Подобно республиканской администрации
Дж. Буша, внешнеполитическая команда
президента Б. Клинтона также предпочитала
стиль поведения на мировой арене, который
в определенном смысле можно охарактеризовать
как «демократическое лидерство», проявлявшееся
в приверженности многосторонним институтам
с американским участием. Хотя демократы
не отказывались полностью от традиционных
военно-силовых, подчас даже односторонних,
методов, в общих чертах их стратегия управления
миром была нацеленна на укрепление руководимых
Вашингтоном многосторонних структур,
с помощью которых США пытались вовлечь
другие государства (в том числе бывших
противников) в систему международных
отношений, выстроенную на основе опосредованного
американского лидерства, а не прямого
военно-силового диктата. Именно такой
подход лег в основу внешнеполитической
программы демократов, получившей свое
документальное выражение в «Стратегии
расширения и вовлечения», которая была
обнародована в 1995 году14.
Тем не менее, реализация
субъективных предпочтений лидеров
администрации Б. Клинтона, была
значительно затруднена внутри
и внешнеполитическими препятствиями
объективного порядка. Именно последние,
в конечном счете, привели к тому, что в
практической политике приверженность
США международным нормам, институтам
и режимам в 1990- е гг. в немалой степени
ослабла, а Белый Дом был вынужден отказаться
от декларируемого на уровне заявлений
«подчеркнутого мультилатерализма» (по
определению госсекретаря США М. Олбрайт)
и перейти к более осторожным формулировкам
своих внешнеполитических планов, которые
начали разрабатываться уже скорее в духе
избирательного мультилатерализма и «амбивалентного
вовлечения». По выражению президента
Б. Клинтона, во взаимоотношениях с союзными
странами и международными организациями
Вашингтон намеревался придерживаться
принципа: «действовать вместе по возможности,
в одиночку, по необходимости»15.
Концепция унилатерализма завоевала
признание на самом высоком, государственном
уровне с приходом к власти администрации
Дж. У. Буша в 2000 г. Сам факт смены правящей
администрации сыграл немалую роль в корректировке
внешнеполитического и оборонного курса
Вашингтона, в основу которого были положены
принципы «избирательного вовлечения».
Они подразумевали энергичное реагирование
США на международные кризисы, только
когда они затрагивают исключительно
американские интересы. Новый глава государства
пообещал усилить возглавляемые Соединенными
Штатами международные союзы, если это
не приведет к снижению эффективности
последних.
Теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне
11 сентября 2001 года по-новому расставили
приоритеты во внешней политике
и политике безопасности США,
спровоцировав новый виток унилатерализма,
но уже в экспансионистском ключе. Определенные
признаки того, что волна американского
унилатерализма пошла на спад, проявились
только в середине 2004 г., когда критическую
ситуацию в Ираке уже невозможно было
скрывать, а организационный ресурс США
для ее урегулирования оказался явно недостаточным
ввиду отсутствия необходимой политической
поддержки со стороны мирового сообщества
и международных структур. Вместе с тем,
более конкретные симптомы возвращения
США на путь мультилатерализма не были
очевидными вплоть до начала 2005 г., т.е.
до начала формирования новой внешнеполитической
повестки дня второй администрации Дж.
У. Буша. Если на начальном этапе «глобальной
войны с терроризмом» (к которой некоторые
члены внешнеполитической команды Дж.
У. Буша относили и войну в Ираке) США придерживались
принципа: «кто не с нами, тот против нас»,
предпочитая иметь дело не с союзниками,
а с сателлитами, которыми можно было не
руководить, а командовать, то впоследствии
резкий тон деятелей американской администрации
стал более сдержанным, а сама евроатлантическая
политика Вашингтона стала более сбалансированной
и открытой для диалога с европейскими
и азиатскими партнерами.
2.2 Основные аспекты развития
институционального сотрудничества
США и стран Европы в сфере
безопасности
Одним из главных пунктов
разногласий в американо-европейской
повестке дня конца XX - начала
XXI вв. стал вопрос о дальнейших
перспективах развития существовавших
режимов международной безопасности.
Окончание биполярной конфронтации повлекло
за собой определенную девальвацию значимости
традиционных международных режимов безопасности
в глазах части правящей элиты США, которая
в большей степени стала отдавать предпочтение
национальным механизмам сдерживания
(а затем, и упреждения) угроз с использованием
военно-силового инструментария, в то
время как для европейского сообщества
стал более характерен альтернативный
подход, базирующийся на приверженности
международно-правовым и политико-дипломатическим
средствам в виде международных договоров
в области контроля над вооружениями,
разоружением и нераспространением оружия
массового уничтожения.
Рассмотрим проблему оправдания
европейскими союзниками США
односторонних действий (прежде
всего военно-силовых) со стороны
единственной сверхдержавы на
основе взаимосвязи подобных
действий с институциональным
порядком в целом и его отдельными
составляющими (в виде конкретных
международных организаций), в частности.
Суть американо-европейских разногласий
заключалась в отсутствии внутризападного
консенсуса о том, каким международным
механизмам должна принадлежать прерогатива
легитимации и регламентации использования
военной силы в целях разрешения международных
кризисов – универсальным (вроде Организации
Объединенных Наций и Международного
уголовного суда, отражающих в наиболее
полной мере интересы широкого круга государств)
или региональным (вроде НАТО, воплощающей
интересы более узкой по составу категории
стран и воспринимаемой Западом как организация,
способная в ряде случае подменить ООН)16.
На протяжении 1990-х гг. проблема оправдания
политики унилатерализма и ее соотнесения
с существующими принципами функционирования
внутризападной институциональной системы
концентрировалась в основном вокруг
вышеуказанных организаций. Однако особенно
остро данная проблема актуализировалась
в начале XXI-го века. Если в первые годы
после окончания «холодной войны» Белый
Дом, по крайней мере на декларативном
уровне, отдавал пальму первенства ООН,
как инструменту, подводившему «правовую»
основу под военные интервенции «единственной
сверхдержавы», то с течением времени
глобальная универсальная организация
уступила место региональной НАТО, которая
также, в свою очередь, была отодвинута
на задний план, а легитимность односторонних
американских действий стала восприниматься
правящей элитой США как нечто само собой
разумеющееся. Европейские же страны в
ответ стали выдвигать требования к Вашингтону,
призывая его соблюдать нормы международного
права и общепринятые принципы внешнеполитического
поведения в рамках международных институтов.
Эти требования становились все более
настойчивыми по мере нарастания односторонних
тенденций во внешней политике США и эволюции
американских подходов к международной
роли ООН, НАТО и Международного уголовного
суда. Однако, несмотря на тот факт, что
европейский и американский подходы к
военному вмешательству значительно различались,
в практическом плане некоторый трансатлантический
компромисс все же был достигнут. Именно
это обстоятельство еще раз продемонстрировало
очевидность того факта, что наличие (или
отсутствие) внутризападного консенсуса
на основе сходства интересов США и их
европейских союзников всегда являло
собой главный критерий, позволявший более
или менее четко определить, какие действия
являлись односторонними и нелегитимными,
а какие, напротив, олицетворяли собой
истинный мультилатерализм и международную
законность17.
С 1991 по 1995 гг. Вашингтон склонялся
к политике унилатерализма, предпочитая
решать проблемы международной (в т.ч.
европейской безопасности), минуя коллективные
механизмы НАТО, которые, с точки зрения
американского руководства, все еще не
были приспособлены к адекватному реагированию
на кризисные ситуации постбиполярной
эпохи, подобно конфликту на территории
бывшей Югославии.
Начиная с 1995 г., политика
односторонних действий постепенно
уступила место «подчеркнутому
мультилатерализму» в рамках НАТО, которая
вновь была поставлена в центр системы
координат трансатлантического партнерства.
Урегулирование конфликта в Боснии способствовало
американским усилиям, направленным на
трансформацию Альянса из оборонительного
блока в нечто наподобие организации коллективной
безопасности с более широкими функциями,
которая, по замыслу «проевропейски» настроенных
лидеров администрации Б. Клинтона, была
призвана лучше служить интересам союзников.
Именно пространственная экспансия
НАТО, причем как в географическом
(принятие новых членов и расширение
зоны ответственности), так и функциональном
плане (расширение спектра задач),
создала почву для конфликтов
внутри самого блока. Альянс
стал хуже управляемым как
в политическом, так и в военном
отношениях.
Война в Югославии 1999 г.
ознаменовала собой начало нового,
третьего по счету этапа развития
внутринатовских отношений. Из конфликтов
на территории бывшей Югославии США и
Европа вынесли для себя различные уроки.
С одной стороны, операция «Союзническая
сила» может в определенном смысле слова
рассматриваться как «подлинно союзнический»,
т.е. многосторонний акт, основанный на
взаимном согласии членов Североатлантического
Альянса, принимавших хотя бы де-юре равное
участие в планировании и руководстве
военной кампанией. Однако, наряду с этим
обстоятельством невозможно не учитывать
и другую реальность: для европейских
стран-членов НАТО вмешательство в конфликт
стало неудачной попыткой доказать Вашингтону
свою надежность в качестве союзников
и убедить заокеанского партнера в дальнейшей
целесообразности вовлечения США в конфликты
высокого уровня интенсивности на коллективной
основе18.
Американский подход применительно
к планированию и проведению антитеррористической
операции в Афганистане осенью 2001 г. принципиально
отличался от политического курса, избранного
США во время натовской кампании в Косово
весной 1999 г. В Вашингтоне допускали мысль
о возможности использования, при определенных
обстоятельствах, бюрократического механизма
НАТО, если речь идет о безопасности европейского
континента (как в случае с Югославией).
Однако подобный принцип мог применяться
только в европейском контексте, так как
Вашингтон исключил возможность превращения
внутренней безопасности США в предмет
политического торга c другими странами.
В предыдущие десятилетия
США выступали гарантом защиты
Европы посредством вовлечения
ее в американоцентричную систему
многосторонних обязательств, различных
институтов и режимов безопасности. Любые
американские действия в военно-политической
сфере, так или иначе, просчитывались на
предмет возможных негативных последствий
для европейских партнеров Америки по
Североатлантическому Альянсу. Однако,
концепция «абсолютной безопасности»,
делающая упор не на коллективных, а на
национальных механизмах защиты американской
территории, как бы отделила США от трансатлантической
системы обороны, создав возможность действовать
«без оглядки» на партнеров по НАТО. В
итоге взаимные американо-европейские
обязательства в этой сфере оказались
в значительной мере нивелированными.
Действия Вашингтона вызвали объяснимое
беспокойство западноевропейских партнеров
США, поскольку такая политика явно шла
вразрез с евроатлантической стратегией
Америки прежних лет, нацеленной на слияние
западноевропейской и североамериканской
систем безопасности в единое целое.
Вместе с тем, просчеты
во внешней и оборонной политике,
со всей очевидностью проявившиеся
в Афганистане и Ираке, привели
американское руководство к осознанию
необходимости улучшения отношений
с традиционными союзниками и
международными институтами, без
которых глобальная стратегия
США неосуществима.
В конкретной политике определенная
«реставрация многосторонности»
проявилась еще раньше, когда
в 2003 г. Пентагон передал руководство
операцией в Афганистане объединенному
натовскому командованию, расположенному
в Европе. На Саммите НАТО, проходившем
в июне 2004 г. в Стамбуле, главами государств
членов Альянса было принято совместное
заявление по Ираку, которое стало, по
сути, первой серьезной американской попыткой
расширить рамки многостороннего трансатлантического
сотрудничества путем постановки на повестку
дня в НАТО вопроса об участии (пусть и
ограниченном) Организации Североатлантического
договора в постконфликтном восстановлении
Ирака.
Таким образом, к концу
первого срока пребывания Дж.
У. Буша на посту президента
США, отказ американской администрации
от «подчеркнутого унилатерализма» в
пользу «прагматичного мультилатерализма»
стал очевиден. По расчетам американской
администрации крен в сторону многосторонности
должен был стать одним из путей, который
позволил бы возложить часть американского
бремени по разрешению кризисов не только
на партнеров, но и на международные институты
(ООН и НАТО), с целью придания большей
легитимности действиям Соединенных Штатов
Америки.
2.3 Экономические преимущества
Нельзя упрощать и проблему,
касающуюся сравнения экономических
потенциалов США и Западной
Европы, в частности стран Евросоюза.
Эта проблема становится понятнее,
если ее рассмотреть в историческом
ракурсе. Прежде всего бросается
в глаза очевидный факт: преимущества
США в темпах экономического
роста более всего проявились
в годы Первой и Второй мировых войн,
принесших огромные потери европейской
экономике. Наиболее перспективным из
предпринятых проектов европейской политики,
способным существенным образом повысить
роль Европы в геополитическом процессе,
является в первую очередь решение о расширении
ЕС. Разумеется, этот процесс должен быть
максимально взвешенным и осторожным.
Но он уже приобрел необратимый характер
и обязательно станет ощутимым фактором
дальнейшей консолидации европейских
наций. В этой связи имеет значение следующее:
несмотря на существующие сложности, все
конструктивнее становятся отношения
ЕС и Украины, которая занимает одно из
ключевых мест на Европейском континенте
и искренне пытается внести свой посильный
вклад в развитие общеевропейской интеграции,
становление Большой Европы как целостной
геополитической величины.
Ныне Евросоюз — одна из
самых мощных интеграционных
зон мира. ЕС объединяет страны
с населением 370 млн. чел. Его
экономический потенциал почти
такой же, а по отдельным направлениям
превышает экономический потенциал
США. Он определяется следующими
параметрами: ВВП — около 10
трлн. долл., 22% мирового промышленного
производства. ЕС неустанно прогрессирует.
Это касается прежде всего социальной
политики, где не только сохраняются, но
и углубляются принципы социально-рыночной
экономической политики, внедренной в
послевоенные годы в Германии одним из
известнейших экономистов Запада, канцлером
этой страны Л. Эрхардом.
Еще в 1989 году Европейским
Союзом была утверждена Хартия
основных социальных прав трудящихся
Сообщества. Следующим шагом отработки
базовых принципов общей социальной
политики стало принятие в
1993 году Белой книги «О возрастании
конкурентоспособности и занятости:
раздумья для Союза». На Маастрихтском
саммите 1992 года социальную политику
выделили в самостоятельное направление
деятельности ЕС, а в 1997-м соответствующий
Протокол стал составной частью
Амстердамского договора о Европейском
Союзе.
Для западноевропейской модели
экономики характерна также более
высокая в сравнении с США
степень открытости. На протяжении
почти всей своей истории США
были страной высоких протекционистских
тарифов. Особенно это касается
20-х годов, а также послевоенного
периода, когда решался вопрос
о стимулировании внутреннего
рынка. Ныне ЕС является неоспоримым
лидером мировой торговли, обеспечивает
почти 40% мирового экспорта, тогда
как США — менее 12,3% (в 1948
году — 22%).