Современные теории неравенства: теория накопившихся преимуществ и функциональная теория

деле, говорить, будто разные профессии имеют большее или  меньшее функциональное

значение? Уже из концепции  ≪органической солидарности≫ Эмиля

Дюркгейма, рассмотренной  нами выше, ясно, что современное  разделение труда

создает различные, взаимно дополняющие друг друга профессии, каждая из

которых по-своему восполняет то, чего нет в других, придает  смысл существованию

других профессий. Профессия  врача, несомненно, является очень важной,

но мы знаем, что больницы не функционируют, не принимают пациентов,

не проводят операций, когда  бастует младший медицинский  персонал (сестры,

санитары). Университетским  профессорам нечего было бы делать, если бы не

было студентов. Генералы не могли бы выиграть войну без  солдат. Директора

заводов не могли бы выпускать  автомобили, если бы не было механиков. Мне

случилось быть в Нью-Йорке  во время забастовки мусорщиков. В  Америке

мусор вырабатывается в таком  же большом количестве, как и все  остальное.

Перед домами начали расти  большие черные мешки с мусором. Через три дня

они уже преграждали прохожим дорогу по тротуарам. Было лето, мусор  начал

гнить и вонять. Появилась  угроза эпидемий. Большой современный  город оказался

почти парализованным, когда  не стало работников его очистительных

учреждений. В конце концов мэр города вызвал войсковые подразделения, которые

вывезли мусор. Ну, и кто  в этой истории, которая выглядит истинным

анекдотом, в функциональном плане важнее: мэр или мусорщики?

Можно было бы спасти теорию Дэвиса и Мура, если бы придать ей несколько

иную интерпретацию, такую, которой нет у этих авторов. А  именно, можно

было бы указать на разную степень заменяемости или, напротив, незаменимости

определенного персонала, выполняющего обязательные для общества задачи.

Генерал может взять в  руки ружье и заменить солдата  в окопах, но рядовой

ничего не сможет сделать  в компьютеризованном штабе управления войсками.

Хирург может сделать  перевязку пациенту, если не будет  медицинской

сестры, но сестра не сможет сделать хирургическую операцию. Судья может,

случись такая беда и необходимость, сам составить протокол заседания, но

секретарь суда не сможет провести судебное заседание и сформулировать приговор.

Чем труднее другим людям  заменить исполнителя, исполнить данную

профессиональную роль, чем  более монопольный характер имеет  данный тип

нужной обществу деятельности, тем больше, в данном смысле, ее функциональная

важность.

Другой упрек, адресованный Дэвису и Муру, был более серьезным. Дело в

том, что модель функциональной теории могла бы быть реализована  только в

обществе, в котором все  люди имели бы точно обеспеченный равный старт,

всегда начинали бы с нуля свой путь, свою борьбу за более высокие  позиции и

связанные с ними привилегии, если бы эти люди появлялись на свет в некоем

общественном вакууме. Но на самом деле так никогда не бывает. Люди стар-__

туют в обществе, которое  уже оказывается предварительно структурированным,

включающим различные  и неравные позиции. Люди включаются в эту

игру с разных мест, с  разных уровней, которые они занимают в обществе. А

поэтому и уровень тех  усилий, расходов, затрат, жертв, которые  они несут,

оказывается неравным. Например, они имеют богатых или бедных родителей,

живут в большом городе или маленькой деревушке, воспитываются  в семье

прославленного писателя или безработного алкоголика и т.п. Это значительно

перегружает тот меритократический  механизм, что описан у Дэвиса и  Мура,

затрудняет его действие, искажает результаты. Во-первых, уже  сами по себе

предиспозиции, склонности, способности или таланты к  исполнению определенных

высших, более ответственных  профессий надо распознать, открыть,

выявить. Наверняка, существует не один Янко-Музыкант, чьи способности

остаются невыявленными, неизвестными даже ему самому, ибо  не появляется

в силу их неравного доступа  шансов для проявления этих способностей.

Во-вторых, те же самые расходы  и затраты на обучение и тренинг  означают

для богатой семьи нечто  совершенно иное, чем для бедной. Не только финансовые

затраты, которые могут  показаться мелочью для богатых  и стать невероятной

тяжестью для бедных людей, но и сам факт отсрочки на многие годы

того момента, когда человек  почувствует себя взрослым и начнет сам зарабатывать

деньги, - факт, вполне естественный в богатой семье, готовой оказать

своим детям необходимую  поддержку, может стать просто неприемлемым в

бедной семье, которая  сама нуждается в поддержке со стороны своих членов.

В-третьих, в каждой социальной среде существуют свои культурные правила,

сильно отличающиеся друг от друга. Это касается, например, навыков  чтения,

склонностей к учебе, привычки посещения театров, использования  самых

высоких и утонченных форм развлечений. Люди обладают, как мы знаем это

уже из трудов французского социолога Пьера Бурдье, различным культурным

капиталом. И это одним упрощает, а другим затрудняет само принятие

решения об обучении или  тренинге, а затем существенно  влияет на ход этого

обучения. В результате конечный успех в виде получения профессии, обеспечивающей

высокие доходы, престиж  или власть, лишь отчасти оказывается

результатом собственных  усилий, отчасти же зависит от условий, которых сам

человек не ≪заслужил≫, а  унаследовал, как и от унаследованных им материальных

или культурных благ. Обретение собственного социального статуса,

таким образом, всегда в известной  мере связано с той позицией, какая  дается

человеку по наследству.

Наконец, третий аргумент в  споре касается главной психологической  предпосылки,

которую принимают Дэвис  и Мур. Действительно ли люди всегда

руководствуются только инструментальными мотивациями - расчетами материальной

выгоды, соображениями, касающимися  престижа или власти, которую

они получат, когда им удается  получить ту или иную профессию? Кажется,

авторы весьма некритично принимают здесь на веру идею рациональности в

той ее наиболее узкой веберовской  интерпретации, которая имеет отношение

к рациональности в выборе средств. Ведь раньше мы уже не раз  говорили, какую

огромную роль в общественной жизни могут играть мотивы, когда  само

действие становится самоцелью, когда человек делает что-либо ради самого__

удовольствия, заключенного в таком действии, чувствуя потребность  выразить

свою творческую энергию, ради эмоционального удовлетворения. И если

бы не существовало такой  мотивации, еще вопрос, имели бы мы по сей день

преподавателей в университетах, поскольку гораздо проще окончить какие-

нибудь курсы для биржевых маклеров и зарабатывать сразу же во много раз

больше. Значительную роль могут  играть также традиции, свойственные данной

среде, или семейные традиции. Если в Силезии кто-либо становится шахтером,

то часто главным образом  потому, что шахтером был и его  отец, и его дед.

Если известны примеры  писательских династий, простирающихся на несколько

поколений, и такого же рода династий ученых, адвокатов, журналистов, художников,

артистов, то и в данном случае дети наверняка руководствовались

мотивацией, связанной с  семейными традициями, а не с холодным расчетом

будущих выгод. Наконец, имеет  место и неинструментальная рациональность,

та, которую Вебер называл  рациональностью по отношению к  цели; в таком

случае определенная профессия  может представляться кому-то его предназначением,

что оправдывает любые  затраты, связанные с ее обретением. Это

касается, например, священнослужителей или монахов, которые выбирают

свою профессию - свою судьбу, не думая ни о деньгах, ни о власти, ни о славе.

Слабости функциональной теории заставляют искать или дополнений к

ней, или альтернативы по отношению к ней. Такой статус, отчасти альтернативный,

отчасти восполняющий недостатки функциональной теории, имеет

теория аккумуляции  преимуществ, более традиционное название которой ≪теория

конфликтов≫. Она прежде всего исходит из рассмотрения наследуемых

позиций, определяя механизм их действия в глубоком временном измерении -

в далекой исторической перспективе. Главная идея этой теории ассоциируется

с библейской истиной, выраженной в Евангелии от Святого Матфея, где

сказано, что с течением времени богатые станут еще богаче, а бедные - еще

беднее. Социологи иногда говорят в этой связи о ≪теореме Матфея≫3. Речь

идет о том, что привилегии имеют тенденцию к возрастанию, а беды, связанные

с дискриминацией, - к углублению. Откуда это берется, почему так происходит?

Если кто-либо однажды  получит определенные привилегии и  преимущества,

то вместе с ними он получает и шансы дальнейшего увеличения

этих привилегий и преимуществ. Этот процесс может идти в двух направлениях.

Первое заключается в  том, что высокая позиция, полученная в какой-

либо из стратификационных  иерархий, помогает обрести высокие  позиции в

иных иерархиях (конверсия  позиций). Привилегии могут трансформироваться,

открывать дорогу для получения  других привилегий. Материальный достаток

может принести человеку и  власть, и престиж. Во всяком случае благодаря

действию механизмов коррупции  богатство позволяет нередко  оказывать

влияние на политические круги. Власть может облегчить путь к  достижению

богатства и престижа. Например, тот, кто имеет власть, может получить выгодную

для него информацию, может  оказать давление на контрагентов, вынудить

их к сделке на выгодных для него условиях, получить прибыльные кон-

цессии. Слава создает  выгодные предпосылки для получения  богатства, для

оказания влияния, позволяет  требовать высокого вознаграждения, открывает

доступ в коридоры власти, которая нередко отличается определенной неполноценностью

и проявляет вытекающий из этого снобизм.

Другое направление касается каждой иерархии в отдельности. Если кто-

либо уже имеет состояние, то он имеет и доступ к возможностям его приумножения:

к инвестициям, размещению капиталов  на хороших условиях, к получению

больших кредитов, к нахождению людей, готовых к совместной хозяйственной

деятельности. Если у кого-либо есть власть, он имеет возможности

оказания давления, манипуляций, шантажа, а также доступ к контактам  и информации,

что позволяет ему расширить  объем этой власти. Если кто-либо

имеет высокий престиж, он становится видной фигурой, в силу чего его выдающиеся

особенности и заслуги  все глубже постигаются и все  выше оцениваются

общественностью. Когда его  однажды уже выделят и он получит  первую

награду, то сам этот факт становится аргументом для последующих  отличий

и наград. Если кто-то уже  имеет определенный высокий уровень  образования,

то дальнейшая его учеба  идет и легче, и быстрее, он получает больше знаний,

при необходимости имеет  возможность усовершенствовать  или переменить

свою квалификацию и даже профессию. Не говоря уже о том, что  он имеет определенные

навыки или предпосылки, способствующие приумножению знаний:

он больше читает, покупает газеты, смотрит просветительские программы  по