Философия Георга-Вильгельма-Фридриха Гегеля

В 1799 году умер отец Гегеля, оставив ему небольшое наследство — по словам Дюранта, 1500 долларов (что, видимо, надо понимать как «1500 талеров» — ведь именно от этого слова  происходит слово «доллар»). Этого  было достаточно, чтобы не умереть  с голоду, и Гегель написал своему другу Шеллингу письмо с просьбой порекомендовать ему какой-нибудь немецкий город, где он мог бы жить без особых трат, — с незатейливой местной кухней, хорошей библиотекой и «ein gutes bier» (вкусным пивом). Шеллинг, который, несмотря на свою молодость, уже был профессором Йенского университета и пользовался огромной популярностью, недолго думая, предложил Гегелю приехать к нему. (Похоже, что ни Гегель, ни Шеллинг совсем не разбирались в пиве, что в принципе для философов не характерно. То пиво, которое я попробовал в Йене, уж точно не входило в Бундеслигу Великого Немецкого Пива. Потом мне сообщили, что его привезли из местной лечебницы для безнадежно больных, что, без сомнения, было весьма утешительно.) Гегель приехал в Йену в 1801 году и получил место приват-доцента в университете. Жалование при ват-доцента напрямую зависело от числа студентов, посещавших его лекции. К счастью для Гегеля, у него были некоторые сбережения: сначала к нему на лекции ходили только четыре человека. (В отличие от своего великого учителя-метафизика Канта, который был отвратительным писателем и блестящим лектором, Гегель был последователен: слушать его лекции было так же трудно, как читать его книги.) В конце XVIII века университет Йены был центром духовной жизни Германии. Время от времени здесь читал лекции по истории Шиллер; братья Шлегели и поэт Новалис закладывали здесь фундамент первой в Германии романтической школы, а идеалист Фихте знакомил студентов с новейшей посткантианской философией. Все эти поэтические фигуры уже покинули Йену к тому времени, когда туда приехал Гегель. Зато теперь там работал 26-летний Шеллинг, вдохновлявший студентов своей романтической философией природы. Гегелю вся эта романтика не нравилась, и он рассорился с Шеллингом.

Тем временем, несмотря на то, что посещаемость его лекций резко  возросла (до 11 человек), денег у Гегеля оставалось все меньше. Но он не искал  легких путей. Проще представить  себе ежа без иголок, чем Гегеля, изменившего своим принципам.

Он ни на миг не поддался соблазну сделать свои лекции интересными  или хотя бы понятными.

Как раз в это время  Гегель начинал формулировать основные положения своей системы, причем делать это он предпочитал непосредственно  в процессе общения со своими ни в чем не повинными слушателями. Вот слова одного верного последователя  Гегеля, учившегося у него несколькими  годами позже: «Начав запинаться уже  на первом слове, он медленно продвигался  вперед, потом начинал все сначала, останавливался, говорил и думал. Слушателям начинало казаться, что  нужное слово никогда не будет  найдено, и как раз тогда оно  обязательно находилось… Теперь вы думали, что поняли мысль лектора, и ждали ее развития. Напрасно. Мысль, вместо того чтобы двигаться вперед, топталась на месте, и одни и те же слова повторялись снова и  снова. Но если вы, утомившись, отвлекались  хотя бы на минуту, нить рассуждений  была безнадежно утеряна». И это  — слова ученика, боготворящего  своего учителя.

О том, какое действие такие  приемы обучения могли оказать на злополучного студента, просидевшего всю ночь за кружкой пива (из лечебницы), можно только догадываться.

С Гегелем надо было что-то делать. В конце концов кто-то не выдержал и обратился к Гете, который  состоял тайным советником при веймарском дворе и был весьма влиятельным  человеком.

В результате Гегеля сделали  экстраординарным профессором (что, по мнению некоторых его коллег, только подтвердило очевидное) и назначили  ему жалование в размере 100 долларов.

Это позволило ему вплотную заняться написанием своего великого труда — «Феноменологии духа». Правда, феноменальная деятельность Гегеля не ограничивалась одним духом: как  раз тогда обнаружилось, что его  квартирная хозяйка беременна. Этот факт обычно лишь проскальзывает в  его биографиях подобно тому, как  алмазы мудрых мыслей изредка сверкают в лабиринтах его прозы. Блеснул  — и погас, растаял во мраке. Но жизнь — не философская система, где истина подчас остается неразгаданной  на протяжении многих лет после смерти автора. Квартирная хозяйка назвала  Гегеля в качестве виновника.

Тем временем Наполеон расширял границы своей империи. Конфликт с Пруссией стал неизбежен, и в 1806 году французские войска вошли в  Йену. Гегель, презиравший прусскую бюрократию, с восторгом встретил приход Наполеона. Но вряд ли это было отголоском юношеского романтизма.

Скорее ему казалось, что  на его глазах сам ход истории  подтверждает верность его теорий. «Я видел, как через город проехал  Наполеон, эта мировая душа». На следующий  день французские солдаты начали грабить и поджигать дома на его  улице, и Гегель, с «Феноменологией  духа» в кармане пальто, был  вынужден бежать к жившему неподалеку знакомому профессору (зная размер «Феноменологии духа», можно предположить, что у Гегеля было очень большое  пальто). Пока французская и прусская армии сражались на подступах  к городу, он дописывал свой шедевр. Предание гласит, что, когда солдаты  начали возвращаться в город, Гегель оторвался от работы, выглянул в  окно и спросил: «Кто победил?»

Победили французы, и восторгу Гегеля не было предела. Мировая душа победно шествовала по этому бездушному миру. Но после битвы при Йене университет закрыли, и Гегель снова остался без денег. Единственным источником дохода для него теперь было профессорское жалованье. В следующем году была опубликована «Феноменология духа».

По общему признанию, эта  книга является самым законченным  и сложным произведением Гегеля.

Благодаря Канту стало  ясно, что любое мало-мальски серьезное философское сочинение должно содержать не менее 800 страниц. В этом отношении Гегель оказался достойным учеником своего учителя.

Более того, он превзошел  последнего в пространности изложения. В качестве примера приведу одно, далеко не самое длинное и трудное  для понимания, высказывание: «Между тем, подобно тому, как сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным, и подобно тому, как он вообще расчленяет свое тело по различным отправлениям и каждую отдельную часть тела определяет только для одного отправления, точно так же можно представить себе и то, что текучее бытие его внутри-себя-бытия есть бытие расчлененное и, по-видимому, его так и нужно представлять…» И так далее.

При первом знакомстве этот мухослон может показаться даже забавным. Но после прочтения двухсот-трехсот  страниц подобного текста желание  смеяться возникает не у всех.

Однако было бы ошибочным  полагать, что такова вся «Феноменология духа». Автор постепенно (очень постепенно) подводит нас к кульминации —  описанию Абсолютного Знания. Нелегко  придумать предложение почти  из семи строк, на всем своем протяжении абсолютно лишенное какого-либо смысла (не верите — попробуйте сами). Но Гегель уже вошел во вкус, и теперь ему  ничего не стоило написать хоть сотню  страниц в таком же духе: «Познавание  чистых понятий науки в этой форме  образований сознания составляет тот  аспект их реальности, в котором  их сущность, понятие, установленное  в ней в своем простом опосредовании  в качестве мышления, раскрывает моменты  этого опосредования и проявляется, следуя внутренней противоположности» (из «Феноменологии духа»).

Гегель называл это  «попыткой научить философию  говорить по-немецки». Некоторые думают, что ему это удалось. Но эта  порочная точка зрения оскорбительна  для немецкого языка, языка Гельдерлина  и Рильке. Прежде чем чему-то учить  философию, Гегелю, возможно, следовало  бы самому научиться говорить по-немецки.

Но что же это все-таки значит? Если человек пишет 800-страничный труд — неважно, на каком языке, — должен же в этом быть хоть какой-то смысл! Вооружившись этим доводом, не одно поколение исследователей пускалось в путешествие по зыбучим пескам гегелевской прозы. Одни заканчивали его марксистами, другие — экзистенциалистами, а третьи не закончили вовсе (гегельянцы). Это неудивительно: в конце концов, Гегелю потребовалось десять томов, чтобы вкратце изложить свою систему (ожидается, что в новом собрании сочинений Гегеля, которое готовит к выпуску Deutsche Forschungsgemeinshaft, будет 50 с лишним томов).

Поэтому любая попытка  представить философию Гегеля в  виде ограниченного набора формул будет  напоминать попытку по маленькой  косточке из кончика хвоста динозавра  восстановить облик того неуклюжего чудища, которому она принадлежала.

В «Феноменологии духа» Гегель описывает логический процесс восхождения  человеческого духа от обыденного сознания к Абсолютному Знанию через ряд  промежуточных этапов: самосознание, разум, дух и религию. Эта идея и стала тем фундаментом, на котором он в дальнейшем выстроил свою универсальную систему.

Философская система Гегеля объясняла буквально все. Были ли эти объяснения верными?

Ответ на этот вопрос зависит  от того, под каким углом мы будем  рассматривать структуру и динамику этой системы. В основу ее лег разработанный  Гегелем оригинальный способ мышления — его прославленный диалектический метод. Исходным пунктом этого метода является «тезис».

Например: бытие. По мысли  Гегеля, тезис неизбежно представляется чем-то несовершенным и неполным. Попытка дать определение бытию  рано или поздно приводит нас к  противоположной идее — идее небытия. Но оказывается, что и антитезис  — нечто несовершенное, недостаточное.

В итоге две противоположности  сливаются, образуя синтез, в данном случае — становление.

Синтез вбирает в себя все рациональное, что есть в тезисе и антитезисе, и может, в свою очередь, стать новым тезисом. Благодаря  этому описан ный выше процесс  может повторяться, причем каждая новая  триада оказывается все более  рациональной, а значит, и более  духовной. Поднимаясь по ступеням этой системы, дух постигает себя и  свою значимость. Итогом этого процесса является Абсолютное Знание, которое  определяется как «дух, познавший  самого себя как дух».

Но все же ключевым моментом гегелевской системы остается диалектика. Ее законы действуют на всех ступенях развития — от области чистого  разума до более приземленных сфер, таких как история, искусство, наука  и т. д. Примером диалектики на этом уровне может служить следующая триада:

Тезис: архитектура

Антитезис: романтическое искусство

Синтез: классическая скульптура

Мы не будем обсуждать  здесь, насколько верными эти  построения кажутся нам лично. Сейчас важно, чтобы читатель получил представление  о том, какое сырье шло в  ход на этой универсальной «фабрике идей».

Еще один пример — более  абстрактный, расплывчатый (и, естественно, лучше вписывающийся в предложенную Гегелем схему):

Тезис: всеобщность

Антитезис: единичность

Синтез: индивидуальность

На создание диалектического  метода (сам философ называет его  диалектической логикой) Гегеля подвигло похвальное стремление преодолеть главный  недостаток логики традиционной, а  именно — ее абсолютную бессодержательность. Логика всегда говорит только о себе самой. Возьмем традиционное логическое построение.

Все философы страдают манией интеллектуального величия.

Гегель — философ.

Следовательно, Гегель страдает манией интеллектуального величия.

По сути все сводится к  следующей схеме:

Все А есть В

X есть А

Следовательно, X есть В.

 
Как бы ни менялось содержание, логическая форма остается прежней. Гегель считал, что задача логики — в поиске истины. Но что такое исти на, если она лишена содержания? Традиционная логика не дает нам никакой информации; она не в состоянии обнаружить подлинную истину. Этот разрыв между  формой и содержанием Гегель и  стремился преодолеть.

Объясняя свою точку зрения, Гегель настаивает на том, чтобы его  выслушали с начала до конца (уверяя нас, что, если не все в его рассуждениях покажется нам логичным, это не должно нас смущать: при целостном  рассмотрении его аргументации все  встанет на свои места). Прежде всего  Гегель говорит, что задача логики —  изучать мышление. Как мы уже знаем, вершиной диалектического процесса является Абсолютный Дух. Это высшая реальность, не зависящая от конкретных форм, которые дух принимает в  процессе своего развития. Именно дух  определяет развитие мира. Поэтому  изучение закономерностей развития духа (мышления) позволит понять закономерности мирового развития.

Из сказанного выше следует, что объективная действительность не может существовать независимо от мысли. Действительно, в «Феноменологии духа» Гегель утверждает, что мысль  есть объективная действительность, и наоборот. Мысль и объективная  действительность тождественны. Это  значит, что, изучая мысль, логика изучает  и действительность.

Таким образом, предмет логики — «истина как таковая».

Итак, диалектика, в основе которой лежит триадический метод (тезис — антитезис — синтез) имеет как форму, так и содержание. Ее законы аналогичны законам развития духа; она стремится к постижению «истины как таковой». Поскольку  тезис не способен вместить в себя все богатство содержания того или  иного понятия, он порождает антитезис. Так, тезис «бытие» неизбежно порождает антитезис «небытие», а затем сливается с ним, образуя синтез «становление».

В этой системе, безусловно, заложено множество неожиданных, глубоких, плодотворных идей.

Но все это, в сущности, поэтические идеи. Да и сама система  Гегеля — это, в сущности, красивый поэтический вымысел. Правда, бабочка  поэзии оказалась придавленной кувалдой прусской основательности.

А ближе к подножию выстроенной  Гегелем пирамиды идей можно обнаружить немало утверждений, которые не соответствуют  действительности (Тезис: религия евреев. Антитезис: религия римлян. Синтез: религия греков) или же просто бессмысленны (Тезис: воздух. Антитезис: земля. Синтез: огонь и вода). Отсюда становится очевидным, что, хотя сам Гегель и  называл свою систему необходимой (в логическом смысле), многие ее положения  произвольны. В ней нет той  строгой логики, которую мы находим  у того же Спинозы. А позже мы увидим, что в применении к менее отвлеченным  сферам, таким как история, она  может быть источником довольно опасных  идей. (Идея о национальном лидере как  воплощении «мировой души» могла  быть объяснимой в XIX веке с его поэтическим  культом Наполеона, но сегодня, учитывая опыт XX века, с ней вряд ли можно  согласиться.) Публикация этого труда  не помогла Гегелю поправить свое финансовое положение. Университет  был по-прежнему закрыт, и Гегель начал искать работу. Но тут случилось  неизбежное. Диалектический процесс, происходивший  все это время неподалеку, в  положенное время увенчался синтезом: у квартирной хозяйки Гегеля родился  сын. Мальчика назвали Людвигом. Вскоре Гегель уехал из Йены и два года работал редактором Bamberger Zeitung (Бамбергской газеты). Увы! Мы можем только догадываться о том, что он писал в своих передовицах. Судя по всему, все номера этой газеты за 1807/1808 гг. пришлись не по вкусу устремленному ввысь историческому процессу.