Философия глобализации

То, что современная господствующая политико-экономическая система не имеет своего названия, опасно, и это очевидно. Это очень напоминает Каканию6 Роберта Музиля (то есть Австро-Венгрию), которая не имела названия и фактически исчезла. Конечно, не считая названия, эта мировая политико-экономическая система, безусловно, существует как единство, но не воспринимается таковым. Ежедневно в своей деятельности она проявляет себя как единство, хотя пока это единство осознается и описывается скорее как процесс глобализации. Однако отсутствие названия ведет к формированию общепринятого представления, согласно которому широкие круги рассматривают текущую ситуацию в целом как «нормальную» и «беспроблемную». В конечном счете мы фактически наблюдаем «нормальные» экономические ситуации и «нормальную» политику, самую нормальную, которую только можно представить, а именно – либеральную демократию. Монетарная система фигурирует здесь как абсолютно беспроблемная, без каких бы то ни было разумных сомнений. На данном этапе мы, разумеется, не будем анализировать монетарную систему как таковую. Мы только хотим обратить внимание на то, что именно в подобном восприятии монетарной системы как «нормальной» также игнорируется неправомерное сравнение монетарной системы с либерализмом. Невозможно перечислить здесь все причины и аргументы. Самый важный аргумент по-прежнему, как всегда, в другом: монетарная система так далека от трех компонентов базовой либеральной идеи («свободная игра свободных сил»), что термин «либеральный» оказывается сплошным обманом. Монетарная система во многом ограничивает социальное пространство для маневрирования (если только не уничтожает его полностью), во многих областях экономического регулирования вводит чрезмерную централизацию, так что она не может более рассматриваться как часть либеральной сферы. Опять же, концепция государства в рамках данной системы лишена фундаментальности. Сокращая по всем направлениям свои социальные функции, монетарная система упрочивает бюрократию во всех значимых финансово-экономических сферах, чего практически никогда не происходит в «нормальных» демократиях.

В условиях сокращения социального обеспечения необходимо помнить о важном отличии: формально его сокращение вследствие задолженности проводится не монетарной системой; суть его заключается в том, что монетарная система хочет разрушить многочисленные запреты или способствовать их ликвидации. Уничтожение определенных социальных достижений, с одной стороны, можно также трактовать как бюджетно-финансовое явление, но, с другой стороны, явления, о которых идет речь, – это социальные запреты, действовавшие на протяжении двух тысяч лет истории европейской цивилизации, причем некоторые из них действуют с 1945 г. в качестве запретов нового индустриального общества и постгитлеровской европейской демократии как нового sine qua non (непременного условия) существования западных обществ. После такого анализа мы можем уже совсем по-другому взглянуть на термин «ликвидация дополнительных социальных достижений», на эту деятельность по уничтожению запретов и не можем всерьез рассматривать необходимость дать определение либерализма, поскольку либерализм всегда понимает базовую идеологию «свободной игры свободных сил» в освободительном смысле.

К уже сказанному можно добавить, что полностью пересматривается вся политическая сфера. В мире монетарной системы радикально обесценивается вся подсистема политического деятеля. Политический деятель – это человек, который может и, несомненно, должен многое обещать до выборов, однако он не имеет фактически никаких шансов собственными силами сломать деятельность всей монетарной системы; его наиболее важная и сложная обязанность состоит в том, чтобы демократическим путем выбрать ту сферу, которая станет жертвой следующих ограничительных мер. Нам представляется, что подобные трансформации политического деятеля отнюдь не то явление, которое в полной мере было бы достойно называться либерализмом. Другое серьезное расхождение между либеральной базовой идеологией и крупной монетарной системой состоит в том, что если «свободная игра свободных сил» (на основе которой потом возникает реально работающая система), по сути, предсказуема, то «свободная» монетарная система  
в исключительно важные периоды сознательного и случайного вмешательства  
(в понимании Карла Шмитта), по большому счету, зависит от политических решений. Разница настолько огромна и важна, что ее теоретическая значимость не обсуждается. Имеющее решающее значение жесткое вмешательство уже в ближайшем будущем породит глубокие проблемы в теории демократии, так как в конечном счете мы также должны учитывать, кто и на основании какого общественного и демократического права осуществляет это вмешательство. Наконец, с точки зрения демократической теории для подобного «чрезвычайного» вмешательства недостаточно одних лишь речей талантливого оратора во влиятельных СМИ о том, какой он «опытный» и «хороший» специалист, и что он может, исходя из этого, принимать законные решения по актуальным проблемам.

Тем не менее, учитывая подобные факты, многие честные и несколько поверхностные критики монетаризма считают, что монетаризм на самом деле не демократичен. И снова мы возвращаемся к скрытому, уже упомянутому нами исходному пункту: для монетаризма реальный социализм, по-другому называемый коммунизмом, остается легитимным, поскольку он еще раз доказывает, что симбиоз политико-демократического и монетарно-ограничительного либерализма может иметь некий «смысл» для существующего социализма. И только для легитимности «либерального» типа мы не находим подтверждений, которые тают, как снег, в свете простейшей критики. Конечно, мы можем смириться с тем фактом, что «либерализм», как и множество других политических терминов, понятие неясное, двусмысленное и безжизненное. Однако для каждого термина мы должны продумать минимальное единство и связь с основной идеологией, а в таком случае это больше, чем вопрос терминологии.

Назвать либерализмом крупную монетарную систему (рассматриваемую теперь с точки зрения реально существовавшего социализма, который к настоящему моменту исчез) на этом основании является обманом в плане профессиональной этики. Существует только один аспект, где крупная монетарная система и неолиберализм имеют нечто общее. Однако эта связь не является неразрывной или прочной, не является она и взаимозависимостью, как это часто представляется. Единственная действительно существующая связь – простое сосуществование, которое, однако, не имеет решающего значения и не является чем-то реальным.  
В совершенно конкретных особых исторических обстоятельствах стали существовать политические концепции либеральной демократии, защищающей права человека, и более замкнутая монетарная система; и при еще более конкретных исторических обстоятельствах это сосуществование политической концепции либеральной демократии прав человека и более замкнутой монетарной системы стало характерной чертой необычной либеральной идеологии и риторики. Эта связь действительно является сосуществованием, поскольку оно, в принципе, может быть отвергнуто обеими сторонами. Мы учитываем случаи, когда более замкнутая монетарная система может также продуктивно существовать с той же демократией консервативного типа, а также с консервативными вариантами недемократической политической системы (фашизмом и посткоммунизмом).

До сих пор крупная монетарная система описана не в полной мере, хотя она представляет собой удачный и легко постижимый предмет для экономики и политики, а также для общества. Она представляет собой экономическую политику либерального толка, хотя не только не является либеральной (мы уже можем сказать об этом совершенно определенно на основании предыдущих рассуждений), но в узком смысле не является и экономической политикой, поскольку имеет мало общего с экономикой как таковой. Это та экономическая политика, или политическая экономика, которая заботится исключительно о финансовых операциях и при этом особое внимание уделяет благоприятным условиям для государственных финансовых сделок, в результате которых, в условиях двойной задолженности государства, большие потоки денег всегда могут быть переведены из государственной сферы в другие. Происходит это не потому, что эти государственные сферы более не нуждаются в денежных ресурсах, а под влиянием более простого многообещающего аргумента – в данных обстоятельствах эти ресурсы легко переводить. Эта фундаментальная концепция крупной монетарной системы отводит каждому актору свою область игры, без чего, как было сказано, он имел бы (а возможно, и нет) дело непосредственно с реальными экономическими процессами, поскольку концепция отражает логику бюрократических и фискальных процедур, которые, впрочем, соответствуют формулировке «мира на бумаге», где реальные экономические процессы могут протекать слишком быстро и (в отрицательном смысле) абсолютно легко.

По этой причине монетарная система по своим признакам – это «экономическая политика», ее экономическая составляющая может существовать (в малой степени) независимо от политики так же, как и политический компонент – от экономики. Необходимо упомянуть тот факт, что здесь мы имеем дело с новым сочетанием экономики и политики. Каждый монетарный (экономический) шаг является политическим, каждый монетарный (политический) шаг – экономическим. Монетарная система имеет дело с экономикой и обществом только в пограничных случаях; естественно, для этой системы небезразлично, пытается ли общество противостоять ей. Для сторонника монетаризма «чрезвычайное обстоятельство», по Карлу Шмитту, – единственное социальное условие, привлекающее его внимание. Его не волнуют даже экономические процессы, то есть они «свободны» и их единственное требуемое обязательство – согласовываться с общими финансовыми условиями. Раз уже зашла речь о «свободе», нужно сказать, что «свободны» не только экономические процессы, «свободны» также социальные процессы и акторы; это в переводе на финансовый язык означает, что они могут делать и проверять на практике то, что им нравится, и все это правильно и законно. Здесь проявляется другое важное отличие от основной либеральной идеологии, поскольку в ее рамках действительно произошло осознание того, что нельзя нарушать запреты, чего, как мы указывали выше, совсем не скажешь о крупной монетарной системе. Крупная монетарная система живет с обществом в некоем «супружестве», при этом она может судить о состоянии своего «мужа» только по его страдальческим крикам.

Это – логическое следствие существования крупной системы, которая может соединить политику и экономику настолько крепко, что это приведет к формированию своего собственного языка, который, несмотря на концепцию многих лингвистов-философов, является не «просто» языком, а, говоря кратко, представляет собой систему понятий, смысл которых соответствует первоначальным задачам. Таким образом, язык крупной монетарной системы стирает все различия между макро- и микроуровнями процессов; из этого следует, что школьный персонал и медсестры через свой отказ от «спроса на товары потребления» оплачивают долги армии, отраслей тяжелой промышленности или работы гидроэлектростанций. Таким образом, условием финансового баланса является на языке монетаризма «избыточное потребление», даже если в рассматриваемой стране не достигнут самый низкий уровень потребления западных стран. В этом языке каждый предмет обладает своими рыночными характеристиками: физическими, ментальными, воображаемыми или утопическими. В бесконечном убеждении, что все является (и долж-но быть) рынком, крупная монетарная система забывает не только свои предыдущие исследования по истории экономики (например, осуществленные Карлом  
Поланьи), но также и актуальные исследования современных границ рынка. Основной темой становится не отопление больницы, а зуб гражданина (лучше с его экономическими и научными характеристиками), представленный как «связанный с рынком» и «зависящий от рынка». В то время как отдельные простые ответственные граждане должны на работе компенсировать государственные долги за счет своего физического существования, политические деятели и банкиры до настоящего времени никогда не были легально осуждены за планирование долгов. Очевидно, здесь правит закон казино – проиграть как можно больше, и чем больше, тем лучше.

Политика монетаризма утверждает (и в этом есть определенная характеристика действительности), что она «реагирует» на новое социальное государство, которое можно описать, по крайней мере метафорически, как «болезнь общества». Однако на самом деле монетаризм сам по себе является социальной болезнью, он имеет так мало общего с реальными экономическими процессами, социальными запретами и реальными целями основной либеральной идеологии, что подобная классификация должна оказаться вполне оправданной. Если добавить к этим фактам также все демократические и теоретическое проблемы, то мы сможем понять картину еще глубже.

Основная тенденция саморазрушающегося общества – это рост государственного долга, за которым экономика не успевает даже при самых благоприятных конъюнктурных условиях. Ахиллес не может догнать черепаху. Следовательно, саморазрушающееся общество – это общество, которое не способно поддержать (посредством государственных институтов) современный высокоразвитый уровень постблагополучной цивилизации, которого оно когда-то достигло. И это не просто вопрос экономики. Если шахта будет закрыта из-за нерентабельности, это не приведет к социальному самоуничтожению. Но если государство будет вынуждено сделать значительный шаг назад в области образования или здравоохранения, саморазрушительные тенденции сразу станут очевидными. Поэтому основная проблема саморазрушающегося общества не в экономике: экономический упадок не является главной проблемой, так как за ним следует только экономический рост при более благоприятных условиях.

Мало того, что такой период не способствует накоплению цивилизационных или человеческих ценностей, он зачастую даже не может обеспечить простое существование. с этой точки зрения самоидентичность государства, общества и гражданина подвергается сомнению. Поэтому у государства, общества или гражданина нет возможности улучшить общечеловеческие ценности, им приходится истощать и даже разрушать эти ценности.

Саморазрушающееся общество – это новая и распространенная реальность современности, призывающая к реформированию фундаментальных понятий общественной жизни.

Адекватное понимание крупной монетарной системы происходит уже довольно долго – в политике, а также в экономике, – это давняя, постоянная и сложная проблема. Эта проблема понимания очень сложна, так как крупная монетарная система предлагает одновременно несколько граней одного общества. Разрушительный характер крупной монетарной системы проявляется постепенно и всегда в определенной последовательности шагов, и очевидно, что эти шаги не связаны друг с другом. С другой стороны, атаки и монетаристские вторжения всегда проявляются в безупречной идеологии неолиберального рационализма. Социальное представление о крупной монетарной системе станет еще более разнообразным, если мы подумаем о том, что монетаристский бульдозер иногда истребляет те социальные институты, которые фактически готовы к упадку и более нецелесообразны. Конечно, некоторые логичные, но рискованные шаги делают эти действия монетаризма не вполне законными. Однако, с другой стороны, сразу же проявляется еще одна грань крупной монетарной системы, близкая к успешным разумным действиям «против воли», а именно – жестокость, практически непревзойденная в мирные десятилетия и «не отступающая ни перед чем», которую можно легко разглядеть в нападках на (неизвестное, но близкое) общество. Действительно, жестокость этих нападений доходит вплоть до нарушения запретов, и не так просто найти этому объяснение. Мы уже немного коснулись проблематики нарушения запретов, сейчас более существенным является политический контекст этой жестокости. Совсем не стоит отказываться от мысли, сколько обществ с их фатальными болезнями и потрясенных кризисами выжило бы, если бы они позволили или могли бы позволить себе подобную жестокость, проявляемую крупной монетарной системой. Здесь проблема монетаристского нарушения запретов, о чем мы уже говорили, заключается в том, что в современной истории их уже не нарушают. Отсюда вывод – идеологической основой и условием для нарушения запретов является как раз антикоммунизм.