Законность, правопорядок, общественный порядок

 

В аспекте  теории правового государства, в  теории права иногда говорят о  позитивном и негативном принципах  законности.[31]

 

Негативный  принцип – это ограничительный  принцип, ограничивающий возможность  государства в определении поведения  человека преступным и привлечении его к уголовной ответственности.

 

Негативный  принцип законности исходит из правила  nulla poena sine lege (нет наказания без упоминания о нем в законе). В соответствии с принципом законности высшей целью правовой системы должна быть защита граждан от покушений на их права со стороны государства, которое постоянно навязывает им свою волю. Принцип разделения властей способствует обеспечению безопасности граждан от произвола государства.

 

В российском уголовном праве, например, эта сторона  законности сформулирована в ст.3 Уголовного Кодекса РФ («Принцип законности»):

 

Преступность  деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия  определяются только настоящим Кодексом.

 

Применение  уголовного закона по аналогии не допускается.

 

Смысл этой нормы, основанной на известном правиле  nulla crimen sine lege (нет преступления без указания о том в уголовном законе) – защищенность человека от необоснованного привлечения к уголовной ответственности, от судебного произвола.

 

Указанный принцип  реализуется не только в связи  с применением уголовного наказания  к лицам, совершившим преступные посягательства, или с угрозой  его применения к потенциальным  преступникам. Но уголовный закон, отграничивая преступное поведение от непреступного, должен стоять и на страже прав и  интересов лиц, которые не совершали  предусмотренного уголовным законом  преступного деяния. Реализация этой задачи в первую очередь зависит  от совершенства формулировки уголовно-правовой нормы, конструирующей состав того или  иного преступления. Ошибки в применении уголовно-правовых норм, повлекшие  необоснованное привлечение лиц  к уголовной ответственности, могут  свидетельствовать и о том, что  уголовный закон еще не всегда достаточно эффективно охраняет права  и интересы граждан в сфере  уголовной ответственности.

 

Правовое  государство основывается на обязательном и неуклонном следовании закону. В  отношении же уголовного законодательства принцип правового государства  требует наказания всех виновных.

 

В российской теории уголовного права принцип  законности традиционно именуется  принципом неотвратимости наказания. Он означает, что всякое лицо, совершившее  преступление, должно подлежать наказанию  или иным мерам уголовно-правового  воздействия, предусмотренным уголовным  законом.[32] Смысл этого принципа заключается в том, что неотвратимость ответственности есть лучший способ проявления предупредительного воздействия  уголовного закона.

 

Мысль эта  давно известна. Истоки ее в самом деле можно отыскать еще у древнегреческих философов Платона и Аристотеля. В законченной же форме она была сформулирована в книге выдающегося итальянского просветителя и гуманиста XVIII века Ч. Беккариа: «Одно из самых действительных средств, сдерживающих преступление, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности… Уверенность в неизбежности хотя бы и умеренного наказания произведет всегда большее впечатление, чем страх перед другим, более жестоким, но сопровождаемый надеждой на безнаказанность».[33]

 

Признание неотвратимости ответственности принципом уголовного права представляет собой тот  случай, когда обыденное правосознание  рядового гражданина вполне соответствует  ему. Известно, что о силе власти (государственной) граждане судят не по степени «чрезвычайности» ее полномочий, а больше по тому, насколько этой власти удается реализовать указанный  принцип. К сожалению, современные  реалии российского общества с этой точки зрения оставляют желать лучшего: раскрываемость преступлений явно идет вразрез с динамикой их роста.

 

Не раскрывается примерно каждое второе преступление, а по кражам (в том числе и  квартирным, вымогательствам, угонам автомобилей  и многим другим преступлениям) процент  раскрываемости еще ниже. Так, в 1991 г. в Российской Федерации было зарегистрировано около 2,2 млн. преступлений, около 1 млн. из них остались нераскрытыми. В 1992 г. число зарегистрированных преступлений составило около 2,8 млн., а выявлено около 1,15 млн. В 1993 г. зарегистрировано около 2,8 млн. преступлений, выявлено свыше 1,2 млн.[34] В 1994 г. – около 2,8 млн. преступлений, раскрыто (данные за 10 месяцев) – около 1,3 млн.[35] Некоторое уменьшение количества зарегистрированных преступлений наблюдалось в 1996 г. – около 2,63 млн. (однако снижение слишком незначительно и не компенсирует роста преступности более чем в два раза в предыдущие три года), количество официально нераскрытых тяжких преступлений составило 43%.[36]

 

Вместе с  тем важно уяснить, что неотвратимость уголовной ответственности –  это идеал, в реальной жизни недостижимый. Определяющей тенденцией мировой преступности является ее абсолютный и относительный  рост. За последнюю четверть века преступность в мире возросла в среднем в 2-3 раза. За это же время преступность в развитых странах увеличилась  в 4-5 раз. [37]

 

И резкий рост преступности в новой России, вставшей на путь демократии и рыночной экономики, также свидетельствует об этом.

 

Социальный  контроль над преступностью в  условиях демократического общества осуществляется с большими трудностями, чем в обществе тоталитарном и авторитарном. Статистика свидетельствует о том, что в демократическом обществе уровень преступности гораздо выше, чем при тоталитарных режимах. Авторитарные режимы и в самом деле были способны активно воздействовать на преступность. Получается, что преступность – своеобразная плата за демократию. Однако одновременно имело место невиданное по масштабам ограничение прав человека, не связанное с совершением преступных деяний в понимании действовавших тогда уголовных кодексов. Это – ограничение свободы слова, собраний, митингов и демонстраций, свободы объединения в партии и другие общественные движения и организации, свободы передвижения и выбора места жительства, многих других естественных прав и свобод человека. Концентрационные лагеря существовали при тоталитарных режимах для содержания не столько действительных преступников, сколько мнимых. Вместе с тем обходимо подчеркнуть, что идея демократизации не должна служить оправданием бездеятельности или недостаточной активности правоохранительных органов в их повседневной деятельности по борьбе с преступностью.

 

Принцип правового  государства означает, что на государство  возложена обязанность осуществлять уголовно-правовое преследование и  даже издавать законы в защиту жертв преступлений.

 

Позитивная  сущность правового государства  не может смириться с мыслью о  том, что очевидно виновный человек  будет ходить по улицам, а государство  будет не в состоянии ничего с  этим поделать.

 

В российском уголовно-процессуальном праве есть процедура возобновления дел  по вновь открывшимся обстоятельствам (в УПК РСФСР ей посвящена целая  глава). В соответствии со ст. 384 УПК вступивший в законную силу приговор суда (в равной степени обвинительный или оправдательный), определение и постановление суда могут быть отменены по вновь открывшимся обстоятельствам. В указанной статье перечисляются основания для по вновь открывшимся обстоятельствам, возобновления дел в числе которых указывается и на обстоятельства, неизвестные суду при вынесении приговора, которые доказывают виновность оправданного лица. Разумеется, что пересмотр оправдательного приговора, как и обвинительного, по мотивам мягкости наказания (или необходимость применения к осужденному закона о более тяжком преступлении) допускается лишь в пределах сроков давности привлечения к уголовной ответственности и (что особенно важно) не позднее одного года со дня открытия новых обстоятельств.

 

Следует иметь  в виду, что в различных правовых системах современного мира сложились  разные понимания правового государства. В немецком понимании правовое государство  – это карающий меч, для американского  гражданина правопорядок – прежде всего, щит против произвола государственной  власти. Вероятно менталитет российских граждан ближе к немецкому  пониманию законности.

 

Эти представления  о понятиях законности и правового  государства, как щита и меча, легко  вступают в противоречие. Приверженность к позитивному принципу заключается  в ограничении воздействия законодательной  нормы при определении ответственности. Если кража как преступление состоит  в том, чтобы что-то забрать у  кого-то, то тогда большое значение приобретает то обстоятельство, имеет  ли это что-то «вещный» характер, ограничено ли оно только материальными предметами и могут ли к ним по аналогии быть отнесены такие действия, как, например, использование электроэнергии. Если убийство, как преступление, охватывает своим составом только лишение жизни, то чрезвычайно важно определить момент начала жизни человека в отличие  от жизни развивающегося плода.

 

Что касается определения момента начала человеческой жизни (позволяющего, к примеру, отличить убийство от незаконного аборта) и  ее конца (помогающего установить оконченное убийство, отграничив его от покушения  на это преступление), то уголовное  право в этом отношении зависит  от медицинской науки. Известно, что  со временем медицинское (научное) представление  о таких временных границах менялось, что влекло за собой изменение  и уголовно-правового представления. Например, если раньше начало жизни  ребенка связывалось с его  первым дыханием (вне утробы матери), то теперь – с началом физиологических  родов. Точно так же, если наступление  смерти человека связывалось с остановкой сердца, то теперь таким моментом медицина считает наступление необратимых  процессов в головном мозге.

 

Безусловно, для решения указанных вопросов не существует легких путей; уважение буквы закона не исключает необходимости  его толкования при отправлении  правосудия. Это чрезвычайно важно  для правоприменительной деятельности.

 

Когда речь заходит  о толковании закона, особенно уголовного, важность приобретают базовые правила, направленные на минимизацию или  максимизацию усилий законодателя для  определения преступного поведения  и наказания за него, формализованных  в правовой норме.

 

Когда мы рассматриваем  вопрос о взаимосвязи между законностью  и справедливостью, то должны учитывать  следующее.

 

Мораль связана  с правосудием по меньшей мере в двух аспектах. Мы даем моральную оценку интересам, нуждающимся в защите. Кроме того, мы используем моральные критерии для ответа на вопрос, как возможно вменить лицу совершение им противоправного деяния. Эти аспекты переплетаются, но разница между ними очевидно существует.

 

Вопрос о  том, какие интересы подлежат правовой защите, отличается от вопроса, должны ли привлекаться к ответственности  лица, реально нарушающие закон, но при условиях, в силу которых они  могут быть признаны невиновными. Вопрос, касающийся признания лица невиновным по основаниям вынужденности действий, состояния личной крайней необходимости, ошибки в противоправности и даже в состоянии принуждения как физического, так и психического. Ответ на эти вопросы основан не просто на общепринятой морали. По этой причине представляется уместным остановиться на проблеме моральной ответственности.

 

Различие  между моралью и правом не всегда легко прояснить. Например, идут споры  о природе, обязанности предотвращения вреда, причиняемого бездействием (нарушение  этой обязанности ставит лицо в такое  же положение, как если бы он причинил вред). Такая обязанность иногда налагается на основании родства, например, в отношениях «родители – дети». Признание обязанности действовать  превращает такую обязанность в правовую.

 

Соотношение между законностью и справедливостью  требуют от нас понимания справедливости как эталона для измерения  функционирования конкретной правовой системы.

 

Кстати, слово  justice в английском языке означает и правосудие, и справедливость.

 

Можно представить  идеальное понимание судьями  материальной стороны преступления, но абсолютно совершенный процесс  представить себе невозможно. Безупречно проведенный процесс подразумевает  полное исключение ошибки, а это, к  сожалению, утопия. Суды всегда будут  допускать ошибки, даже если процессуальные правила будут прописаны настолько  хорошо, чтобы обеспечивалась истина и защищались достоинство и права  обвиняемых. Процессуальный аспект отправления  правосудия всегда несовершенен, и  в нем всегда есть моменты для  совершенствования.

 

Природу законности не так легко понять. Правильно  воспринятая идея правового государства  должна включать в себя и действующее  законодательство, и мораль, и справедливость.

 

Проблема  состоит в определении правильного  соотношения между приоритетом  буквы закона и философскими проблемами, которые дают жизнь системе права. Противоречие между Буквой закона и  его Духом типично не только для  права, но, например, и для религии.

 

Религиозная жизнь немыслима без Библии, но мыслящие теологи не ограничиваются в своих проповедях о Боге и  значении Вселенной простым чтением  и пересказом ее текста. Юристы также  выходят за рамки текста нормы.

 

Но это  оправдано при одном условии: если речь идет об углубленном понимании  Духа закона, воплощенного в его  Букве. Известный российский юрист, почетный доктор Эдинбургского университета Б.С. Никифоров, говорил: «Дух закона выражается в его букве и ни в чем другом выражаться не может!».[38] должны привлекаться именно для извлечения из Буквы закона.

 

Юристы должны исходить из того, что справедливые решения возможны и что они  вносят свой вклад в поиск истины, понимания законов.

 

Принципиально важно подчеркнуть, что современное  понимание принципа законности допускает  при определенных условиях возможность  неприменения судами федеральных законов. Пределы такого неприменения сформулированы в постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации  при осуществлении правосудия»  от 31 октября 1995 года.[39]

 

Согласно  ч.1 ст.15 Конституции Российской Федерации  Конституция имеет высшую юридическую  силу, прямое действие и применяется  на всей территории Российской Федерации.

 

Пленум Верховного Суда Российской Федерации разъяснил, что в соответствии с этим конституционным  положением судам при рассмотрении дел следует оценивать содержание закона или иного нормативного акта, регулирующего рассматриваемые  судом правоотношения, и во всех необходимых случаях применять  Конституцию Российской Федерации  в качестве акта прямого действия.

 

Суд, разрешая дело, применяет непосредственно  Конституцию РФ, в частности:

 

·          когда закрепленные нормами Конституции  положения, исходя из ее смысла, не требуют  дополнительной регламентации и  не содержат указания на возможность  ее применения при условии принятия федерального закона, регулирующего  права, свободы, обязанности человека и гражданина, и другие положения;

 

·          когда суд придет к выводу, что  федеральный закон, действовавший  на территории Российской Федерации  до вступления в силу Конституции  Российской Федерации, противоречит ей;