Исторические условия и особенности развития философии Нового времени

Дело и цель человеческого  могущества в том, чтобы производить  и сообщать данному телу новую  природу или новые природы. Дело и цель человеческого знания в  том, чтобы открывать форму данной природы, или истинное отличие, или  производящую природу, или источник происхождения (ибо таковы имеющиеся  у нас слова, более всего приближающиеся к обозначению этой цели). Этим двум первичным делам подчиняются  два других дела, вторичных и низшего  разряда. Первому подчиняется превращение  одного конкретного тела в другое в пределах возможного; второму —  открытие во всяком порождении и движении скрытого процесса, продолжающегося  непрерывно от проявленного действующего начала и проявленной материи  вплоть до данной формы, а также открытие другого схематизма тех тел, которые  пребывают не в движении, а в  состоянии покоя.

...Правильно полагают, что «истинное знание есть  знание причин». Не плохо также  устанавливаются четыре причины:  материя, форма, действующая и  конечная причины. Но из них  конечная причина не только  бесполезна, но даже извращает  науки, если речь идет не  о действиях человека. Открытие  формы почитается безнадежным.  А действующая причина и материя  (как они отыскиваются и принимаются  вне скрытого процесса, ведущего  к форме) — вещи бессодержательные  и поверхностные и почти ничего  не дают для истинной и деятельной  науки. Однако... выше мы отметили  и исправили заблуждение человеческого  ума, отдающего формам первенство  сущности. Ибо хотя в природе  не существует ничего действительного,  помимо единичных тел, осуществляющих  сообразно c законом отдельные  чистые действия, однако в науках  этот же самый закон и его  разыскание, открытие и объяснение  служат основанием как знанию, так и деятельности. И этот  же самый закон и его разделы  мы разумеем под названием  форм, тем более что это название  укоренилось и обычно встречается.

Знание того, кто  знает причину какой-либо природы (как, например, белизны или теплоты) только в некоторых предметах, несовершенно. Равным образом несовершенно могущество того, кто может производить действие только на некоторые материи (из числа  тех, что способны воспринять его). А  кто знает только действующую  и материальную причины (эти причины  переходящие и в некоторых  случаях суть не что иное, как  носители формы), тот может достигнуть новых открытий в отношении материи, до некоторой степени подобной и  подготовленной, но не затронет глубже заложенных пределов вещей. Тот же, кто знает формы, — тот охватывает единство природы в несходных  материях. И следовательно, он может  открыть и произвести то, чего до сих пор не было, чего никогда  не привели бы к осуществлению  ни ход природных явлений, ни искусственные  опыты, ни самый случай и что никогда  не представилось бы человеческому  мышлению. Поэтому за открытием форм следует истинное созерцание и свободное  действие.

Из двух родов  аксиом, которые установлены выше, возникает истинное деление философии  и наук, причем мы придаем особый смысл общепринятым названиям (которые  наиболее подходят к обозначению  вещи). Таким образом, исследование форм, которые (по смыслу и по их закону) вечны и неподвижны, составляет метафизику, а исследование действующего начала и материи, скрытого процесса и скрытого схематизма (все это касается обычного хода природы, а не основных и вечных законов) составляет физику. Им и подчиняются  подобным образом две практики: физике — механика, метафизике (в очищенном  смысле слова) — магия вследствие ее обширных путей и большей власти над природой.

Бэкон Ф. Новый Органон  Афоризмы об истолковании природы и  царства человека //

Сочинения. В 2 т. М., 1978 Т. 2. С. 12, 13 — 16, 18, 34, 35,

50, 56 — 57, 60 — 61, 62, 75, 80 — 81, 87

 

ПРОБЛЕМА ИСТИНЫ И ЕЁ РЕШЕНИЕ В ФИЛОСОФИИ

Ф. БЭКОН

Есть четыре вида идолов[26], которые осаждают умы людей. Для того чтобы изучать их, дадим  им имена. Назовем первый вид идолами  рода, второй — идолами пещеры, третий — идолами площади и четвертый  — идолами театра...

Идолы рода находят  основание в самой природе  человека... ибо ложно утверждать, что чувства человека есть мера вещей. Наоборот, все восприятия как чувства, так и ума покоятся на аналогии человека, а не на аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей  свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.

Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или  от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед c другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или  вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предвзятые и предрасположенные  или же души хладнокровные и спокойные, или по другим причинам... Вот почему Гераклит правильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом, или общем, мире.

Существуют еще  идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и  сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение  и сотоварищество людей, идолами  площади. Люди объединяются речью. Слова  же устанавливаются сообразно разумению  толпы. Поэтому плохое и нелепое  установление слов удивительным образом  осаждает разум. Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и  охранять себя ученые люди, никоим образом  не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут  людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.

Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов  доказательств. Их мы называем идолами  театра, ибо мы считаем, что, сколько  есть принятых или изобретенных философских  систем, столько поставлено и сыграно  комедий, представляющих вымышленные  и искусственные миры... При этом мы разумеем здесь не только общие  философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые  получили силу вследствие предания, веры и беззаботности...

Человеческий разум  не сухой свет, его окропляют воля и страсти, а это порождает  в науке желательное каждому. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает... Бесконечным  числом способов, иногда незаметных, страсти  пятнают и портят разум.

Одни умы склонны  к почитанию древности, другие увлечены любовью к новизне. Но немногие могут  соблюсти такую меру, чтобы и не отбрасывать то, что справедливо  установлено древними, и не пренебречь тем, что верно предложено новыми. Это наносит большой ущерб  философии и наукам, ибо это  скорее следствие увлечения древним  и новым, а не суждения о них. Истину же надо искать не в удачливости  какого-либо времени, которая непостоянна, а в свете опыта природы, который  вечен.

Поэтому нужно отказаться от этих устремлений и смотреть за тем, как бы они не подчинили себе ум...

Наиболее заметный пример первого рода являет Аристотель, который своей диалектикой испортил естественную философию, так как  построил мир из категорий... Он всегда больше заботился о том, чтобы  иметь на все ответ и словами  высказать что-либо положительное, чем о внутренней истине вещей. Это  обнаруживается наилучшим образом  при сравнении его философии c другими философиями, которые славились  у греков. Действительно, гомеомерии — у Анаксагора, атомы — у  Левкиппа и Демокрита, земля и  небо — у Парменида, раздор и дружба — у Эмпедокла, разрежение тел  в безразличной природе огня и  возвращение их к плотному состоянию  — у Гераклита — все это  имеет в себе что-либо от естественной философии, напоминает о природе  вещей, об опыте, о телах. В физике же Аристотеля нет ничего другого, кроме  звучания диалектических слов. В своей  метафизике он это вновь повторил под более торжественным названием, будто бы желая разбирать вещи, а не слова. Пусть не смутит кого-либо то, что в его книгах «О животных», «Проблемы» и в других его трактатах  часто встречается обращение  к опыту. Ибо его решение принято  заранее, и он не обратился к опыту, как должно, для установления своих  мнений и аксиом; но, напротив, произвольно  установив свои утверждения, он притягивает  к своим мнениям искаженный опыт, как пленника. Так что в этом отношении его следует обвинить больше, чем его новых последователей (род схоластических философов), которые  вовсе отказывались от опыта.

Итак, об отдельных  видах идолов и об их проявлениях  мы уже сказали. Все они должны быть отвергнуты и отброшены твердым  и торжественным решением, и разум  должен быть совершенно освобожден и  очищен от них.

Бэкон Ф. Новый Органон // Сочинения.. В 2 т. М., 1978. Т 2.

ЛИЧНОСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЕ ОБЩНОСТИ КАК СУБЪЕКТЫ

ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

Ф. БЭКОН

Многие ошибочно держатся того мнения, что и государю в управлении страной, и каждому  вельможе в ведении дел надо прежде всего принимать во внимание интересы партий; а между тем высшая мудрость велит, напротив, сообразоваться либо c общими интересами, осуществляя то, c чем согласны представители самых  различных партий, либо c интересами отдельных лиц. Этим я не хочу, однако, сказать, что соображениями партийными должно совершенно пренебречь. Людям  простого звания, чтобы возвыситься, необходимо за что-то держаться; но людям  знатным, чувствующим свою силу, лучше сохранять независимость. И даже начинающему выдвигаться для более верного успеха обычно лучше обнаруживать столь умеренную приверженность, чтобы из всех членов своей партии быть наиболее приемлемым для другой.

Чем партия слабее и малочисленнее, тем больше в  ней единства; и часто бывает, что небольшое число непреклонных берет верх над многочисленным, но более умеренным противником. Когда  одна из двух партий прекращает свое существование, другая раскалывается. Так, партия, объединявшая Лукулла и сенатскую знать (называвшуюся «Optimates»), некоторое время противостояла  партии Помпея и Цезаря; но, когда  власть сената рушилась, произошел  и разрыв Цезаря c Помпеем. Подобным же образом партия Антония и Октавиана  противостояла некоторое время  Бруту и Кассию, но вслед за падением "Брута и Кассия последовал разрыв Антония c Октавианом. Эти примеры  относятся к партиям, состоящим  в открытой войне, но то же самое  можно сказать о более частных  случаях. И зачастую при расколах те, что были на вторых ролях, оказываются  во главе партии, но столь же часто  оказываются ничтожествами и  бывают отстранены, ибо многие сильны лишь в оппозиции, а когда этого  нет, они бесполезны.

Часто видим мы, что человек, добившись успеха, переходит  в партию, враждебную той, коей обязан он своим возвышением, полагая, вероятно, что c первой он свое уже взял, и ища  новой выгоды. Такому перебежчику  это сходит легко, ибо, когда силы долгое время уравновешены, приобретение даже одного лишнего приверженца  дает перевес одной из сторон, а  вся заслуга приписывается ему. Если кто держится середины между  двумя партиями, это не всегда происходит от умеренности, но нередко от своекорыстия и имеет целью извлечение выгоды из обеих.

Бэкон Ф. Новый Органон // Сочинения.: В 2 т. М., 1972. Т 2. c 468 — 469

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Очень трудно сделать  вывод об окончательной правоте  какой-либо из описанных концепций  познания - полное отрицание значения опыта одной школой и отрицание  организующего начала в качестве более сложной системы (составной  частью которого является и наш трехмерный мир) другой школой не позволяет нам  сделать этого.

Скорее всего, как  это не раз доказывала история, истина окажется где-то в стороне от ристалища, но философы по-прежнему будут пытаться выяснить «что важнее», «что раньше появилось», «что первично - идея или материя», пытаясь  запустить колесо истории от какой-то одной абсолютной точки («начала  времени») пространственных координат.

Занятие увлекательное  и достойное уважения, но совершенно непосильное человеческому разуму на его теперешнем уровне развития, ибо невозможно найти начало у  идеального круга. Идея порождает материю, и наоборот. Этот процесс был и  будет всегда бесконечен.

Что касается Френсиса Бэкона, размышляя сегодня над  его наследием – философией далёкого английского Возрождения и вместе с тем европейского научного Возрождения  мы можем выделить в нем самые  различные элементы и напластования  – новаторские и традиционалистские, научные и политические, мудрые и  наивные, те, корни которых уходят вглубь средневековья, и те, которые  протягивают во времени свои вечнозелёные побеги в миры иных структур, проблем  и умонастроений. Такова уже судьба классической философской мысли  – долгая жизнь, в отличии от эпигонских и плоских философствований, претензионность  которых болезненно ощущается уже  современниками. Анализ и оценка последних  обычно не представляют труда и легко  могут перекрывать их убогое содержание. Оригинальная же мысль всегда содержит в себе тайну метаморфозы, возможность  многократного и неожиданного преломления  в умах будущих поколений.

Творчество Бэкона оказало сильное влияние на ту общую духовную атмосферу, в которой  формировалась наука и философия XVII в., особенно в Англии. Не случайно его призыв обратиться к опыту  стал лозунгом для основателей Лондонского  естественно-научного общества, куда вошли  творцы новой науки — Р. Бойль, Р. Гук, И. Ньютон и др.

Знание, не приносящее практических плодов, Бэкон считает  ненужной роскошью. Эту мысль он выразил в своём знаменитом афоризме «Знание – сила!», который красной  нитью проходит через всю его  философию.

Однако, как мне  кажется, нельзя не отметить, что английский философ сделал чрезмерный акцент на эмпирических методах исследования, недооценив при этом роль рационального  начала в познании, и прежде всего  — математики. Поэтому развитие естествознания в XVII в. пошло не совсем по тому пути, который ему предначертал Бэкон. Индуктивный метод, как бы тщательно он ни был отработан, все  же в конечном счете не может дать всеобщего и необходимого знания, к какому стремится наука. И хотя призыв Бэкона обратиться к опыту  был услышан и поддержан —  прежде всего его соотечественниками, однако экспериментально-математическое естествознание нуждалось в разработке особого типа эксперимента, который мог бы служить основой для применения математики к познанию природы.