вооруженность и эффективность.

Принципиально инновационным  оказывается стремление современной  методологии к осознанию постаналитического способа мышления. С одной стороны, оно связано со стремлением к историко-критической реконструкции теории (и здесь перекрываются сразу три сферы анализа: сфера исторического, критического и теоретического). С другой - оно предполагает учет отношений, а быть может, и зависимости теории и политики. Постаналитическое мышление не ограничивается блужданием в лабиринте лингвистического анализа. Его интересы простираются от эстетики до философии истории и политики. Постаналитизм решительно отказывается от ограничений аналитической философии, связанных с ее принципиальной склонностью к формализованным структурам и игнорированием историко-литературных форм образованности "континентальной мысли". Постаналитизм словно заглядывает за аналитический горизонт и в наборе новых референтов видит все многообразие современной действительности и тех отношений, которые просятся быть распознанными, став объектом исследования методологической мысли. Это претензия на некий синтез дисциплинарного и гуманистического словарей, на укоренение эпистемологии в социальной онтологии.

Взгляд на современную  методологию будет неполон, если не обратить внимания на существование  своего рода "методологических барьеров". И когда утвердившаяся научная парадигма ниспосылает всем научным сообществам стандарты- и образцы исследования, в этом можно различить следы методологической экспансии. Существует множество примеров того, как ученые переступают "методологические барьеры". Так, конвенциализм А. Пуанкаре прямо подсказывает рецепт, состоящий в принятии конвенций - соглашений между учеными. Им надо просто договориться, другое дело, что этот процесс не так прост и легок, как кажется. Наиболее типичны для ученого мира именно споры, полемика, столкновения противоположных точек зрения и позиций.

К методологическим барьерам относится и существующий механизм методологической инерции, когда переход  на использование новой методологической стратегии оказывается довольно болезненной для исследователя  процедурой. Например, вытеснение детерминизма индетерминизмом, необходимости - вероятностью, прогнозируемости - непредсказуемостью, диалектического материализма - синергетикой и т.д. и по сей день неоднозначно оценивается различными представителями  научного сообщества. Здесь возникает  дополнительная проблема относительно того, может ли ученый сознательно  преодолевать предрасположенность  к определенному методу или методам  познания, насколько инвариантен  его стиль и способ мышления при  решении познавательных задач.

Множественность методологий  обнажает проблему единства методологических сценариев в рамках той или  иной методологической стратегии, в  отличие от поставленной в рамках философии науки проблемы единства научного знания. Методологи могут быть заняты уточнением понятийного аппарата и методов, а также эмпирического содержания уже установленных теоретических конструкций, могут погрузиться в разработку приложения конкретных методологических схем к тем или иным ситуациям, могут анализировать логику известных общих решений. Все это говорит о пестроте методологических устремлений. Приоритетным для переднего края современной методологии является принятие теоретико-вероятностного стиля мышления, в контексте которого мышление, не признающее идею случайности и альтернативности, является примитивным.

Для современной методологии, как и в прежние времена, весьма остра проблема экспликации эмпирического и теоретического. Развитие научного познания показало, что изменения в теоретическом аппарате могут совершаться и без непосредственной стимуляции со стороны эмпирии. Более того, теории могут стимулировать эмпирические исследования, подсказывать им, где искать, что наблюдать и фиксировать. Это в свою очередь показывает, что не всегда эмпирический уровень исследования обладает безусловной первичностью, иначе говоря, его первичность и базисность не является необходимым и обязательным признаком развития научного знания.

Но вопрос о том, можно  ли свести теоретический и эмпирический уровни познания к соотношению чувственного и рационального, тоже не решается однозначно положительно. И как бы такое сведение ни было заманчивым своей простотой  и элементарностью, размышляющий читатель, скорее всего склонится в пользу "нельзя". Теоретический уровень нельзя свести только к рациональному способу миропостижения, точно так же, как нельзя свести эмпирический уровень только к чувственному, потому что на обоих уровнях познания присутствуют и мышление, и чувства. Взаимодействие, единство чувственного и рационального имеет место на обоих уровнях познания с различной мерой преобладания. Описание данных восприятия, фиксация результатов наблюдения, т.е. все то, что относится к эмпирическому уровню, нельзя представить как чисто чувственную деятельность. Оно нуждается в определенном теоретически нагруженном языке, в конкретных категориях, понятиях и принципах. Получение результатов на теоретическом уровне не есть прерогатива сугубо рациональной сферы. Восприятие чертежей, графиков, схем предполагает чувственную деятельность; особо значимыми оказываются процессы воображения. Поэтому подмена категорий теоретическое - мыслительное (рациональное), эмпирическое - чувственное (сенситивное) неправомерно. (Подробно об этом речь шла в гл. IV).

Привлекающий определенной ясностью в решении проблемы различения методологии гуманитарного и  естественнонаучного знания оказывается  подход, предложенный Г. X. фон Вригтом. Используя существующие традиции в философии науки - аристотелевскую и галилеевскую, - он предлагает первую связать с телеономией, а вторую - с каузальностью. Причем телеономия и телеономическое создает эффект понимания, каузальность и каузальное - эффект объяснения. Особенно важно то, что телеономическое связывается с гуманитарными науками, а каузальное - с естественными. И в том и в другом случае имеет место номос - закон, но номические (установленные законом) отношения проявляются по-разному. Каузальное объяснение обычно указывает на прошлое: "Это произошло, потому что (раньше) произошло то", - типическая языковая конструкция таких объяснений. Таким образом, в них предполагается номическая связь между причинным фактором и фактором-следствием. В простейшем случае это отношение достаточной обусловленности.

Задание 3.

1. Какие, по мнению Ф. Бэкона, условия эффективного развития науки отражены в его высказываниях?

Ответ: По убеждению Бэкона, развитию естественных наук в особенности мешает догматическая приверженность к Аристотелю, высокий научный авторитет средних веков. Все знают то, что нелегко одолеть также идолов площади, источник которых - само общение людей, предполагающее внедрение языка. Совместно с языком мы бессознательно усваиваем все предрассудки прошедших поколений, осевшие в выражениях языка, и тем опять-таки оказываемся в плену заблуждений. И даже не надо и говорить о том, что самыми небезопасными оказываются идолы рода, так как они коренятся в самой людской сути, в эмоциях и в особенности в разуме человека, и освободиться от их всего сложнее. Бэкон уподобляет человечий разум неровному зеркалу, изогнутость которого искажает все то, что отражается в нем. Примером таковой "изогнутости" Бэкон считает рвение человека истолковывать природу по аналогии с самим собой, откуда рождается самое скверное из заблуждений - телеологическое осознание вещей. Таковым образом действенное развитие науки Бэкон лицезрит в переступании населением земли над своими «идолами», также в накоплении опыта прошедших лет, потому что без прошедшего нет грядущего.

2. Что такое «идолы»? Что вы знаете о сущности тех «идолов» , которые называет Ф. Бэкон?

Ответ: Бэкон считал познавательный аппарат человека вполне приспособленным к задаче обнаружения истины о природном мире. И все же, принимая во внимание нелицеприятную критику исследователей прошлого, не до конца ясно, откуда Бэкон черпает свой оптимизм. Взгляд Бэкона на познавательные способности человека сопоставим со взглядом Сенеки на его нравственные способности: «От рождения природа сделала нас способными учиться и наделила разумом — не совершенным, но поддающимся совершенствованию». И все же человеческий ум подвержен порче. Согласно Бэкону, если человек не проявляет величайшей осмотрительности, это произойдет с ним почти наверняка.

Идолы, с которыми Бэкон знакомит читателя в первой книге «Нового  органона», — это ряд типичных путей, вступив на которые человеческий ум систематически впадает в пагубные интеллектуальные заблуждения. Бэкон  говорит о четырех типах идолов.

«Идолы племени» названы так  потому, что они «коренятся в самой  человеческой природе». К их числу  относятся склонность отдавать предпочтение бросающимся в глаза и легко  запоминающимся данным, приверженность привычным мнениям даже вопреки очевидности, тенденция уделять больше внимания фактам, подтверждающим нашу точку зрения, но игнорировать и не замечать данные, противоречащие нашим убеждениям. Важнейшими из идолов племени являются ограничения и изъяны чувственного восприятия.

«Идолы пещеры» суть недостатки, проистекающие из привычек, воспитания и других особенностей развития индивидуума. Кто-то добивается в логике блестящих, а кто-то весьма скромных успехов; кто-то умеет превосходно отличать схожие на первый взгляд вещи, кому-то же это  не дано.

«Идолы рынка» — это заблуждения, берущие свое начало в языке. Во-первых, поскольку мы можем давать имена  вещам не существующим (взять, к примеру, аристотелевское primum mobile{6}), постольку слова могут становиться причиной коренных заблуждений. Во-вторых, отдельное слово (например, «влажное») может прилагаться ко множеству различных качеств, находящихся в различных субстанциях. Такой вид абстракции порой искушает нас выносить суждения, не имеющие никакой опоры в природе.

К последней группе относятся «идолы театра», или навыки мышления, являющиеся результатом приверженности ложным философским школам. Так, аристотелианец может превратно истолковать бэко-новское понятие «формы».

Учение об идолах предвосхищает  многие положения современной методологической теории и социальной психологии. Бэкон  настаивает здесь на том, что мы имеем  все основания не доверять собственным  убеждениям, принимая во внимание известные  нам типы интеллектуальных ошибок. Тем самым это учение составляет часть традиции, включающей в себя Regulae Декарта и проект Спинозы по исправлению человеческого интеллекта. Как бы то ни было, позиция Бэкона совершенно недвусмысленна: теория познания способна приносить пользу, подавая практические гносеологические советы, лишь в том случае, если она обращает пристальное внимание на человеческую психологию.